Со стороны тропинки донесся другой звук — журчание струйки, падающей на камень. Дрисколл ухмыльнулся. Против природы не попрешь. Между тем журчание мочи стало тише и совсем прекратилось. Снова зазвучали шаги. Футов двадцать и за поворотом, прикинул Дрисколл.
Почти сразу же на тропе появился человек. Он шел не спеша, почти лениво. В очки ночного видения Дрисколл ясно разглядел «АК-47», висевший у него через плечо дулом вниз. Дозорный приближался. Дрисколл застыл. Пятнадцать футов… десять…
Из тени за спиной дозорного возникла другая фигура. Над его плечом мелькнула рука, над другим плечом тускло сверкнуло лезвие. Коллинз отработанным движением пригнул противника направо и вниз, и оба силуэта слились воедино. Через десять секунд Коллинз приподнялся и отполз с тропинки, беззвучно утащив труп с видного места.
«Снятие часового точно по учебнику», — подумал Дрисколл. Что бы там ни показывали в кино, ножи в их профессии стали настоящим анахронизмом. Но это явно не помешало Коллинзу сохранить навык.
Через несколько секунд Коллинз снова появился на своем месте справа от Дрисколла.
А Дрисколл вновь сосредоточился на часовом, сидевшем на гребне. На прежнем месте. Даже не пошевелился. Дрисколл поднял «М-4», прицелился в середину затылка и слегка напряг указательный палец. Легонько, легонько… так…
Щелк. Особого шума не было. Вряд ли этот звук можно услышать дальше, чем за полсотни метров. А вот пуля — самая настоящая. Она пробила голову жертвы, взметнув на вылете кровавый фонтанчик, и парень отправился на встречу с аллахом или каким-нибудь другим богом. Двадцати с чем-то лет от роду, рос, ел, чему-то учился, вероятно, сражался, и нашел мгновенную и совершенно неожиданную кончину.
Убитый покачнулся, повалился набок и исчез из виду.
«Да, придурок, не повезло тебе, — подумал Дрисколл. — Но мы нынче охотимся за дичью покрупнее, чем ты».
— Охрана снята, — чуть слышно сказал Дрисколл в рацию. — На гребне чисто. Продолжаем движение. Будьте внимательны. — Вообще-то, последняя фраза была лишней. Его людям можно было не напоминать об осторожности.
Оглянувшись, он увидел, что отряд прибавил шагу. Парни волновались, но крепко держали себя в руках и были готовы взяться за дело. Он видел это по осанке, по экономным движениям, позволяющим безошибочно отличить настоящих бойцов от претендентов на это звание и случайных людей, ожидающих, когда же им можно будет вернуться к гражданской жизни.
До настоящей цели оставалось, вероятно, не больше сотни метров. За минувшие три месяца они немало потрудились, чтобы наверняка накрыть этих подонков. Прогулки по горам никому не доставляют удовольствия, не считая разве что тех чокнутых, которые по доброй воле лазают на Эверест и К-2. Но, нравится не нравится, это входит в их работу, больше того, это неотъемлемая часть нынешнего задания, так что ничего не остается, кроме как молчать в тряпочку и топать дальше.
Пятнадцать человек разделились на три огневые группы по пять рейнджеров в каждой. Одна останется здесь с тяжелым оружием — они тащили с собой два ручных пулемета «М-249» на тот случай, если их обнаружат и дело дойдет до настоящей стрельбы. Никто ведь не знает, сколько плохих парней может ошиваться в этих местах, а пулемет неплохо уравнивает шансы. Спутники могут лишь снабдить минимумом разведданных, а уж с непредвиденными трудностями нужно справляться по мере их возникновения. Все солдаты внимательно следили за окружавшими их скалами, высматривая малейший намек на движение. Любое движение. Пусть это будет всего лишь кто-то из плохих парней, вышедший облегчиться. Девять из десяти человек, которые могут попасться в этом горном лесу, наверняка окажутся плохими парнями. «Это изрядно облегчает дело», — думал Дрисколл.
Теперь он крался вперед еще медленнее, ежесекундно поглядывая себе то под ноги, чтобы не наступить на ненадежно лежащий камень или сухую ветку, то снова вперед и по сторонам. Вот и еще одно преимущество мудрости, приходящей с опытом — умение сдерживать возбуждение, возникающее, когда ты выходишь с мячом к самым воротам. Тут-то новички (потенциальные мертвецы) частенько допускают серьезные ошибки, уверив себя, будто все трудности остались позади, и до цели рукой подать. И тогда — Дрисколл знал это точно, — откуда-то из-за твоей спины высовывается старина Мерфи, тот самый Мерфи, который придумал знаменитые законы, вежливенько хлопает тебя по плечу и преподносит какой-нибудь немыслимо гнусный сюрприз. Предвкушение и возбуждение — это две одинаково смертоносные стороны одной и той же монеты. Любое из этих явлений, пусть даже проявившееся в совершенно безопасной дозе, но в неподходящий момент, вполне может погубить.
«Но не сейчас, когда я настороже. И не с такой отличной командой».
Футах в десяти перед Дрисколлом вырисовался гребень горы. Он пригнулся, стараясь держаться так, чтобы голова не высовывалась над каменным острием и не превращалась в привлекательную мишень для какого-нибудь придурка с той стороны. Последние несколько шагов он преодолел ползком, по-пластунски, потом оперся левой рукой о камень, приподнялся и выглянул.
Там оказалась… пещера.
Глава 02
«Горючее кончается — ву-у — ву-у — горючее кончается», — сообщил компьютерный голос.
— Сам знаю! — раздраженно рыкнул в ответ пилот.
Он и сам видел все, что нужно, на экране монитора, вмонтированном в приборную панель. Бортовой компьютер уже пятнадцать минут моргал ему лампочкой тревожного индикатора. Побережье Канады они миновали десять минут назад, и, будь сейчас день, внизу тянулась бы зеленая равнина, сплошь поросшая чахлыми деревцами. Если он не утратил напрочь способность ориентироваться, очень скоро следует ожидать появления световых маяков. Но, в любом случае, опасности, как говорится, «промочить ноги» не было, и это здорово поднимало настроение.
Ветер над Северной Атлантикой оказался сильнее, чем предсказывали синоптики. В это время суток основное движение шло с запада на восток, и горючего на рейсовых самолетах имелось куда больше, чем на «Дассо-фалконе 900». Но и его оставалось еще на двадцать минут полета. Десять минут сверх того, что им требовалось. Воздушная скорость, по прибору, не превышала пятисот узлов, высота составляла двадцать пять тысяч футов и уменьшалась.
— Гандер, посадка, — сказал он в радиомикрофон, — говорит отель девятка-ноль-семь Майк-Фокстрот. Заходим для заправки. Прием.
— Майк-Фокстрот, — тут же раздался ответ, — это Гандер. Ветер слабый. Для вас нормальный заход на полосу два-девятка.
— Ветер слабый… — недовольно повторил второй пилот. — Чертовщина. — Они добрых три часа пробивались сквозь встречный воздушный поток скоростью в сотню узлов, от которого машину изрядно трясло; не так чтобы очень сильно — как-никак сорок одна тысяча футов над землей, — но все же ощутимо. — Не нравится мне столько времени болтаться над водой.
— Особенно при таком ветре, — согласился первый пилот. — Одна надежда — что движки могут работать на святом духе.
— С таможней мы развязались?
— По идее — да. Мы же оформлены по КАНПАССу, а проверка у нас должна быть в Мус-джо. И иммиграционный контроль.
— Да, конечно.
Но оба знали, что это еще не все. От Гандера и до места назначения их полет должен был проходить не совсем обычно. Но им за это заплатили. Да и курс обмена евро на доллары работал в их пользу. Тем более, на канадские доллары.
— Вижу огни. Пять минут до посадки, — сообщил второй пилот.
— Понял, вижу полосу, — отозвался первый. — Закрылки.
— Закрылки десять градусов. — Второй пилот взялся за ручку; оба явственно услышали визгливый говорок электромотора закрылков. — Пассажиров будить?
— Нет. Чего их тревожить, — решил пилот. Если он не допустит грубых ошибок, то они и не заметят ничего, разве что почувствуют ускорение при следующем взлете. Налетав двадцать тысяч часов в «Свиссэйр» и заработав соответствующую репутацию, он вышел в отставку и купил «Дассо-фалкон» (подержанный, но в приличном состоянии), чтобы возить миллионеров и миллиардеров по Европе и вокруг света. Половина тех, кто был в состоянии позволить себе это, отправлялись в одни и те же места — Монако, Харбор-Айленд на Багамах, Сан-Тропе, Аспен и тому подобное. И то, что нынешние пассажиры летят не туда, было странно, но, пока они платят, пилоту нет дела до их намерений.
Заход на посадку начался с высоты в десять тысяч футов. Огни взлетной полосы были видны отлично; они уходили во тьму, туда, где когда-то размещалось крыло перехватчиков «Ф-84» ВВС США. Пять тысяч футов, снижение продолжается.
— Закрылки на двадцать.
— Понял, закрылки на двадцать, — откликнулся второй пилот.
— Шасси, — раздалась следующая команда, и второй пилот взялся за большой рычаг. В кабине сразу раздался звук воздуха, раздираемого откинутыми крышками и выходящими стойками. Триста футов.
— Выпущены и зафиксированы, — доложил второй пилот.
— Сто футов, — произнес механический голос компьютера.
Пилот на мгновение напряг руки, потом расслабил и стал медленно, очень медленно осаживать самолет, выбирая нужную точку для касания. Лишь наработанный за многие годы опыт позволил ему определить мгновение, когда «Фалкон» коснулся десятиметровых бетонных плит. После этого он включил реверс, и машина стала замедлять бег. Вскоре сбоку выкатился автомобиль с мигающим маячком на крыше и покатил впереди, указывая путь к поджидавшему заправщику.
На земле они пробыли всего двадцать минут. Чиновник службы иммиграции по радио осведомился, не произошло ли каких-нибудь изменений в их данных КАНПАСС. Снаружи водитель заправщика отсоединил шланг и запер клапан. Отлично, сказал себе пилот, с этим все в порядке. Начинается второй из трех этапов перелета.
«Фалкон» подкатил к северной оконечности взлетной полосы, и пилот, ожидая разрешения начать разбег, приступил к предполетной проверке, без которой не обходился никогда. Потом самолет мягко сдвинулся с места и начал плавно набирать ускорение. Вышли закрылки, колеса оторвались от земли, и самолет устремился вверх. За десять минут он набрал высоту тридцать семь тысяч футов — эшелон, заранее согласованный с Торонто-центром.
Они шли на запад со скоростью 0,81 М — около 520 узлов или истинной воздушной скоростью 600 миль в час. Пассажиры спали, а турбины ровно гудели, ежечасно пожирая 3400 фунтов топлива. Автоматический приемоответчик самолета передавал информацию о скорости и высоте радиолокационным станциям наземного слежения. Никакого иного радиообмена и не требовалось. В плохую погоду можно было бы запросить разрешения перейти на другую высоту, побольше, где спокойнее, но метеорологи Гандера на сей раз не ошиблись в прогнозе. После того как самолет одолел холодный фронт на подступах к Ньюфаундленду, о том, что он движется, говорили разве что реактивные двигатели, негромко и ровно гудевшие в хвосте. Пилоты почти не разговаривали между собой. Они так давно летали вместе, что выучили наизусть все шутки друг друга, а обмениваться какой-либо информацией в таком спокойном полете не было нужды. Все было распланировано так, что даже комару нечего было надеяться просунуть куда-нибудь свой пресловутый неподточенный нос. Сейчас они, не сговариваясь, думали о том, как будет на Гавайях. Они уже предвкушали два номера в «Ройял гавайян» и долгий сон, который поможет им преодолеть сбой суточного ритма, которого ну никак не избежать после того, как облетишь полмира и удлинишь свой день на десять часов. Что ж, оба намеревались с удовольствием поваляться на солнечных пляжах, да и погоду на Гавайях обещали однообразно хорошую — такую, какой она бывает там обычно. Они намеревались отдохнуть там пару дней и лишь после этого лететь обратно на свой базовый аэродром близ Женевы без каких-либо пассажиров.