Пропустив его замечание мимо ушей, как отметал он все слухи и сплетни, потому что они его не интересовали, Росс откусил кусок морковного торта и спросил:
– Томми, ты слышал о болезни Лендта?
Анестезиолог питал слабость к истории медицины. Он уже написал две книги о развитии современной медицины, а сейчас трудился над историей анестезиологии. Из‑за малого роста, полноты и стремления всем угодить Томми всегда напоминал Россу крысу Рэтти из «Ветра в ивах».
– Да. Как раз недавно я кое‑что читал об этой болезни – может, в «Нейчер». Так, дай вспомнить… Вроде бы вирусного происхождения. Воспалительные явления… Поражает центральную нервную систему. Довольно редко встречается. Если хочешь, могу поискать дома.
– Буду тебе очень признателен. В Интернете масса сведений – я вчера всю ночь читал.
– Вообще говоря, болезнь довольно интересная, – с воодушевлением продолжал анестезиолог.
– Интересная?
Угадав неодобрение в голосе друга, Пирмен примирительно пояснил:
– Ну да. По‑моему, все новые болезни очень интересны – медицина без них была бы скучной профессией. Кстати, почему тебя вдруг заинтересовала болезнь Лендта?
– Заболела… родственница моего друга.
– Посмотрю, что сумею отыскать.
– Буду тебе очень признателен, – повторил Росс.
Пирмен вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и встревожено заявил:
– Знаешь, до сих пор не понимаю, как такое могло произойти с Мэдди Уильямс.
Мэдди Уильямс была той самой пациенткой, которая умерла на операционном столе во время малой операции, когда Росс поправлял ей крылья носа.
– Угу. – Росс притворился, будто всецело поглощен тортом.
– Когда состоится слушание по делу?
– Недели через три.
– Что называется, не повезло. – Пирмен беспомощно пожал плечами. – В ее истории болезни не сказано, что у нее больное сердце, но лечащий врач написал тебе об этом, послал письменное предупреждение, которое почему‑то до тебя не дошло. Я тоже понятия ни о чем не имел; в ее истории болезни ни слова не было о сердце. Она вполне могла умереть во время предыдущей операции под общим наркозом. Очевидно, в нашей системе произошел сбой, раз пропало важное письмо. Как по‑твоему?
Росс искоса посмотрел на анестезиолога. Торт был вкусный; он отрезал себе еще кусок.
– Единственное, что тут можно предположить, но это только досужие домыслы, – продолжал Пирмен, – кто‑то нарочно потерял письмо или стер его из памяти компьютера. Но мне не верится, чтобы кто‑то из наших был способен на такое… А ты как считаешь?
Росс ничего не ответил.
20
Я думал, ты окажешься совершенством. Я думал, ты живешь в доме, где все сверкает белизной и нет ни пятнышка, а когда ты идешь, тебя окружает сияние. Я думал, ты одета в белые меха и целый день лежишь на белом диване, как та дама из рекламы по телику.
Дверь была приоткрыта, и мальчик заглянул в спальню. Он увидел женщину, которая лежала на спине, закинув ноги на спину мужчины; его костлявые ягодицы двигались вверх‑вниз между ее бедер. Лица мужчины он не видел, да и не хотел видеть. Мужчина не имеет значения. Важна женщина. Он увидел часть ее лица, и этого оказалось достаточно.
Ты бросила меня, потому что не могла выносить беспорядка, который я устраивал, а сама живешь как свинья и делаешь грязные вещи с мужчинами.
Ты бросила меня, и у тебя даже нет нигде на видном месте моей фотографии!
Держа в руке канистру с бензином, он на цыпочках отошел от двери и тихо вошел в гостиную. Телевизор работал, но звук был выключен. Интервью с участниками группы «Битлз».
Интервью с участниками группы «Битлз». Несколько мальчиков в его школе тоже сделали такие стрижки «ступеньками».
Их небось не бросали матери!
В гостиной он тоже увидел грязные тарелки. Пепельница на полу была настолько забита окурками, вымазанными помадой, что некоторые вывалились на ковер. Возле них на блюдце лежала опрокинутая чашка. У дивана стояла одинокая туфля на высоком каблуке, под журнальным столиком валялся чулок. Еще одна чашка; в остатках заварки плавал размокший бычок.
– Я сейчас… о господи, кончаю! – кричала женщина за дверью.
У него осталось всего несколько секунд. Ухватившись пальцами за тугой колпачок, мальчик открутил его и бросил на пол.
– Травяного? Зеленого? Обычного черного?
– Обычного, с молоком, пожалуйста.
Она села и стала рассматривать кабинет, пытаясь найти ключи к Оливеру Кэботу. Ей нравился интерьер: светлый, просторный, современная мебель, четкие линии. Он вообще не был похож на кабинет врача – пара больших растений в горшках, горизонтальные жалюзи, полузакрытые, чтобы с улицы не было ничего видно, древний антикварный череп на белом шкафчике с историями болезней. Несколько медицинских дипломов и сертификатов в рамочках добавляют официальности. Согласно одному, он является членом Общества гипнотерапевтов. Еще Вера увидела несколько толстых незажженных свечей, ионизатор воздуха, карту рефлексолога в рамочке, красивую черно‑белую фотографию Стонхенджа, подсвеченную лучами солнца, еще одну фотографию того же мальчика, одетого в костюм вампира, – наверняка его сняли перед тем, как он отправился пугать прохожих на Хеллоуин. Кроме того, Вера увидела старый большой бензонасос фирмы «Шелл» с патрубком.
Фотографии жены нигде нет.
Интересно, почему?
Оливер снова улыбался. Он уселся на ручку кресла, стоящего напротив, скрестил ноги и стал покачивать ими. Как большой ребенок, подумала Вера.
– Итак, – спросил он, – ему понравился бумажник?
Вера ответила ему непонимающим взглядом:
– Бумажник? Какой бумажник? – Потом до нее дошло. – Ах да. Не знаю. Росс не увидит его еще две недели – до своего дня рождения.