Радио продолжало выдвигать версии. Могла ли посыльная ошибиться адресом? Скорее всего нет, потому что на всех дверях есть таблички с названиями учреждений… Предстоит установить, носил ли взрыв «политический характер», была ли это «террористическая атака»? А может быть, это была личная месть – полиция предполагает и такое. Но пока нет версии, которую можно считать основной. Так что мотивы преступления неизвестны.
Ну конечно, мотивы неизвестны! Пару дней назад после подавления беспорядков в пригородах президент заявляет, что эти отбросы будут сурово наказаны, потом женщина «с чертами лица, характерными для жителей Северной Африки», привозит в принадлежащую ему контору бомбу, а мотивы неизвестны… Или вот еще, смешно – политика или личная месть? А политическая месть личной не бывает?..
Клер опять была погружена в финансы. Иноземцев молча, от всей души поцеловал ее в чистый лоб, вдохнул знакомый аромат ее духов, ее тела…
– Что-то случилось, патрон? – озабоченно спросила Клер.
– Я только что с бульвара Мальзерб, – многозначительно произнес Иноземцев.
Клер смотрела на него ясными, ничего не понимающими глазами.
– Так, – осуждающе сказал Иноземцев, – радио мы не слушаем, телевизор не смотрим, в интернет не заглядываем…
– Я очень занята. А что-нибудь случилось?
– Считай, что ничего.
И тут только Иноземцев подумал, что, если бы он шел мимо двери взорванной конторы двумя секундами позже, ему бы серьезно досталось. Убить, может быть, и не убило бы, но покалечить могло основательно. И потому он еще раз поцеловал Клер, на сей раз в голову, прямо в ее темные, мягкие волосы, источающие запах лаванды.
Так что у гитлеровцев «зондеркомандой» называли некое постоянное или временное войсковое подразделение, специально подобранное для выполнения особых заданий. «Kommando fur besondere Einsatze» – команда для особых поручений. Немцы теперь предпочитают это выражение не употреблять, потому что всем ясно, что Sonderkommando – это не просто спецподразделение, а подразделение именно нацистское. У них теперь есть немало слов, которые намертво связаны с гитлеровским периодом истории и поэтому не используются для современных реалий. Достаточно вспомнить Parteigenosse. Назови так какого-нибудь нынешнего коллегу по партии – скандал будет неимоверный.
Но было у мрачного словечка «зондеркоманда» еще одно значение. В лагерях так называли заключенных, использовавшихся для самой мерзкой работы – выносить тела из газовых камер, кремировать их, обыскивать одежду на предмет ценностей… В «Энциклопедии холокоста» говорится, что «зондеркоманда» – это группа еврейских заключенных, работавших в газовых камерах и крематориях. Члены «зондеркоманд» не могли покидать территорию лагеря или крематория, но получали при этом особое питание. Обычно через несколько месяцев они уничтожались и заменялись новыми. Эсэсовцам было наплевать, пострадают ли они от остатков газа, когда разгружают и чистят камеры, сойдут ли с ума от своей чудовищной, нечеловеческой работы, потому что их и так ожидала скорая смерть. Если они не умирали сами от отравления остатками газа, их просто ликвидировали, потому что они видели много лишнего и были ненужными свидетелями. Первое, что делала новая «зондеркоманда», – сжигала трупы предыдущей, которую накануне приканчивали…
Человеку, вступающему в команду Зондера, стоило обо всем этом помнить, чтобы не заблуждаться на свой счет. В отличие от того же Тараса, который, судя по всему, не подозревает, как мало сигарет ему осталось выкурить еще в этой жизни…
Зондер возник неожиданно. Карагодин понял это по тому, как поперхнулся дымом Тарас и, вскочив, принялся суетливо давить сигарету в пепельнице.
Карагодин обернулся и увидел невысокого, плотно сбитого человека, который неторопливо шел к столу, опустив голову. Он появился из двери, которую Карагодин и не заметил – так искусно она была скрыта среди деревянных панелей. Наверняка еще в ней был и глазок, через который Зондер наблюдал за ними.
Зондер прошел к столу, уселся, закрыл ноутбук и уставился на Карагодина. Замашки лагерного пахана, который сейчас будет указывать прибывшему «мужику» его место на зоне. Карагодин их привычки знал. Самое первое – внушить чувство страха, беззащитности и безнадежности, которое держит человека в узде прочнее всякого насилия.
Зондер был уже далеко не молод, но явно еще крепок и силен. Сначала Карагодину показалось, что он лыс, как коленка. Но, присмотревшись, он понял, что голова его, как и все лицо, была ровно покрыта сивой, очень короткой щетиной и потому напоминала издалека белый шар. Посреди этого шара полыхали темным огнем крохотные глазки, в которых ничего, кроме этой обжигающей тьмы, не было. Взгляд Зондера был тяжел и пугающ, не каждому по силам выдержать такой. И, судя по всему, он это хорошо знал.
Не отрывая взгляда от Карагодина, Зондер чуть слышно сказал по-русски с еле заметным акцентом:
– Тарас, выйди. Я тебя позову… потом…
Все правильно – говорит чуть слышно, чтобы собеседник все время напрягался, боясь не расслышать чего-то важного.
В глазах Тараса плеснула нескрываемая ненависть к Карагодину – еще ничего не произошло, а он уже исходил завистью и мучился подозрениями, что за его спиной произойдет что-то важное, к чему его не считают нужным допускать. Но возразить что-то он не посмел. Зондер же даже не счел нужным посмотреть в его сторону.
– Я собрал о тебе информацию, – равнодушно сообщил он Карагодину, когда Тарас исчез.
– Она вас устраивает? – подчеркнуто вежливо и спокойно осведомился Карагодин. Наверное, если бы не устраивала, его бы здесь не было.
– Местами. Ты человек профессиональный и способный выполнить те задачи, которые я буду ставить…
– Но что-то все-таки смущает?
Зондер усмехнулся.
– Меня в этой жизни вообще ничего не смущает. Но меня кое-что настораживает…
– Например?
– Например, я не очень понимаю, что тобой движет сегодня. А значит, я не знаю, можно ли тебе доверять. А если можно, то в какой степени…
– А с Тарасом, значит, вам все понятно?
Зондер брезгливо скривил губы. Говорить об этом он не считал нужным. Ну что ж, понятно хотя бы, что Тарас для него ничтожество, не стоящее даже упоминания.
– Думай о себе. И не нужно стремиться знать лишнее. Так будет безопаснее.
Спорить Карагодин не стал.
– Итак, деньги Тарас тебе передал…
– Да.
– И ты их взял.
Карагодин согласно кивнул.
– Значит, ты вступаешь в дело. И обратного пути уже нет.
– Я вот только не знаю, что это за дело такое.
– А это и не нужно знать. Нужно знать свою конкретную задачу и выполнить ее. Задания буду давать я. Лично.
Зондер помолчал, как бы давая Карагодину время, чтобы усвоить услышанное. Потом глухо, без всякого выражения проинформировал:
– Предупреждаю сразу, у меня военная организация. Есть командир, есть приказ, который не обсуждается, а выполняется любой ценой. Чтобы ты знал, я – десантник, руководил спецоперациями…
Зондер сделал паузу. Он следил за лицом Карагодина, явно пытаясь понять, были ли эти слова для него новостью? Или Карагодин уже что-то знает о нем?
Лицо Карагодина не дрогнуло.
– Законы таких подразделений известны, – равнодушно сказал Зондер.
Ну еще бы! «Kommando fur besondere Einsatze»!
– Жалости, прощения в случае чего не будет. Что еще?
– Когда и как произойдет окончательная расплата?.. Хочу предупредить, что роль нежелательного свидетеля после окончания операции меня не прельщает. Я готов работать, но…
– Не лезь не в свои дела, делай, что приказывают, и никто тебя не тронет. Я не маньяк, лишние трупы меня не интересуют. Я не убиваю ради того, чтобы убивать. И всегда плачу за хорошую и честную работу. К тому же ты не похож на человека, который не может сам о себе позаботиться…
Они смотрели друг на друга, и Карагодин ясно чувствовал, что игра, в которую он уже влез, может окончиться чем угодно.