— Вы зачем пришли? — перебила его Надежда. — Уговаривать? Не стоит. Я и так все скажу, как надо. Не беспокойтесь. На вашу торгашку показывать не буду.
— Я совсем не из-за этого! — Сокольников протестующе затряс головой, пугаясь, что Надежда ему не поверит. — Просто я хотел навестить… Мне не все равно, поверьте, если человек вдруг так… Всякое в жизни случается. Я вам помогу… Пойду к прокурору города, в конце концов… Вы не должны так ко всему относиться…
— Что вы от меня хотите, я не пойму? — со странным детским недоумением сказала Надежда. — Это, — она приподняла руки, показывая Сокольникову свои бинты, — это так, глупость. Не знаю даже, как получилось. По слабости. Навестить пришли? Да разве так навещают? Навещают с апельсинами. Или с цветами хотя бы.
Только сейчас Сокольников ошеломленно сообразил, что действительно пришел с пустыми руками.
— Ну а если без цветов, значит, по делу, — продолжала Азаркина. — Из-за торгашки. Но я уже сказала.
— Наоборот! — горячо возразил Сокольников. — Я убежден, что она должна получить по заслугам. И я вам обещаю, что добьюсь этого. Я не хочу, чтобы вы думали обо мне, будто…
Изумленный взгляд Азаркиной остановил его на полуслове.
— Да вы что! Зачем мне это? Мне ведь еще в тот день знающие люди все объяснили. Чем меньше я продала монет, тем для меня лучше. Что ж я, не понимаю?
Теперь пришел черед удивиться Сокольникову.
— Тогда… — растерянно сказал он, — зачем же вы это сделали?..
— Зачем? — Надежда растянула губы в усталой улыбке. — Надоело все. Одна грязь кругом, без просвета. Все одним миром мазаны. И те, и эти… По слабости характера, наверное…
— Не надо так думать, — быстро проговорил Сокольников. — Я действительно хочу вам помочь. Пока еще не знаю как…
— Передачки в тюрьму носить будете? — В глазах ее мелькнула на мгновение слабая тень кокетства. И тут же исчезла. — Да ладно вам. А вообще, если хотите знать, те монеты Николай торгашке продавал. Он у меня монеты отнял и сам продавал. Все при мне происходило. Он бы и без меня ей продал, да побоялся, что с ним она не станет дела иметь. И денег мне отдал всего двадцатку…
— Так что же вы молчали? — поразился Сокольников. — Это же все совершенно меняет!
— А, меняет — не меняет! — Она вяло шевельнула рукой. — Может, жалко его стало. Ему в следующий раз из тюрьмы не выйти. Он же насквозь больной. Язва у него, печень… В общем, так.
— А детей разве не жалко? — допытывался возмущенный Сокольников. — Себя не жалко?
— Всех жалко, — согласилась Надежда и внезапно с раздражением: — Да что вы ко мне привязались! Какое вам дело!
В палату заглянула медсестра.
— Товарищ, вам пора на выход. У нас обед.
Сокольников поспешно поднялся.
— Вы поправляйтесь, не падайте духом, — бормотал он незначащие фразы. — Я к вам еще зайду, если вы не против…
— Пожалуйста, — в присутствии медсестры Надежда мгновенно и неуловимо переменилась. — Мне не жалко, заходите…
Интонацией, взглядами, движениями она словно бы вела давний женский спор, пыталась доказать, что и у нее не все еще потеряно, что не кончилась жизнь, — вот и молодые люди даже приходят навестить. Она старательно играла эту простенькую, но очень важную для нее партию и не видела, что медсестра — красивая и рослая девчонка, ко многому еще равнодушная в своей безмятежной молодости, — просто не замечает игры Надежды, как не замечают пассажиры скорого поезда массы мелких и не очень важных деталей, из которых складывается пейзаж, поминутно меняющийся за окном…
* * *
Азаркину и Зелинского судили в конце октября. Погода стояла славная — теплая и без дождей, хотя по ночам понемногу примораживало.
Районный народный суд располагался в старом трехэтажном доме на тихой улице. Зданию требовался изрядный ремонт, да и вообще поговаривали, что нарсуд скоро должен перебраться в другое помещение. Но пока судебные заседания по уголовным и гражданским делам проходили в этих маленьких залах, похожих на игрушечные. Посетителей на процессах обычно было немного. Два-три любопытствующих пенсионера, немногочисленные родственники подсудимых. А для случаев посложнее был в здании зал и побольше.
Надежду и Зелинского судили в маленьком — на третьем этаже, со сплошь скрипящим паркетом. Сокольников пришел рано и занял место в самом уголке. Тут же к нему подсел пенсионер — из постоянных посетителей. Пенсионер был не прочь блеснуть своей юридической подкованностью, но Сокольников прервал начавшуюся было беседу довольно невежливо. Пенсионер обиделся и пересел на другой стул.
Робко открыв дверь, вошла Надежда в темном платке со старой хозяйственной сумкой. Не решаясь присесть, остановилась у стенки, только сумку поставила на краешек стула. Вслед за ней свекровь и адвокат — молодой человек в больших очках и с черными, гладко зачесанными волосами. Адвокат сильно припадал на одну ногу, испорченную детским параличом, но держался очень уверенно, на подзащитную свою едва смотрел, все время встряхивал высоко задранным подбородком и цедил короткие фразы. Сокольников сразу же испытал к нему неприязнь.
Высокий и осанистый прокурор в ладной темно-синей форме, напротив, вызывал к себе уважение и доверие. Он сразу сел за свой стол, углубившись в бумаги.
В зале появились еще какие-то люди, и последним — Азаркин. Сегодня он был непривычно чисто выбрит и, безусловно, трезв. Даже белую рубашку надел. Он тоже чувствовал себя в суде уверенно. Осмотрелся, небрежно кивнул Сокольникову и уселся у окошка.
Из неприметной боковой дверцы вышла секретарша. Тугие ее бедра были оправлены в узкую черную юбку. Белая блузка при каждом движении налитого тела угрожающе натягивалась и едва не звенела от напряжения. Секретарша проверила по списку наличие свидетелей и сказала Надежде:
— Подсудимая, займите место.
Надежда, не выпуская сумки, послушно зашла за барьерчик.
— Сумку оставьте, подсудимая!
Надежда, съежившись, вернулась и отдала сумку свекрови.
Два милиционера ввели Зелинского. С виду он ничуть не переменился. Разве что немного побледнел. К нему тут же подошел его адвокат, и они принялись о чем-то негромко переговариваться.
— Встать! — скомандовала секретарша. — Суд идет!
И Азаркина, и Зелинский, с одинаково настороженными лицами, смотрели, как в зеленые кресла под большим, выкрашенным бронзовой краской гербом Российской Федерации рассаживаются те, кто должен будет решить их судьбу.
Судью — маленькую женщину с профессионально строгими чертами — Сокольников уже знал. Она рассматривала как-то одно его дело по спекуляции автомашинами и обошлась с подсудимым весьма сурово. Сокольникову было известно, что судья пользовалась плохой репутацией у районных уголовников, хулиганов и тунеядцев.
Судебные процедуры тем временем протекали своим чередом.
Свидетелей отправили за дверь и приступили к чтению обвинительного заключения.
— …Азаркина продала принадлежащие ей пять золотых монет царской чеканки гражданину Зелинскому, совершив тем самым деяние, предусмотренное частью первой статьи восемьдесят восьмой Уголовного кодекса РСФСР…
— Зелинский купил у гражданки Азаркиной пять золотых монет царской чеканки, совершив тем самым деяние, предусмотренное частью первой статьи восемьдесят восьмой…
Слегка наклонив голову, Зелинский внимательно и мрачно вслушивался в каждое слово. Надежда смотрела прямо перед собой округлившимся взглядом пойманного зверька и нервно теребила складки платья.
— Подсудимая Азаркина! Расскажите суду, что произошло пятнадцатого июля этого года.
— Пятнадцатого? — Надежда поспешно поднялась.
— Когда вы продали монеты Зелинскому, — пояснила судья.
Надежда крепко ухватилась за барьерчик.
— Продала, — произнесла она и замолчала.
— Как это происходило?
— Николай сказал: едем к нему… К Зелинскому. Мы приехали к автобазе…
— К станции техобслуживания, — довольно благожелательно поправила Поливанова.
— Да, — мотнула головой Надежда. — Николай взял монеты и ушел. Потом вернулся и отдал деньги.
— Сколько?
— Двести пятьдесят.
— По пятьдесят рублей за каждую монету?
— Да… наверное.
— Подсудимый Зелинский! Сколько вы заплатили за монеты?
Тот не спеша поднялся, произнес, выговаривая каждое слово отчетливо и тщательно:
— Семьсот пятьдесят.
— Ого! — восхищенно сказал из зала пенсионер.
Поливанова строго посмотрела на него и постучала карандашом.
— Значит, по сто пятьдесят рублей за каждую монету?
— Точно так, — подтвердил Зелинский.
— Кому вы передали деньги?
— Мужу этой женщины. Из рук в руки.
Таких подробностей Сокольников не знал и слушал очень внимательно. Выходило, что Азаркин захапал на этой сделке пятьсот рублей чистоганом. Если, конечно, Зелинский не врал.
Прокурор спросил Надежду, продавала ли она кому-нибудь еще монеты, на что получил немедленный ответ:
— Никому.
А адвокат вообще не стал ничего спрашивать. Сидел, опустив голову, будто происходящее его не касалось.
За свидетельским барьерчиком появился Азаркин. Его фигура заранее приняла знакомые Сокольникову изгибы, с помощью которых тот демонстрировал всемерную готовность помочь следствию.
Первые же вопросы о сумме сделки вызвали у Азаркина чувство глубокого возмущения.
— Что вы, граждане судьи! — надрывался он. — Какие семьсот пятьдесят! Этот жулик врет без стыда и совести!
Зелинский фыркнул и презрительно отвернулся.
— Вот ведь люди, а! — обращался Азаркин за сочувствием к залу. Аудитория для него была явно маловата.
— Сам врет, подлец! — выкрикнул нестерпевший пенсионер.
— Я сейчас удалю вас из зала, — возвысила голос судья, и пенсионер испуганно зажал рот рукой.
Впервые с начала процесса пошевелился адвокат Надежды. Поднял карандаш, привлекая к себе внимание суда, потом встал, навалившись обеими руками на стол.
— Прошу вызвать свидетеля Кротова, — прозвучал его высокий, скрипучий голос.
Этого свидетеля тоже ввел милиционер и остался стоять у двери. Свидетель выглядел довольно уныло. Испитое, одутловатое лицо его выражало тоску и равнодушие. Впрочем, заметив секретаршу и немного приглядевшись к ней, свидетель явно приободрился.
— Назовите свою фамилию, место жительства и род занятий.
— Кротов Сергей Дмитриевич, — представился свидетель, с усилием отрывая взгляд от секретарши. — Насчет места жительства — так я сейчас в элтэпэ. В профилактории. Там же и работаю. На принудлечении от этого дела, — он совершил характерный жест рукой.
— Расскажите, что вы делали пятнадцатого июля этого года, — потребовал адвокат.
— Как что? — удивился свидетель. — Выпивал, наверное. Я сильно в последнее время злоупотреблял, — признался он. — За что меня супруга определила.
— Выпивали? С кем? — равнодушно спрашивал адвокат.
— А кто его знает. С кем только не приходилось. — Свидетель задумчиво потянул воздух и покосился на секретаршу.