Владелина немедля опустила голову, и, узрев в лице Бога боль, которая заколыхала каждой жилкой на нем, шагнула вперед, и, расставив руки, прижалась губами к его щеке, обняв за короткую, мощную шею.
– Любезная моя… Милая наша девочка. Мой дорогой малецык, прости, – ласково проронил Стынь и прижал к себе девушку. – Более такого не повторится… Обещаю тебе, моему бесценному, – и нежно провел ладонью по волосам. Он резким движением отодвинул от себя юницу и прикоснулся губами к ее лбу, тем единым касанием воздвигая меж ней и собой прочную связь.
Глава одиннадцатая
Ратша весьма волновался, подходя к капищу. Еще бы ведь нынче, он должен был вместе с Зиждителем Седми отправится на встречу с Богом Кручем, каковой им подарит семена злаковых растений и передаст земных духов, оные научат ребят их поселений и соседних землепашеству. Мальчик, не обладающий теми знаниями, что были открыты для Влады и как большая часть отроков считающий, что важнее меча и лука ничего нет, не понимал, почему встреча земных духов стала столь важна для людей. Так важна, что на нее направлялся сам Бог Седми.
В Ратше единожды ноне правила гордость и волнение. Гордость, потому как теперь он стал обладать таким значимым величанием войвода. А волнение возникало не только, потому что вскоре предстояло узреть неведомого Бога Круча, не только, потому что в той поездке он сопровождал Зиждителя Седми, но еще и, потому что день назад на празднике, устроенном в честь него, Владу выпила напитка из мухомора и потеряла сознание.
Явившиеся, словно по мановению руки, альвы сразу разогнали мальчишек, а наутро особлива досталось ему от Крепыша и Двужила. Последний и вовсе прибольно огрел Ратшу по бедру тренировочным мечом, оно как выше не стал дотягиваться, и вельми долго на него кричал, упрекая в недосмотре за вверенной ему девочкой и мальчиками. Войвода, молча, выслушал Двужила и Крепыша, в душе страшась, что коль попытается за себя вступиться сразу будет изгнан не токмо с той почетной должности, но и вообще с Ребячьего мешка. Вечером же, вернувшись домой, он излил весь свой гнев на Липка, каковой на сутки куда-то пропал, а после вернулся с заплаканными очами и решением Знахарки Прозорливой отказать ему в обучении. Понеже Липок получив затрещин от Ратши, беспомощно повалился на лавку, горько и громко зарыдав, теми звуками не только разрушая спокойствие избы Батанушки, но и раздражая иных ребят своей семьи. Граб было хотел его успокоить, как он почасту делал, мощно встряхивая аль ударяя в ухо, но Ратша уже изливший весь свой непродолжительный гнев, сдержал товарища, не позволив далее обижать Липока, и то повелел уже не как ратник, а как войвода.
Теперь же предстоящая встреча с Богом Седми и вовсе пугала. С Зиждителем оный так дорожил Владой, и это все видели и знали. Сие всем ребятам не раз говорилось гомозулями, альвами и духами. Сие мальчики не только слышали, но и ощущали. И если когда-то им позволялось ссориться с Владелиной, вступать с ней в пререкания, то год назад это было всем и в категоричной форме запрещено. После посещения Выжгарта, что-то изменилось в отношении Богов, гомозулей и духов к девочке… Что-то произошло и с самой Владой. Она как-то разом стала хрупкой, болезненной и почасту пропадала из поселения. Более не ходила в Ребячий мешок и всегда, везде была сопровождаемая Вещуньей Мудрой.
Посему когда в этот раз она пришла одна на праздник, без постоянного своего присмотра, все ребята обрадовались. Правда перед этим Двужил и его учитель Крепыш весьма строго поговорили с Ратшей, повелев ему особенно внимательно следить за девочкой и не позволять никак и никому ее огорчать.
Но никто и не хотел огорчать Владелину, и Липок тем паче. Он иногда на праздниках давал ребятам того напитка, что придавал выпившим легкость и бодрость, но ведь никто не знал, что девочка так на него отреагирует. Если бы Ратша знал, он бы никогда не позволил Липку подойти к Владе.
Все эти беспокойные мысли своей массивностью давили теперь на отрока и заставляли по многажды вздрагивать его рукам, телу и даже ногам так, что последние не раз судорожно подгибались в коленях. Наконец, Ратша ступил на площадь, куда уже также входили Двужил, Крепыш и Могуч, парадно обряженные в рыжие рубахи, с мечами на кушаках, и направился к лестнице. Ратша с пшеничными вьющимися волосами и припушенной губой, где уже стали появляться первые признаки будущих усов, с зелеными очами оные порой, приобретали почти серый цвет, был весьма красивым юношей. Крепкий, высокий и как точно подметила Влада справедливый, не махающий попусту кулаками, что, кажется, отражалось и в чертах его мужественного, благородного лица. Обряженный в красную рубаху, шаровары, повязанный кушаком, по внутренней стороне которого пролегала широкой полосой кожаная вставка, которая в целом и держала на себе ножны и обязательный атрибут воина меч, мальчик, подойдя к лестнице, тревожно застыл подле первой ступени. По первому он воззрился на подходящих гомозулей, а после перевел взор и оглядел все еще серебристо-курящуюся завесу да пустой пятачок пред ней.
– Ну, чего готов? – недовольно пробухтел, вместо приветствия, Двужил.
– Готов, – толком и не понимая, к чему он должен быть готов, и что увидит, торопливо отозвался юноша.
Гомозули подойдя к нему, обступили со всех сторон, и ревниво осмотрели с ног до головы, да явно оставшись довольными его бравым видом, нежданно резко склонили головы. Ратша спешно повернулся в направлении капища, и, узрев на пятачке только, что вышедшего из завесы Бога также стремительно преклонил голову.
– Подымайтесь! – строго молвил Седми, не то, абы сказав, а лишь дыхнув и в тоне его прозвучала такая суровость, каковая словно уже сейчас надавала затрещин по голове Ратши встрепав там такого же цвета, как и у Бога, пшеничные волосы.
Гомозули немедля распрямились и поспешили на зов Зиждителя вверх по лестнице, вслед них все еще не подымая головы, направился отрок. Вмале преодолев все ступени гомозули и юноша остановились на краю пятачка.
– Чуть ближе, – произнес Седми, не сводя взора с прибывших.
Двужил, Могуч, Крепыш и Ратша сделали пару шагов вперед и сей миг остановились, шибутно вздев головы и уставившись в далекое лицо Бога.
– Ратша, – очень властно сказал Рас, и по золотисто-белой его коже пробежала ядренистая россыпь мельчайших искорок. – Два дня назад Зиждитель Воитель назначил тебя в поселении Лесные Поляны войводой. Он выбрал тебя из многих отроков в старшие за твою разумность, силу и справедливость. Однако, в тот же вечер ты, хоть тебе и было наказано, показал себя не как разумный войвода, а как недостойный, ненадежный отрок, каковому не следует ничего доверять. Если бы не Зиждитель Воитель, оный ноне вступился за тебя, днесь ты бы тут не стоял… Не стоял на этом почетном месте, и думаю более не сжимал в руках меч, лишившись права величаться ратником. Но благодарение Родителю, с Владелиной не случилось ничего страшного, не поправимого, что могло произойти. Потому-то Зиждитель Воитель и вступился, и в-первую очередь, чтобы не огорчать Владу, поелику ты сейчас тут. Одначе, всегда помни, кому обязан своим званием и кого должен вверенной тебе властью оберегать. Чтобы более, никогда, запомни никогда, коли Владелина подле тебя, ничего подобного с ней не происходило. Каждый ее шаг должен быть под твоим неусыпным взглядом, особенно если ты остаешься за старшего. Запомни! – Седми, похоже, прожег мальчика своим взглядом так, что у того не только закружилась голова, но и затрещали волосы, точно желая обломаться и осыпаться к ногам. – Владелина в поселении Лесные Поляны самое дорогое для всех Зиждителей, потерять ее нельзя, огорчить недопустимо! Это ты должен всегда помнить, нести в себе и передавать другим мальчикам. – Бог на немного прервался, давая время Ратше отдышаться, а засим добавил, – ты понял меня?
– Да, – едва слышно пролепетал парень, и ноги его в коленях сызнова дрогнули.
– Не слышу, – зычно проронил Седми и россыпь искорок, отскочив от кожи его лица, порывчато воспарила ввысь. – Передо мной войвода, муж, мужчина или неразумный мальчик? – чудилось еще морг, и Бог испепелит своим гневливым взглядом юношу.
– Да, – уже много бодрее, своим насыщенным бархатистостью голосом повторил Ратша. – Я все понял Зиждитель Седми. Я обязан беречь Владелину, не позволяя никому ее огорчить, сохраняя ее жизнь и здоровье! Я должен помнить, что Владелина самое дорогое, что есть в Лесных Полянах для всех Богов! И должен помнить, что ноне я остался войводой только благодаря заступничеству Бога Воителя!
– Вот это другое дело, – все также не скрываемо строго молвил Рас и легохонько качнул головой так, что и последние искорки, зацепившиеся за его волоски, подались в небо. – Это я понимаю слова будущего мужа. А теперь то ради чего мы тут собрались. Сейчас мы полетим навстречу с Богом Кручем, который подарит вам, слышишь Ратша, – отрок торопливо кивнул. – Подарит семена злаковых растений и духов оные обучат ребят хлебопашеству. Вести себя достойно, вопросы никакие не задавать, не забыть поблагодарить Бога, это тебе Ратша. Двужил, – теперь Зиждитель смотрел на такого же, как и мальчик, нервно замершего гомозуля. – Бог Круч желал встретиться с тобой, чтобы обговорить кого из своих людей ты сможешь направить к их детям для обучения ратному мастерству… Обаче, хочу тебе напомнить, что Бог Круч очень молод, прошу быть с ним как можно мягче, чтобы не расстроить каким словом али действом. Это первое его поручение от Бога Асила, и не надобно верно говорить, что эта встреча не просто согласованна Расами и Атефами, но и одобрена Господом Першим. Потому Двужил прояви всю свою любезность, которую в тебя вложил твой Творец… И без всяких там любимых словечек, фырканья и иной твоей неотесанности. Все понятно? – тот вопрос уже предназначался и Ратше.
– Да, – также четко и скоро ответили глава гомозулей и войвода.
– Тогда в путь, – Бог вновь не сказал, а сызнова лишь дыхнул, и резко вздел вверх руку.
И тотчас густая серебристая завеса, что витала за спиной Зиждителя принялась расползаться в обе стороны по краю пятачка, окружая, своей колыхающейся дымчатостью стоящих на нем. Те испарения были столь плотными и высокими, что вскоре соединившись в единое целое за спиной мальчика и над головой Бога, образовали округлый купол. Они, кажется, заползли под ноги, запузырившись, запыхав обок подошв сапог своей серебристостью. И само капище, и лестница, находящаяся позадь юноши, и голубое небо сокрылось от очей, лишь округ бултыхаясь, плыл серебристый дым. Внезапно, что-то резко дернулось внутри Ратши, и показалось ему в желудке, заколыхалась наскоро проглоченная еда. Она нежданно и вовсе подкатила к губам и, чтоб не наделать непоправимого, юноша не менее торопливо закрыл себе рот рукой. Тягостно сотряслось, закачалось из стороны в сторону сердце, а после ядренисто оранжево-рыхлыми обломочными отложениями засверкала вся серебристая завеса, словно плотный комок обступившая со всех сторон, находившихся в ней. Еще немного того давления на желудок и качания сердца и все также нежданно прекратилось. Завеса еще малость пыхала оранжевыми отложениями, а после опять же резко окрасилась в желтые полутона, и тогда Седми молвил: