Остается быстренько опросить остальной персонал. Если Фредрика уже закончила с мамой девочки, пусть поможет.
Краем глаза Петер заметил, как Фредрика и Сара Себастиансон обменялись еще парой фраз и разошлись в разные стороны. Сара выглядела совершенно потерянной. Петер нервно сглотнул, внезапно вспомнив о своей семье. Что бы он сделал, если бы кто‑то попытался причинить вред его детям?
Полицейский покрепче сжал блокнот: надо поспешить, ему предстоит еще не один допрос, а Алекс ждать не любит.
Петер вез Фредрику в Управление на служебной машине. Колеса шуршали по мокрому после дождя асфальту, а молодые люди молчали, думая каждый о своем. Припарковавшись в подземном гараже, они, так и не сказав друг другу ни слова, сели в лифт и поднялись на этаж, где, рядом с уголовной полицией лена, Государственной уголовной полицией и Управлением полиции Стокгольма, располагались рабочие помещения следственной группы. Вслух эта тема обычно не обсуждалась, но следственная группа Алекса Рехта служила двум, если не трем, господам одновременно. Группа спецподдержки состояла из небольшого количества специально отобранных сотрудников с разным опытом и разной компетенцией и официально относилась к Управлению полиции Стокгольма, но на самом деле тесно сотрудничала как с уголовной полицией лена, так и с Государственной уголовной полицией, а те нередко прибегали к ее услугам – пример деликатного решения административной проблемы еще до ее возникновения.
Фредрика устало опустилась в офисное кресло за письменным столом. За столом и думается, и работается куда лучше, подумала она. Поначалу Фредрика наивно полагала, что ее профессионализм здесь пригодится и полиция примет ее с распростертыми объятиями. Она никак не могла понять, почему все полицейские испытывают столь неприкрытое отвращение к узким специалистам с высшим образованием. И отвращение ли это? Может, они просто видят в ней угрозу? Найти ответ на эти вопросы ей пока не удалось. В любом случае совершенно ясно, что ситуация на рабочем месте сложилась не в ее пользу.
В следственную группу Алекса Рехта Фредрика попала не сразу: сначала работала в следственном отделе Госсовета по профилактике преступности, а потом около года – экспертом в Комитете по социальным вопросам. Поработать в полиции она решила ради практического опыта, но совершенно не собиралась задерживаться здесь надолго. И собственное несколько подвешенное положение Фредрику не сильно волновало – знакомых в самых разных организациях у нее хватало. Капелька спокойствия и смелости – и новые возможности не заставят себя ждать.
Фредрика прекрасно знала, как к ней относятся коллеги‑полицейские. Как к человеку тяжелому и неконтактному, лишенному чувства юмора, да и всех прочих чувств.
«Вот и неправда, – думала Фредрика, – вовсе я не бесчувственная, просто сейчас я основательно запуталась».
Друзья ведь считают ее теплым, участливым человеком. И в высшей степени верным. Но это в частной жизни. А тут и на работе, оказывается, принято общаться с коллегами, точно это твои приятели. Вещь для Фредрики просто неприемлемая!
Не то чтобы она не испытывала к коллегам никаких чувств – скорее она не давала воли этим чувствам.
– Я же не духовником работаю, – ответила она одному из друзей, удивившемуся, как ей удается сохранять подобную отстраненность на работе. – Я – следователь! Какая разница, что я за человек? Важно, что я делаю: я веду расследование, а утешать должен кто‑то другой!
«Иначе увязнешь во всем этом с головой, – подумала Фредрика. – Если сочувствовать каждому пострадавшему, что от меня самой останется?»
Особого желания работать в полиции Фредрика не имела никогда – с детства она мечтала связать свою жизнь с музыкой и играть на скрипке.
Музыка была у нее в крови, и именно эту мечту она лелеяла в своем сердце. Многие дети, вырастая, забывают, кем мечтали стать, но только не Фредрика: она взращивала свою мечту, все более конкретизируя, вместе с мамой выбирала музыкальную школу и долго обсуждала с ней, которая лучше. Свою первую пьесу она сочинила еще до окончания школы.
Однако, когда ей исполнилось пятнадцать, все резко изменилось, и, как оказалось, навсегда. Возвращаясь домой после каникул на горнолыжном курорте, она попала в аварию и получила тяжелую травму правой руки. Через год усиленной реабилитации стало ясно, что девушка уже никогда не сможет выдерживать многочасовую игру на скрипке.
Врачи, желая утешить, говорили, как ей повезло. Умом Фредрика понимала их правоту. Она поехала кататься на горных лыжах с подругой и ее родителями, по дороге обратно они попали в серьезное ДТП. У мамы подруги парализовало нижнюю часть тела, брат подруги погиб. Пресса окрестила ту аварию «Трагедией в Филипстаде».
Но для Фредрики эта катастрофа навсегда осталась Катастрофой с большой буквы – мгновением, перевернувшим всю ее жизнь. Она стала другим человеком, и вся ее жизнь разделилась на «до Катастрофы» и «после Катастрофы». Поэтому ей совершенно не хотелось признавать, что ей «повезло». Прошло уже почти двадцать лет, а Фредрика все еще задавалась вопросом, сможет ли она когда‑нибудь смириться с той жизнью, которая началась «после».
– На свете существует столько разных занятий, – увещевала ее бабушка в те редкие разы, когда Фредрика давала выход жуткому отчаянию оттого, что у нее украли ее мечту. – Вот пойди, например, работать в банк, у тебя же всегда были пятерки по математике!
Родители же тактично молчали. Для ее матери, концертирующей пианистки, музыка была священной частью повседневной жизни. Фредрика, можно сказать, выросла за кулисами больших концертных залов, где ее мама выступала с сольными концертами или в составе оркестра. Иногда Фредрика и сама играла в оркестре, музыка порой ощущалась как истинное волшебство…
Поговорить по душам Фредрике удавалось разве что с мамой – только искренне влюбленный в музыку человек мог понять ее страдания.
– Что же мне теперь делать? – не в силах сдержать слез, прошептала она накануне школьного выпускного.
– Ты что‑нибудь придумаешь, Фредрика, – ответила мама, погладив ее по спине. – В тебе столько таланта, столько энергии! Что‑нибудь обязательно придумаешь!
Так оно и вышло.
Искусствоведение, история музыки, история философии – в университете предлагалось великое множество разнообразных курсов.
– Фредрика станет историком, – гордо говорил папа первые несколько лет.
Мама молчала. Это было папино амплуа – много и долго говорить о предстоящих потрясающих успехах любимой дочки.
Однако Фредрика стала не историком, а криминологом, по специальности «Преступления против женщин и детей». Она так и не защитилась, но после пяти лет учебы в университете поняла, что теории с нее хватит.
В мамином взгляде читалось, пожалуй, что та ожидала от нее чего‑то иного. Родители явно не предполагали, что дочка покинет академическую среду. Не то чтобы мама была разочарована – скорее изумилась. В этом отношении Фредрике отчаянно хотелось стать похожей на мать: никогда не разочаровываться – только удивляться.
Иными словами, Фредрике тоже были не чужды ни удовольствия, ни лень, ни страсть, ни заблуждения. Распечатывая заявления, поданные в полицию Сарой Себастиансон на мужа в связи с нанесением телесных повреждений, молодой криминолог уже не в первый раз думала о том, почему женщины не уходят от мужчин, которые их избивают. Из любви и страсти? Из страха одиночества и отверженности? Но Сару Себастиансон ничто из этого не остановило, судя по распечатанным документам.