Она оборачивается к Наде, кричит, машет рукой.
- Надя, Надя, иди сюда, иди, не бойся!
Через заросший бурьяном двор Надя, высоко поднимая ноги, идет к Ясе.
Ветхое строение оказалось мастерской, в которой несмотря на летнюю жару, топится огромная, до самого потолка, печь. В круглой открытой топке полыхает, ворочается огонь.
Высокий худой старик в темных, похожих на мотоциклетные, очках что-то вертит на длинном шесте, который он то и дело направляет в самое пекло.
- Скорей, иди сюда, Надя! - потянула ее за руку Яся. – Смотри, смотри, дедушка делает ангела!
Высокий старик продолжает колдовать со своим шестом у самого огня. И Надя, видит, как сначала надувается стеклянный шар, как принимает он затем причудливую форму.
Девочки завороженно наблюдают за действиями старика.
- Все! Готово! - наконец выдыхает он. – Теперь пусть остывает!
Он подходит к ведру, стоящему в углу на табурете, зачерпывает ковш воды. Пьет неторопливо.
- Опять купалась, - бормочет сердито, бросая хмурый взгляд на мокрые косы Яси, - сколько раз я тебя просил не подходить к реке.
Яся обнимает старика за шею, шепчет что-то ему в ухо.
- Нельзя, нельзя, - громко говорит старик и добавляет что-то на незнакомом Наде языке.
Яся смеется, прижимает свое нежное личико к его темной морщинистой щеке.
- Ну, дедушка, я только у самого берега чуть-чуть поплескалась, далеко не заплывала.
- Ладно, идите в дом, – говорит старик, – чайник ставьте. Я сейчас умоюсь и приду.
- Идем! – Яся тащит Надю в дом.
В доме чисто и прохладно, пахнет хлебом.
- Дедушка испек, – говорит Яся, – ждал меня! Сейчас чаю попьем с вишневым вареньем и свежим хлебом! Знаешь, какая вкуснотища! Ты посиди здесь, - Яся усаживает Надю на старый диван, а сама начинает накрывать на стол, открывает дверку серванта, чтобы достать чайный чашки.
- А это что? – спрашивает Надя, кивая головой на стеклянные фигурки, выстроившиеся стройным рядком в глубине полки.
- Это? – Яся берет в ладошку одну из фигурок, - это – ангелы. Видишь? Погляди внимательно.
- Ангелы? – переспросила Надя. - Никогда таких не видела.
- Это - рождественские, - с увлечением стала объяснять Яся, - это –свадебные. А это - мои самые любимые! Сколько их здесь! Дедушка заказ получил, теперь целыми днями в мастерской. Осторожно, осторожно, Надя! Они очень хрупкие… и дорогие! Дедушка говорит: за этих ангелов больше всего платят. Возьми вот одного, посмотри! Видишь, какие крошечные весы у него в руке? Это - Ангел покаяния. Дедушка точно такого же сейчас делал.
- Ангел покаяния? - Надя вертит в руках прозрачную фигурку. - А почему они так называются?
- Я и сама точно не знаю. Дедушка говорит, что я еще мала, чтобы понять. Но я слышала, как он разговаривал с одной женщиной, она из Москвы приезжала… Дедушка говорил - она пишет книгу об ангелах. И она рассказала, что Ангел покаяния прощает грехи, и его дарят людям, которые совершили что-то плохое, и теперь им нужно раскаяться.
- А если какой-то человек сжег дом и людей… - чуть слышно шепчет Надя,- такому человеку этот ангел поможет?
- Не знаю… Поможет, наверное, - Яся внимательно смотрит на подругу.
- А твой дедушка может подарить такого ангела мне?
- Тебе? А разве ты сделала что-то плохое?
Надя не успела ответить, в комнату вошел старик.
Сели за накрытый стол, пили чай, ели, действительно, очень вкусный душистый хлеб с вишневым вареньем.
- Дедушка, - попросила Яся, - подари Наде одного ангела. Ей очень нужен Ангел покаяния.
- Правда? - старик серьезно взглянул на темноволосую девочку. – Разве ей есть в чем каяться?
Надя кивнула, опустила голову.
- Хорошо, - сказал старик, - возьми одного. Только запомни, это не игрушка, его нужно беречь.
Надя взяла гладкую фигурку в ладошку, аккуратно обернула носовым платком, прижала к груди.
- Спасибо, – прошептала она, – я очень сильно буду его беречь.
Глава седьмая
Запрос о стеклянных ангелах не выдал ничего путного. Миша полчаса тыкался в какие-то новогодние игрушки, кружки « умелые руки», самодельные подвески, потом плюнул, закрыл поисковик и пошел завтракать - самому ведь так и не удалось попробовать свои бутерброды и кофе.
В кафе встретил секретаршу Тараса Борисовича Валентину Васильевну, даму в возрасте, но хорошо сохранившуюся, отчаянно молодящуюся - чего только стоили ее серебряные лодочки на высоченных шпильках! - и с замечательным чувством юмора. Посмешил ее анекдотами и попутно выведал о планах шефа.
Валентина Васильевна рассказала, что в деле Сенина, по всей видимости, появился новый свидетель. Из провинции приехала мать сбитой девушки и она утверждает, что ее дочь и Аркадий Сенин были знакомы. Хотя на допросе Сенин утверждал обратное.
Тарас Борисович все утро проходил из угла в угол в своем кабинете, но потом строго приказал в это дело не вмешиваться. Боится, сказала Валентина Васильевна, чего-то боится наш Тарасик.
Миша равнодушно покивал, а про себя подумал: «Нет уж, Аркаша, на этот раз тебе, подонок, сухим из воды не выбраться. Пусть не в телевизионном выпуске, пусть хоть в самой захудалой желтой газетенке, но новость эту я на свет божий выпущу, не отвертишься!»
Он собрался в несколько минут, и поехал в больницу, в которой вот уже который день лежала в коме девушка, сбитая Аркадием Сениным.
* * *
Женщина сидела в вестибюле больницы. Это была обычная женщина из глубинки, рано постаревшая, с поникшими плечами, увядшим лицом. Вся жизнь ее – неудавшаяся, проходящая мимо – много лет была сосредоточена на дочери, которая уехала в город в поисках лучшей доли, но вместо того, чтобы учится, связалась с городским подонком, и вот лежит теперь в этой огромной холодной больнице, вся утыканная проводами, и ничего не видит, и не слышит, лежит как неживая, не чувствуя горючих материнских слез на исколотых капельницами тонких руках.
Женщина сидела, сгорбившись, и глядела в цементный пол горестным застывшим взглядом. Миша сел рядом, она и не заметила этого, настолько была погружена в свои горькие мысли.
- Здравствуйте, - сказал Миша.
Она повернула к нему уставшее, в ранних морщинках, лицо.
- Здравствуйте. Вы - Светочкин друг? Однокурсник?
Миша секунду помедлил, и, немного замявшись, запинаясь, сказал:
- Да, я Светин друг. Михаил меня зовут.
- Спасибо, что навещаете мою Свету, что не забываете ее. Сегодня днем девочки приходили.
Женщина немного оживилась и даже улыбнулась. Наверное, присутствие людей, хороших людей из настоящего дочери, делало ее горе не таким отчаянным, не таким одиноким.
- Как она? – спросил Миша, ненавидя себя за свое вранье.
- Все так же, - сказала женщина и дрогнула лицом, - без изменений…
- Ничего, – сказа Миша, – все наладится, вот увидите, это очень хорошая больница.
- Правда? – спросила женщина с надеждой в голосе, и Миша увидел, что в ее глазах заблестели слезы.
Он кивнул, чувствуя, как у него перехватило горло, а женщина тихонько заплакала, опустив голову на руки.
«Сволочь ты, Сенин, - подумал Миша, - подожди, за все ответишь!»
Он погладил женщину по плечу, успокаивая, произнес слова, которые говорят в таких случаях. Она понемногу успокоилась. Перевела дыхание, улыбнулась виновато.
- Сюда сегодня Сенин приходил, не так ли? - спросил Миша, стараясь не выдать волнения.
- Кто? – переспросила женщина.
- Сенин… ну тот, который… - Миша не мог подобрать слов.
- Тот, что сбил ее? - помогла ему женщина.- Да, приходил. Прощения просил, денег предлагал. Говорит, оплачу все, что нужно. К главврачу ходил, договорился обо всем. Еще пообещал, что найдет клинику в Германии, оплатит лечение полностью. Денег видно у него много. Очень много… – женщина задумчиво покачала головой.
- Вы согласились? – осторожно спросил Миша
- Согласилась? – переспросила она и задумалась надолго. – Не знаю я, не знаю. Обещает все оплатить, врачей лучших… Если со Светой случится что-нибудь… - севшим, уставшим от невыплаканных слез, голосом произнесла она - … Хотя с ней с ней уже давно случилось… Она на звонки перестала отвечать. Я приехала к ней в общежитие, сказали - она уже две недели не появлялась. Потом девочка – ее соседка - отвела меня к ней. В какую-то квартиру съемную. Света вся взведенная была, нервная. Зачем, говорит, ты приехала, мама? Уезжай!
Раньше мы с ней дружно жили. Отец ее непутевый, сгинул где-то, давно уже, ей только пять годков исполнилось, так мы все время вдвоем. Мы хорошо жили, - повторила она, и взглянула на Мишу, словно тот не верил, а она старалась его убедить, - излишеств, конечно, не могли себе позволить, но всем необходимым я ее обеспечивала. Не стоило ее так далеко одну отпускать, доверчивая она у меня слишком, вот и этому доверилась. И вот оно как все обернулось. Зачем она ему под колеса бросилась? Зачем?
- Вы считаете, у них что-то было с этим человеком, который сбил ее?
- Было, - уверенно сказала женщина. - Но только я никому не говорила об этом, вот только вам… Я их видела вместе в тот день, когда она меня прогнала. Я сидела на площадке детской, никак не решалась уехать, оставить ее, а тут она из дома вышла, не заметила меня, к нему в машину села, потянулась к нему, видно, поцеловать хотела, а он отвернулся.
Я уехала, а сердце-то не на месте. Через неделю снова приехала, а она вся в синяках. Я за всю жизнь я ее пальцем не тронула, а тут... Говорю ей: поехали домой, Света. Разве можно позволять так обращаться с собой? А она снова начала кричать на меня: «Не вмешивайся, мама, я его люблю. Это всего один раз было, он уже прощения попросил».
Я тогда не знала, что мне делать, умоляла ее ехать со мной домой, но она сказала, что беременна, и что они скоро поженятся, и чтобы я не мешала. До сих пор ругаю себя, что поверила ей и уехала.
Женщина замолчала, и в этом молчании Миша почувствовал всю силу ее горя. Ему хотелось поддержать ее, рассказать о своем намерении разоблачить Сенина. Но чтобы она сказала, если бы узнала, что он просто журналист, который врет ради горячего материала?
- Скажите, - спросил он, - ведь Сенин, наверняка, просил вас никому не рассказывать о том, что он был близок с вашей дочерью?
- Да, просил… – забеспокоилась женщина, – правда, просил, а я разболтала… - Она взглянула на Мишу испуганно. - Что же теперь будет? Вдруг он теперь денег на лечение не даст? Как же так? Но ведь вы ее друг, значит, вам можно было… - растерянно говорила женщина и в смятении глядела куда-то через Мишино плечо.
Миша обернулся.
Прямо на него шел Сенин.
Один, без охранников.
И Миша не придумывает ничего лучше – он начинает фотографировать Сенина и эту потерянную несчастную женщину, у которой на лице такое отчаяние, что Мише хочется провалиться сквозь землю, но он продолжает делать свою работу, свою чертовую проклятую работу.
Сенин был гораздо ниже Миши, и поэтому удар пришелся в подбородок. Миша больно прикусил язык, и явственно услышал, как лязгнули зубы. Он переложил фотоаппарат в левую руку, а в правую вложил всю свою ненависть, накопленную за несколько лет. Сенин отлетел к стене.
Женщина закричала.
На шум изо всех дверей посыпались медсестры, нянечки, санитарки, и среди всего этого галдящего возмущенного женского царства вышагивал по коридору пожилой очкастый доктор в халате с вышитыми на кармашке буквами и тростью, на которую он опирался, слегка прихрамывая.
- Тамара Петровна! - на весь коридор закричал доктор, - Тамара Петровна, вызывайте полицию!