Маккитрик посмотрел на начинавшее садиться солнце, смял пустую жестянку из-под пива и швырнул ее в мусорное ведро на корме. Жестянка пролетела мимо цели и плюхнулась в воду за кормой.
– Черт. Солнце уже заходит, – буркнул он. – Пора двигать к берегу.
С этими словами он взялся за свой спиннинг и начал сматывать леску.
– Как думаешь, что в результате всех этих махинаций получил Эно?
– Не знаю точно. Возможно, он пошел на сделку с Конклином, чтобы потребовать от него потом ответную услугу. Сомневаюсь, чтобы Эно сильно на этом деле обогатился. Но что-то он получил, это точно. Иначе бы и пальцем не пошевелил. Я просто не знаю, в какой форме был ему выплачен гонорар.
Смотав леску, Маккитрик вынул спиннинги из бортовых держателей и перенес на корму, где находились скобы для их хранения в горизонтальном положении.
– В семьдесят втором году ты брал это дело из архива. С чего бы?
Маккитрик с любопытством на него посмотрел.
– Несколько дней назад я расписывался на абонентской карточке, – объяснил Босх. – Там оказалась и твоя подпись.
Маккитрик кивнул:
– Это правда, я брал это дело. В тот год я оформлял пенсионные документы, готовился к отъезду, а заодно просматривал некоторые старые дела и бумаги. Забыл тебе сказать, что, расследуя дело твоей матери, я оставил себе карточку с отпечатками пальцев убийцы и кожаный пояс, с которого они были сняты.
– Почему?
– Ты знаешь почему. Я сомневался, что они будут в безопасности в этой папке или в ящике для хранения доказательств, особенно учитывая то обстоятельство, что Арно Конклин стал окружным прокурором, а Эно оказывал ему различные услуги. По этой причине я хранил улики у себя в детективном бюро. Ну так вот, готовясь к переезду во Флориду и разгребая завалы у себя в столе, я наткнулся на эти вещи, пролежавшие у меня в ящике много лет. Тогда я взял папку из архива и вложил в нее карточку с отпечатками. После этого поехал в главное здание управления, спустился в подвал и отнес пояс в отдел хранения вещественных доказательств. К этому времени Эно уже вышел на пенсию и переселился в Лас-Вегас, а Арно Конклин, у которого что-то не заладилось на поприще общественной деятельности, ушел из политики. Что же касается этого дела, то оно давно уже было забыто. Так что я решил вернуть улики на место. Надеялся, что со временем найдется парень вроде тебя, которому захочется вникнуть в это дело.
– А тебе самому не захотелось в него вникнуть? Неужели ты, вкладывая в папку карточку с отпечатками, не пролистал еще раз хранившиеся там документы?
– Конечно, пролистал. И понял, что, вернув карточку, поступил правильно, поскольку кто-то уже подчистил папку и изъял из нее некоторые бумаги. В частности, рапорт о допросе Фокса. Возможно, это было делом рук Эно.
– Поскольку расследованием руководил Эно, большинство записей по этому делу должен был делать ты. Так?
– Так. Эно взвалил на меня большую часть бумажной работы.
– Что же такого ты написал в рапорте о допросе Фокса, что Эно посчитал нужным его изъять?
– Не помню, чтобы писал что-то особенное. Может, указал, что Фокс, по всей видимости, солгал и Конклин вел себя как-то странно. Что-то вроде этого.
– Что-нибудь еще пропало? Из того, что ты писал?
– Ничего важного не припомню. Такое впечатление, что хотели изъять лишь те бумаги, где упоминалось имя Конклина.
– Я тоже так думаю. Но тот, кто это сделал, кое-что упустил. Например, в рапорте о хронологии событий осталась запись о звонке Конклина. Благодаря этому я узнал, что он замешан в этом деле.
– Хочешь сказать, что эту запись сделал я? Коли так, то честь мне и хвала. Ты ведь заметил это и приехал ко мне.
– Это точно...
– Что-то сегодня плохо клюет. Надо править к дому.
– Возражений нет. Я свою большую рыбу поймал.
Маккитрик встал за штурвал и хотел уже было завести мотор, но тут ему в голову пришла мысль, показавшаяся ему важной.
– Знаешь что? – сказал он, выходя из кокпита и открывая сумку-холодильник. – Пожалуй, нам не стоит разочаровывать Мэри.
Он достал из сумки пакеты с сандвичами, приготовленными женой.
– Ты проголодался?
– Не очень.
– Я тоже.
Маккитрик открыл пакеты и вытряхнул их содержимое в море. Босх с любопытством наблюдал за его манипуляциями.
– Скажи, Джейк, когда ты наставил на меня пушку, ты что обо мне думал?
Маккитрик аккуратно сложил пустые пакеты и сунул их в сумку. Потом выпрямился и посмотрел на Босха.
– Не знаю точно. Подумал, что, возможно, придется вывезти тебя в море и утопить – как только что утопил эти сандвичи. У меня вдруг появилось странное ощущение, будто я здесь скрывался, понимая, что рано или поздно они кого-нибудь ко мне подошлют.
– Неужели ты думаешь, что у них такие длинные руки? По-твоему, они способны дотянуться до тебя сквозь пространство и время?
– Не имею представления. Но с годами все больше в этом сомневаюсь. Однако старые привычки умирают с трудом, поэтому я до сих пор держу под рукой заряженную пушку. Хотя временами напрочь забываю, зачем она мне, собственно, нужна.
Маккитрик завел мотор, развернул лодку и двинулся в обратный путь. Босх стоял у борта, озирая морской простор и смахивая с лица брызги рассекаемой острым форштевнем волны. Оба они молчали. Возможно, потому, что все самое главное было уже сказано. Босх повернул голову и взглянул на Маккитрика. Лицо старика скрывала тень козырька его бейсболки. Но глаза Босх все же рассмотрел. Казалось, они всматривались в прошлое. В нечто давно минувшее, изменить которое он был не в силах.
* * *
После лодочной прогулки и прямых солнечных лучей в комбинации с большим количеством выпитого пива у Босха разболелась голова. Отклонив, сославшись на усталость, любезное предложение миссис Маккитрик остаться у них дома и пообедать, он вернулся в свой «мустанг», устроился на сиденье и проглотил, не запивая, две таблетки тайленола в надежде, что они избавят его от боли. Потом достал рабочий блокнот и решил упорядочить свои записи в свете того немногого, что узнал от Маккитрика.
К концу лодочной прогулки он проникся симпатией к старому копу. Возможно, подметив в его характере черты, свойственные ему самому. Он понимал, почему Маккитрик так одержим этим делом. В свое время он не довел его до конца. Он, Босх, также в этом повинен. В течение многих лет он игнорировал это дело, хотя и знал, что оно ждет его в архиве. Теперь он пытался наверстать упущенное и закончить расследование в самые сжатые сроки. К тому же стремился и Маккитрик. Но оба они понимали, что, возможно, взялись за него слишком поздно.
Босх не знал, чем займется, вернувшись в Лос-Анджелес. Оставалось только вступить в конфронтацию с Конклином. Но он колебался, понимая, что к конфронтации еще не готов. У него были только подозрения, и никаких мало-мальски серьезных доказательств. Если он схватится сейчас с Конклином, последний почти наверняка одержит над ним верх.
Его охватило отчаяние: не хотелось, чтобы расследуемое им дело завершилось провалом. Он знал, что должен хоть как-то подкрепить свои обвинения против Конклина, но ничего для этого не имел.
Он завел мотор, но с парковки не уехал, а включил кондиционер на полную мощность и внес дополнения в свои записи, сообразуясь с рассказом Маккитрика. Постепенно в мозгу начала складываться версия. Создание версии являлось для Босха одним из важнейших аспектов расследования убийства. Для этого следовало выбрать из материалов дела важнейшие факты и попытаться встроить их в некую гипотезу. Главное – не зацикливаться на конкретной теории без достаточных на то оснований. Если факты не вписывались в гипотезу, ее требовалось заменить другой.
Из полученной от Маккитрика информации вытекало, что у Фокса была какая-то компрометирующая информация на Конклина. Но какая именно? Босх знал, что Фокс имел дело с женщинами. Следовательно, мог подцепить Конклина на крючок посредством женщины – или женщин. В газетных статьях за тот период упоминалось, что Конклин был холостяком. Мораль того времени – да и нынешнего тоже – не требовала, конечно, от чиновника и кандидата на пост окружного прокурора абсолютной непогрешимости и обета безбрачия, но и не допускала, чтобы он втайне предавался тем порокам, которые осуждал на публике. Если бы он нарушил это негласное правило и был разоблачен, то распрощался бы со своей политической карьерой, не говоря уже о положении руководителя комиссии по расследованию преступлений антиобщественного характера. Стало быть, если Конклин и впрямь был тайным поклонником порока, то Фокс являлся именно тем человеком, который мог оказать ему содействие в исполнении прихотей и таким образом получить над ним огромную власть. Эта версия была не идеальной, но по крайней мере объясняла странный допрос Фокса, который провели Маккитрик и Эно.
Однако версия начинала работать – и даже в большей степени – в том случае, если Конклин не только предавался пороку, но и пошел дальше. К примеру, убил женщину, которую Фокс к нему направил, – то есть Марджери Лоув. Это, во-первых, объясняло уверенность Конклина в непричастности Фокса к этому убийству – ведь убийцей был он сам. Во-вторых, позволяло понять, каким образом Фоксу удалось заручиться поддержкой Конклина, а впоследствии получить работу в его избирательном штабе. Другими словами, если убийцей был Конклин, то у Фокса появлялась возможность держать его на крючке прочнее прежнего и, что более важно, постоянно, практически до скончания дней. Конклин таким образом превращался в некое подобие той самой ваху – красивой рыбы, которую Босх сегодня поймал. Хотя леска была длинной, сорваться с крючка ей так и не удалось.
Но рыба могла сорваться, если бы человек оставил удилище и ушел. Босх подумал о смерти Фокса и решил, что она как нельзя лучше встраивается в его гипотезу. Конклин какое-то время выжидал, чтобы отделить одну смерть от другой. То есть играл роль попавшей на крючок рыбы и даже согласился предоставить Фоксу легальную работу в собственном избирательном штабе. Но когда горизонты расчистились, Фокса на улице сбила машина. Конклин же – возможно, подкупив репортера, освещавшего это происшествие – избежал огласки порочивших Фокса, а значит, и его самого, сведений. А по прошествии нескольких месяцев Конклин был избран на пост окружного прокурора.
Потом Босх задумался, какое место следует отвести Миттелю. Ведь все эти события происходили не в вакууме. Босх полагал, что Миттель – правая рука Конклина и его опора – знал об этом деле ничуть не меньше своего босса.
В общем и целом Босху эта версия нравилась. Но и злила его до крайности, поскольку являлась не более чем предположением. Он покачал головой, осознавая, что никуда, в сущности, не продвинулся и остался на прежнем месте. Сплошь рассуждения, умствования – и никаких улик.
В конце концов, устав от бесплодных размышлений, он решил на время выбросить это дело из головы. Прикрутив ручку кондиционера, поскольку в салоне стало слишком прохладно, он завел мотор и выехал с парковки. Он медленно ехал по кварталу «Гнездо пеликана» и думал о женщине, которая хотела продать ему кондоминиум, оставшийся после смерти отца. Она же начертала свое имя – Джаз – на холсте автопортрета. Ему нравилось, как она подписывалась. Она вообще ему нравилась.