— Ну, чего ты хотел? — нетерпеливо спросил Трошин.
— С ней нужно работать, — с недоумением ответил Сокольников. — Она все отрицает. Такое впечатление, что заранее готовилась.
— Может, и заранее, — легко согласился Трошин. — Шестые сутки пошли. За это время многое можно было узнать.
— Но откуда? С Зелинским она не связана, Азаркины ее предупреждать не стали бы.
— Откуда тебе известно? Ты что, их за руку водил? В общем, не о том сейчас голову нужно ломать. Подводи черту и отпускай ее.
— Как отпускай? — не понял Сокольников. — А обыск?
— Обыск Гайдаленок решил пока не делать.
— Почему?
— Об этом ты лучше у него спроси. Это его право, он ни перед кем отчитываться не обязан.
Сокольников пребывал в растерянности. И по закону, и по ситуации обыск был совершенно необходим. Чего же тут решать? Он так и сказал Трошину.
Тот задумался ненадолго и с улыбкой объяснил:
— Ты же сам говорить, что она заранее готовилась. Какой же тогда смысл в обыске? Все равно ничего не найдем. Может, напротив, целесообразней не торопиться. Пусть успокоится.
— Я бы с ней все-таки еще поработал, — упрямо сказал Сокольников.
— Не нужно. — Тон Трошина был непререкаем. — Заканчивай.
Удивление Сокольникова росло. Он не понимал, почему Трошин так скоро потерял интерес к делу.
— Может, все-таки…
Но Трошину надоело полемизировать.
— Хватит, поговорили, — с досадой сказал он. — Делай, что велят. Расследование ведет Гайдаленок, а не ты.
Сокольников обиделся:
— Пожалуйста. Поступайте, как знаете.
Расписываясь в протоколе, Ольга Аркадьевна держала авторучку, словно ликерную рюмку, — кокетливо отставив мизинчик. Может, потому подпись у нее выходила кругленькая, как зефирина с завитушками.
— Я могу идти?
Последняя улыбка и перестук каблучков. Ушла.
Как ни в чем не бывало Трошин уселся на свое место и принялся разбирать бумаги. Но Сокольников долго молчать сейчас был не способен.
— Ну, чем теперь займемся?
Звучали в его тоне недовольство и открытый вызов. Однако Трошин пропустил этот вызов мимо ушей.
— Теперь? Занимайся своими делами. Что у тебя с заявлением по универмагу?
— Все в порядке. Осталось троих опросить… С Азаркиной-то как дальше?
— Да никак, — равнодушно пожал плечами Трошин. — Наша работа закончилась, дело у следователя.
— И четыре монеты, которые мы так и не нашли?
— Пускай Гайдаленок сам с этим разбирается.
— Ты Костину докладывал? — не отставал Сокольников.
Трошин со стуком положил на стол шариковый карандаш.
— Все, кому положено, обо всем знают, — раздраженно произнес он. — Есть очень ценное правило: не высовывайся, пока не спросят.
— Нет, — упрямо произнес Сокольников.
— Хорошо: есть мнение не перегибать палку.
— Чье мнение? Какую палку? Ты яснее…
— Мнение руководства. А палка… Ты вот что: отстань.
— Костина мнение?
— Считай повыше.
— Начальника РУВДа?
— Какая разница! Руководства, и этим сказано все!
— Даже если это «все» противоречит закону?
Трошин глубоко вздохнул, откинулся на стуле, а ноги вытянул так далеко под стол, что Сокольникову сделались видны светлые каучуковые подошвы его ботинок.
— Слушай, Сокольников, ты прикидываешься, что ли? Я тебе вот что скажу: если собираешься работать дальше, не суетись. Искренний совет. И на этом кончим.
— Мнение это тех, кого она отоваривала, так?
— В ее магазине, — спокойно объяснил Трошин, — заказы получаем не только мы. Исполком и райком тоже. А может, и кто еще повыше. Так что не заносись. Сверху позвонили… ну и так далее… Уймись, лучше будет.
— Хотел бы я знать, откуда большие люди обо всем узнали… Кто позвонил, ты можешь сказать?
— Ты больной, Сокольников? — Трошин раздражался все больше. — Тот, чьи просьбы следует учитывать и выполнять.
— А если нет?
— Тогда сливай воду и ищи работу. Знаешь, Сокольников, ты мне уже надоел. Что за детский сад?!
Он помолчал немного, потом заговорил тоном ниже.
— Думаешь, мне все это нравится? Но нужно быть дипломатом, время такое, не будь дураком. Вообще Ольга — баба неплохая. Я ее знаю давно. Конечно, свой приварок она имеет — а кто его не имеет? Она хоть не рвет, не наглеет. Это я тебе точно говорю. Только в пределах естественной убыли. Ну, случилось с ней. Даже если и взяла она эти монеты себе на зубы — в чем я лично сомневаюсь, они у нее с рекламы, — что же, сразу ее запихивать в тюрьму? Это по-человечески? Другой вопрос: оснований действительно маловато. Откажется Азаркина от своих показаний — и все. Нет проблем.
— С какой стати ей отказываться?
— Откажется, — уверенно сказал Трошин. — Не сомневайся.
Его уверенность неприятно поразила Сокольникова. Не хотелось ему думать о Надежде как о безвольной кукле, которую вертят, как вздумается, люди и обстоятельства.
— Конечно, нужно немного постараться, чтобы отказалась, — многозначительно добавил Трошин. — А что делать! Есть мнение…
— А как же Азаркин? — вспомнил Сокольников. — Есть ведь еще и его показания. И заявление.
— С ним все в порядке. Ольга с ним прекрасно поладила.
Трошин подмигнул и по-особому, со смыслом, усмехнулся.
Сокольников понял его ухмылку по-своему.
— Она! С этим-то алкашом!
— С ним договориться несложно! Пообещала ему сотню, две, а он сейчас сидит у Гайдаленка и вносит необходимые уточнения.
— Какие, например?
— Например, что никаких монет не было. Был только разговор. Да и то — абстрактный. А он-де несколько погорячился и решил, что разговор действительно закончился сделкой. Словом, вариантов много.
— Как все просто, — с горечью сказал Сокольников.
— Несложно, — согласился Трошин. В голосе его появились нотки мягкой снисходительности. — Этому Викторов тебя не учил? Напрасно. Многое в нашей работе состоит из таких вот неуловимых нюансов. Нужно их чувствовать…
Он принялся обстоятельно развивать свою мысль, а Сокольников молча слушал, совершенно подавленный этой странной логикой неписаных законов, которые теперь, стало быть, определяли его жизнь. Он слушал тихо, не возражал, и Трошин, все более входивший в роль мудрого и опытного наставника, воспринял это как знак обращения в новую веру. Истинную…
— Ничего, — ободряюще закончил он, — все это ты постепенно постигнешь. Ты парень неглупый. Будет из тебя оперативник.
— А что, бывают такие, кто не постигает?
— Сколько угодно. Гибкости хватает далеко не всем. Ну и итог соответственный. Взять хотя бы Демченко — уже на пенсию готовится, а все капитан.
— Действительно, — сказал Сокольников. — Все капитан…
Трошин сладко потянулся и встал из-за стола.
— Ладно, пора обедать. Пошли в столовую.
Но на полпути попался Костин и увел Трошина куда-то за собой. В столовую Сокольников пришел один. Коллеги уже давно гремели тут ложками и подносами. Сокольников занял очередь за Демченко.
— А, это ты! — Демченко обернулся и почесал то место на затылке, куда Сокольников только что смотрел. — Уже знаешь новость?
— Какую?
— Трошин твой большим человеком становится. Утверждают его в должности зама. Я же говорил: далеко пойдет.
К обычному в таких случаях сарказму у Демченко примешивалась некоторая доля удивления. Как видно, он не ожидал, что Трошин пойдет так далеко и так быстро.
— А Ольгу — директоршу рыбного — привлекать не будут… — сказал вдруг Сокольников.
— Да, — откликнулся Демченко без всякого интереса.
— Если Азаркина от своих показаний откажется?
— Значит, откажется, — заключил Демченко.
— Это же неправильно!
— Подай-ка мне тот салат, — показал пальцем Демченко. — Сколько он стоит? Двадцать три копейки? И за что только деньги дерут!
— Так что вы думаете насчет этого, Михаил Федорович?
— А что мне думать! У меня своих дел хватает, — брюзгливо сказал Демченко. — Если каждый думать будет… Ты, Сокольников, тоже своими бы делами лучше занимался. И дай мне компот. Вон тот, с ягодами. Сколько стоит? Восемь копеек? Подумать только!
Вот и Демченко давал те же советы. Может, и вправду так надо? Сокольников медленно водил ложкой по тарелке и уговаривал себя. В конце концов, совесть у него чиста. Лично от него ничего не зависит. Да и стоит ли вообще переживать? Буква закона будет соблюдена. По большому счету говорить-то не о чем…
Но доводы отчего-то не убеждали, мутный осадок в душе не рассеивался. Наверное, он просто не годится для такой работы, уныло подумал Сокольников. Не умеет воспринимать жизнь такой, какая она есть, без всякой романтики. Это просто реальная повседневность. Трошин, Демченко, Костин, да вообще все кругом, умеют, а он — нет.
— Привет, стажер, — сказал вдруг над ухом знакомый голос. — У тебя свободно?
Рядом стоял Викторов, сосредоточенно смотрел на свой поднос, стараясь не расплескать чай, налитый вровень с краем стакана. В форме, белой рубашке — едва узнать. Сокольников обрадовался.
— Саша! Здравствуй! Давно тебя не видел.
— Дела, — лаконично ответил Викторов. — Сам как?
— По-всякому, — махнул рукой Сокольников, а потом с ходу принялся рассказывать о событиях последних дней.
Сбивался, то и дело перескакивая на второстепенные детали, но Викторов не перебивал, слушал внимательно, а к концу рассказа даже есть перестал. Помрачнел.
— Трошин, — сказал он. — Дело по «Стройдетали» он тогда лихо раскатал. По бревнышку. Раз-два — и словно ничего не было.
— Формально все вроде в порядке…
— Формально-то? — переспросил Викторов. — Может быть… Только если это формально хоть раз как следует копнуть… Но копать никто не будет. Никому это не надо. Разве можно! Директор лучшего в районе магазина — преступник. А куда смотрели районные власти? Как допустили? Где работа с кадрами? И там, выше этого, тоже не нужно. Назначал ее на должность торг — а это уже городское звено. И тоже просмотрели. Поэтому самое лучшее для всех — спустить дело на тормозах. А Трошин с Гайдаленком с этим прекрасно справятся. Квалификация у них есть.
— Трошина заместителем начальника отдела назначают, — сообщил Сокольников.
— Я уже слышал, — кивнул Викторов. — Быстро темп набрал.
Он покачал головой и грустно усмехнулся.
— Ты же этого не знаешь, позже к нам пришел, — сказал он. — Как Трошин в передовики вышел. Не слыхал? Я сейчас расскажу.
Оказывается, на Доску почета Трошин попал после того, как вскрыл хищение в особо крупных размерах, которое совершила бухгалтер районной поликлиники. Хищение это было не из самых изощренных. Бухгалтер — сорокалетняя одинокая баба — начала потихоньку приписывать часы совместителям и, подделывая подписи, получать за них зарплату. Понемногу вошла во вкус, принялась красть совсем уж без оглядки — эх, одну жизнь живем!
Появились у нее «мертвые души» в штате, двойные выплаты отпускных и многое другое, что элементарно вскрывалось любой мало-мальски квалифицированной ревизией. Так оно и случилось. Едва пришедший с плановой проверкой ревизор копнул документацию, бухгалтерша страшно перепугалась и побежала в ОБХСС с повинной. Попала на Трошина — так уж случай распорядился, — он с ней и разбирался. Принял от нее, как положено, заявление о явке с повинной, оформил все и отпустил. А потом вместе с Чанышевым они сочинили целый роман. По нему выходило, что Трошин уже давно держал на примете бухгалтершу-расхитителя. Негласно документируя доказательства и через своих определенных лиц проводя огромную психологическую работу, чтобы уговорить преступницу покаяться добровольно. Отдел тогда срочно нуждался в громком деле, хорошей реализации — перед тем на городском совещании Чанышева поругивали за ослабление работы…