Зуп на краю дороги - Романецкий Николай Михайлович 9 стр.


Она знала, что сексуально привлекательна для парней - слышала их разговоры. И не далее как три дня назад взяла да и предприняла попытку обольщения.

Она сидела в комнате отдыха, обновляя плакатик, с которым школьники собирали пожертвования для детей бывших обитателей Чумного квартала. А за стеной, в классе, четверо ее одноклассников обсуждали, которая из девчонок лучше в постели. Когда парни завелись и распалили друг друга разговорами, она и предстала пред их изумленные очи. Быстренько скинула футболку, посмотрела призывно, облизала языком пересохшие губы... Боже, как их передернуло! Как будто они увидели перед собой старую каргу с обвисшими наволочками вместо грудей!..

Конечно, ей не надо было вваливаться в класс, когда их там было четверо. Но если бы так поступила любая другая девчонка, их бы не передернуло... Что ж, и боги делают выводы из своих ошибок. Сегодня она подкараулила после школы, когда остался одинодинешенек Вовка Метелкин, тот самый, гроза класса и всего своего района. На этот раз она не стала предлагаться ему напролом, проконсультировалась вчера у матери, как вести себя девушке в подобных ситуациях. Рута даже обрадовалась: кажется, дочке кто-то нравится...

Тактика оказалась верной. Вовка завелся, потерял голову, стал звать к себе домой. Она согласилась: экспериментировать, так уж до самого конца... Вот только не до самого конца потерял голову Вовка. И по дороге он вспомнил, с кем связался. Как он отшил ее! Оборотень - это еще самое мягкое слово, которое он себе позволил. А последняя фраза его была и вовсе "Не прикидывайся человеком!" Потом-то он, правда, испугался. Из-за этого испуга она и не тронула его. Впрочем, нет... Ведь если бы она его тронула, он бы оказался прав. Тогда бы она и впрямь лишь "прикидывалась бы человеком". Поэтому она промолчала и ушла...

Мария снова вздохнула. Дед по-прежнему тарахтел про своего Бога, Рута приглядывалась к дочке, в гостиной отец с Гуталином все еще спорили, как надо было проходить ловушку, на которой гробанулся Петр Болячка.

- Не нравишься ты мне сегодня, дочка! - проговорила Рута.

- Спасибо за совет, дед! - сказала Мария (дед любил, когда она благодарила его). - Все нормально, мама, я уже успокоилась. Пойду к себе. И не жалей ты меня, ради всего святого. У меня голова раскалывается от вашей жалости.

Рута только рот открыла. Да так и осталась стоять, с раскрытым ртом, держа в побелевших пальцах тарелку с недоеденной пиццей.

Алкогольные пары в гостиной сгустились - хоть топор вешай, и потому Мария прошла мимо двери, задержав дыхание и сделав все, чтобы отец с Гуталином ее не увидели. Пусть эти два осколка прошлого играют в свои игры. От их игр, по крайней мере, никто не калечится и не умирает. Не то что в ее забавах с живыми куклами. И не важно, что она забавлялась во сне. Для сталкеров-то игра была реальностью. Кто знает, может, те забавы и легли проклятием на ее нынешнюю жизнь?.. Впрочем, наверное, она наговаривает на себя. Ведь гибли же сталкеры в Зоне и до того, как ей стала сниться сказочная страна!

Она заглянула в комнату к деду. Дед гранитной глыбой сидел у стола, смотрел в распахнутое настежь окно. Там, вдали, над крышами домов, над деревьями, над проводами высоковольтной линии электропередач, виднелась светящаяся розовым верхушка полусферы граница закрывшейся от людей Зоны. С того дня, как она закрылась ("заблокировалась", говорит дядя Дима), Марии перестали сниться ее странные сны.

Мария подошла к деду, поцеловала его в холодную макушку. Дед начал поворачивать голову, чтобы посмотреть на внучку, но этого пришлось бы ждать минут пять, не меньше - тело деда было гораздо более медленным, чем его мысли. Мария ждать не стала. Захочется с ним поговорить, она сможет это сделать и из своей комнаты. Первым же дед разговора не начинал никогда.

В детской было жарко - мать забыла опустить жалюзи, и майское солнце уже успело нагреть комнату. Мария включила кондиционер, скинула джинсы и футболку и, оставшись в одних трусиках, плюхнулась на кровать.

Раньше она думала, что если станет совсем плохо, можно будет уехать из города. Податься, например, в Европу, где ее никто не знает. Для нее-то закон об эмиграции - не помеха. Попробовали бы ее арестовать!..

Но два года назад ее бывший класс (вернее, один из бывших) отправился на экскурсию в провинциальную столицу королевства. Все чин-чином, под охраной двух "мерседесов" с ооновцами (вернее, под присмотром, чтобы никто не вздумал сбежать, ищи потом ребенка в чужом городе). Школьники узнали, как живут люди в нормальном городе. Но сделали они это без Марии. Потому что Мария заорала от жуткой боли, едва автобус выехал из Хармонта. Пришлось ооновцам и учителям останавливать автобус, вызывать "скорую", звонить Шухардиным домой. Хорошо, папа тут же примчался и не дал положить дочку в больницу...

Впрочем, папа-то находился в таком же положении. Пытался он уже уехать из города, миновав военные заслоны. Об этом он рассказывал только маме, но Мария тогда уже умела слышать через стены. Не отпустила папу Зона. Даже из города не позволила выехать, головной болью заставила вернуться. Возможно, маму бы она и отпустила, но мама без папы и Марии и сама уезжать никуда не собиралась. Так что для Шухардиных у Зоны-матушки был свой собственный закон об эмиграции.

Мария вздохнула, полежала еще некоторое время, потом встала, оделась и села за учебники.

Занималась она всегда увлеченно. Наверное, поэтому и не заметила, как ушел засосавший Гуталин. А вот как заявился в гости трезвый дядя Дима, услышала.

Да, дядя Дима сдержал данное Марии утром обещание. По такому, в последнее время столь редкому поводу мать, разумеется, примерилась изобразить его любимый салат. Папу, который отсыпался после обильных возлияний с Гуталином, решили пока не будить, и потому сбегать в лавку за моллюсками пришлось Марии.

Когда она вернулась, мать с дядей Димой курили на кухне. Увидев дочку, Рута тут же раздавила в пепельнице сигарету и взялась за моллюсков.

- Хорошо у вас, - сказал дядя Дима. - Будто вернулся в старые добрые времена.

Мать вздрогнула, опустила голову.

- Да, - сказала она. - Но скоро эти времена закончатся. И домик, наверное, придется продать. Боюсь вот только, покупателя не отыщем.

Мария достала из холодильника банку, налила себе апельсинового сока и устроилась возле окна.

- Как живете, Дима? - сказала Рута. - Так все и крутитесь при Институте?

- Кручусь, - ответил Нулин. - Оборудование ведь нам пока поставляют. А раз поставляют оборудование, появляются и рекламации. А раз появляются рекламации, то и Дмитрий Нулин нужен. Я, правда, не вполне понимаю, что мы собираемся делать со всем этим оборудованием. Тяжело заниматься научной работой, когда объект исследований тебе недоступен. Лаборатории, впрочем, пашут помаленьку, изучают то, что из Зоны раньше натаскали. Да раз в неделю запускают туда робота, простенького совсем - двигатель да корпус, - проверяют, не разблокировалась ли граница. Полусфера-то в двух шагах от Института проходит. - Дядя Дима раздавил в пепельнице окурок и закурил новую сигарету. - Ну вот... Граница почти прозрачная, сквозь нее все видно. Видно, во всяком случае, что ничего там, в Зоне, не меняется. Не меняется и судьба роботов. Доходят до полусферы, трах-тарарах, и поминай как звали. Зато отдел контроля садится сочинять новый отчет, а бухгалтерия списывает очередного робота. Не зря, мол, на службу ходим. Потом все затихает, до следующей недели...

- Скажите мне, Дима, - перебила его Рута. - Как у вас в Институте считают, что нас все-таки ждет?

- Кого - вас? Город или вашу семью?

- Всех нас?

Дядя Дима задумался, глядя в окно на цветущую яблоню. Мария смотрела, как ловко мать расправляется с моллюсками.

- С городом-то, думаю, ничего не случится, - сказал наконец дядя Дима. - Существовал же он до Посещения. Уровень преступности вот снижается...

- Был дырой, той же дырой и станет, - сказала мать.

Дядя Дима вздохнул:

- Ну-у, Рута... Городов, подобных Хармонту, в мире тысячи. И ничего - живут ведь люди.

- Да-а, живут, - сказала мать, но прозвучало это так, словно она спросила: "Живут ли?"

Дядя Дима помолчал, все так же поглядывая в окно. А Мария пожалела, что не умеет читать человеческие мысли. То есть, конечно, хорошо, что она этого не умеет, это было бы совсем невыносимо. Но вот сейчас бы такое умение пригодилось. То ли говорит матери дядя Дима, что думает?

- Кое-чем мы от Зоны разжились, - продолжал дядя Дима. Этаки вот получили, автомобили воздух перестали отравлять... Кстати, вы знаете, Рута, ведь кое-кто попытался применить подарки Зоны в качестве оружия. К счастью, ничего из их замысла не получилось... Ну а что касается вашей семьи... - Он покосился на Марию, словно спрашивал, помнит ли она их дневной разговор.

Мать поняла его сомнения по-своему.

- Ничего, Дима, - сказала она. - Валяйте!. Девочка уже не маленькая.

- Вам давно уже пора приспособиться, Рута, - осторожно сказал дядя Дима. - Я вообще не понимаю, как вы живете столько лет. Возврата к прошлому, по видимому, уже не произойдет. По крайней мере, при нашей жизни.

- А если произойдет?

- Если произойдет, история повторится. В мире всегда найдутся люди, которые не успокоятся до тех пор, пока кого-нибудь не угробят. Лучшем исходом будет, если они угробят только себя. Но такое случается крайне редко.

В кухне вновь повисло тревожное молчание. Мать возилась с салатом, дядя Дима смотрел в окно, Мария потягивала сок. Потом мать сказала:

- Гуталин сегодня заходил.

- Ну и как он? - оживился дядя Дима. - Давненько я его, черта, не видел!

- Да никак! - сердито сказала мать. - Устроился в какой-то кабак вышибалой. Кажется, "Три ступеньки". Может, пить меньше станет. А не станет, так самого вышибут.

Дядя Дима смотрел теперь не в окно, а на мать. Похоже, он освоился. Или делал вид, что освоился.

- Вот скажите мне, Дима, - продолжала мать. - Ну ладно я... Я сама выбрала себе свою судьбу. А чем провинились такие люди, как Гуталин. Когда Зона была открыта, у него имелась какая-никакая, а цель в жизни. Пусть идиотская, с точки зрения других, но ведь для него-то она была самым важным делом. Да, он и в те поры был пьяница и драчун, но как он преображался, когда начинал читать свои проповеди!

Она говорила о Гуталине, но Мария понимала, что мать имеет в виду совсем другого человека.

Дядя Дима поерзал на стуле. Словно проверял, выдержит ли стул основательность его ответа.

- Вы знаете, Рута, наверное, мои слова покажутся вам банальщиной, но раз уж вы спросили, получайте!.. - Он улыбнулся, как бы предупреждая, что собирается пошутить. Однако не пошутил. Ведь в дни великих потрясений обычно страдают как раз те, кто ни в чем не виноват. Кого настигает смерть во время войны в наши дни чаще всего? Разве солдат или политиков? Нет, гибнет прежде всего мирное население, те, кто представляет собой для любой армии наименьшую угрозу. А может, именно потому и гибнет, что представляет из себя наименьшую угрозу. Гражданских можно убивать легко и безнаказанно, удовольствия же от такого убийства не меньше, чем если бы ты одолел вооруженного до зубов противника. Даже больше, потому что нечего бояться... Да, конечно, существует закон о военных преступниках, но по этому закону судят тех, кто отдавал приказы. Тем же, кто исполнял их, все сходит с рук. Хотя я уверен, что многие выполняют эти приказы с радостью. И даже более того... Часто ли после войны разбираются, убивал конкретный исполнитель по приказу или это его собственная инициатива? В единичных случаях. А убийц таких хоть пруд пруди. Я уж не говорю о сексуальном насилии над женщинами. Изнасилование в военное время и за преступление-то не считается... Я к чему это все сказал? Считайте, что вам не повезло. Считайте, что вы оказались в зоне боевых действий между людьми и Неведомым. Что в этой заварухе вам не удалось избежать шальной пули. Кто тут виноват? Тот, кто выстрелил, или тот, кто высунулся из щели? Слава Богу, что только ранили, а не убили. Теперь самое время раны залечивать. Это тоже тяжело и больно, однако ведь иначе не проживешь... Я ответил на ваш вопрос?

Назад Дальше