- Думай о том, что хочешь увидеть, - приказал Вася.
И вдруг в тазу возникла моя комната, и в ней отец и мать. Отец стоял на стремянке, а мать подавала ему кусок обоев, намазанный клейстером. Мои родители заново оклеивали комнату, и 90 процентов из 848 изображений "Люби - меня!" были уже погребены под дешевыми зелеными обоями. Оставался только один узкий просвет, откуда на меня глядели еще незаклеенные портреты красавицы. Казалось, "Люби - меня!" смотрела персонально на меня и просила не забывать ее. Но вот отец поднес к стене последний кусок обоев, провел по нему тряпкой, чтобы сгладить складки, - и все было кончено.
- Комната как новенькая, - удовлетворенно сказал он матери, спускаясь со стремянки. - Теперь мы сможем сдать ее жильцам, а деньги будем посылать нашему Виктору, нашей гордости. Пусть он смело двигается по научному пути!
Факт заклеиванья обоями красавицы "Люби - меня!" настолько огорчил меня, что Вася стал опасаться за мое здоровье.
- Кореш мой земной! - обратился он ко мне однажды. - Не могу ли я чем утешить тебя? Может, тебе надоело жить в колонии?
- Увы, - ответил я, - горе мое не поддается исправлению. А в колонии жить мне не так уж плохо, и ребята здесь хорошие. Единственно, что меня огорчает, так это то, что некоторые из них любят врать. Ведь ты и сам знаешь, что стоит вечером воспитателю уйти из спальни, как они начинают рассказывать такие приключения из своей жизни, что я краснею за них всем телом. Я с детства не выношу лжи.
- Попробую помочь тебе, - сказал Вася-с-Марса.
Как раз в то самое время у нас проводилась силами колонистов побелка потолков. Когда дошла очередь до нашей спальни и в ведре была разведена белая литопонная краска, Вася вынул из кармана маленькую плоскую коробочку, а из коробочки - конвертик с каким-то порошком. Он объяснил, что у них такой порошок примешивают к бумажной массе, но для чего - я так и не понял. Вася же этот порошок высыпал в ведро с краской.
Едва мы побелили потолок, как выяснилась интересная подробность: теперь, когда кто-нибудь, рассказывая о своих приключениях, начинал лгать, белый потолок нашей спальни моментально краснел. И чем сильнее была ложь, тем сильнее он краснел, вплоть до густо-пунцового цвета. Затем, когда рассказчик переходил к правде, потолок опять становился белым. Благодаря этому мероприятию ребята стали гораздо правдивее.
Что касается меня, то я ни разу не заставил краснеть потолок.
Однажды я заметил, что Вася-с-Марса, койка которого находилась рядом с моей, спрятал под матрас пайку сухарей, которую ему полагалось съесть за завтраком. На мой вопрос, зачем ему сухари, он ответил, что скоро собирается домой и поэтому делает заначку на дорогу. Ведь в пути ему понадобится пища.
Тогда и я стал откладывать для него утренние пайки, и вскоре у моего друга получился довольно солидный запас.
И вот как-то рано утром Вася тихонько разбудил меня и сообщил, что пора ему в отлет. Тогда я снял с подушки наволочку, в нее мы уложили сухари и бесшумно вылезли через окно в парк. Вскоре мы поднялись в горы, затем спустились в безлюдную долину, а потом опять взошли на гору, поросшую кустарником. Здесь Вася отыскал пещеру, совсем незаметную снаружи, и мы вошли в нее, раздвигая кусты.
В глубине пещеры я увидал большой металлический предмет. По форме он напоминал бидон для молока, только очень большой по размеру.
- Помоги мне выкатить это средство сообщения, - сказал Вася. - В нем-то я и отлечу.
Я нажал плечом на эту штуку, но она и не пошевелилась, она весила много тонн.
- Ах, мать честная, чуть не забыл, - спохватился Вася и громко произнес какое-то слово на непонятном языке. Баллон сразу стал легким, и мы без труда выкатили его из пещеры.
Здесь Вася-с-Марса сказал другое слово, и в борту баллона открылась дверца. Вася вошел внутрь, вытряхнул сухари в какой-то ящик и честно вернул мне казенную наволочку. Внутри баллона были сплошь кнопки и кнопки, и еще я заметил там кресло, вроде зубоврачебного. Затем мы встали с моим другом на площадке, у самого обрыва, и Вася сказал:
- Когда я войду внутрь средства сообщения и закрою за собой люк, ты кати меня в этой штуке к обрыву и смело сбрасывай вниз. Это необходимо для взлета. Не бойся, со мной ничего не случится. А чтоб не подумали, что я погиб, я приготовил документ, ты его отдай в колонии. - И он подал мне бумажку, на которой было написано:
СПРАВКА
В отлете моем прошу никого не винить. Отбываю в полном здравии, умственном и физическом. Сердечно благодарю за гостеприимство.
Ваш в доску - Вася с/М.
- Вася! - воскликнул я с волнением. - Теперь, когда мы расстаемся, скажи мне точно, откуда ты явился и куда возвращаешься?
- Не скажу тебе об этом для твоей же пользы, - ответил мой друг. - Ибо если ты мне поверишь, то ты можешь сойти с ума.
- Вася, но ты, надеюсь, не ангел? - спросил я. - Ведь если ты ангел, то я могу впасть в религиозный дурман.
- Гад я буду, если я ангел! - воскликнул мой друг на беспризорничьем жаргоне. - Можешь быть спокойным: ангелов нет и не предвидится.
В заключение нашей беседы Вася спросил, нет ли у меня каких-либо заявлений и пожеланий. В ответ я высказал такое желание:
- Пусть мой талантливый брат Виктор твердо станет на путь науки! Пусть он радует своими достижениями родителей и меня лично. Пусть ни родители, ни я никогда не разочаруемся в талантливом Викторе!
Друг мой Вася почему-то поморщился, услышав эту просьбу, но затем сказал:
- Э, не он первый, не он последний, как у вас на Земле говорится... Ладно, обещаю тебе, что твой братец сделает научную карьеру. Еще имеются пожелания?
Тогда я обратился к Васе с комплексным пожеланием:
- Пусть мои родители не хворают и живут долго! Пусть наш дом стоит долго, пусть он не сгорит от молнии, войны или неисправности печей, дабы портрет красавицы "Люби - меня!", находящийся под обоями в количестве 848 экземпляров, не пострадал до конца моей жизни и даже дольше!
- Принимаю к исполнению, - ответил Вася. - Выкладывай следующую просьбу.
- Последняя моя просьба такая, - сказал я. - Если где-нибудь, когда-нибудь, кто-нибудь ко мне обратится с просьбой и если я обращусь к тебе с просьбой выполнить эту просьбу, то пусть эта просьба будет выполнена.
- Заметано, - ответил Вася. - Я знаю, какая это будет просьба, и охотно ее выполню.
- Как же ты можешь знать, когда я и сам еще не знаю, что это будет за просьба?! - удивился я. - Ведь это я про запас, на всякий пожарный случай.
- А я вот знаю, - повторил Вася-с-Марса. - И охотно выполню.
- А как с тобой связаться? - спросил я.
- Очень просто, - ответил мой друг. - Ты подойдешь к телефону, снимешь трубку...
- А что я скажу телефонной барышне? - перебил я его.
- Телефонных барышень уже не будет. Будут АТС. Ты наберешь на диске одиннадцать единиц и пять пятерок - у меня очень простой номер, его легко запомнить... Ну а теперь нам пора расставаться.
Мы пожали друг другу руки, Вася влез в свой баллон, и дверца за ним захлопнулась.
Я покатил баллон к обрыву и сбросил его вниз, туда, где шумело Черное море. Баллон вначале падал как камень, но, не долетев до воды, вдруг замедлил падение, потом на миг застыл в воздухе и вдруг рванулся вверх. Он исчез в небе так быстро, что я даже не успел рукой помахать ему вслед.
Когда я вернулся в колонию и показал Васину записку, мне не поверили, что Вася отлетел. Все решили, что справку он написал в шутку, а сам, с моего ведома, убежал из колонии, чтобы вплотную заняться бродяжничеством. Однако я потребовал, чтобы все сомневающиеся пошли со мной в спальню и выслушали меня там. Когда я снова изложил все по порядку и потолок ничуть не покраснел, большинство мне поверило. Но некоторые поверили не целиком, а только до того места, где я столкнул Васину посудину в море. Они решили, что Вася рехнулся и я не должен был сталкивать его, ибо он, конечно, утонул. Напрасно я втолковывал, что он не утонул, а отлетел - в это маловеры не могли поверить. И вот они стали меня считать отъявленным лгуном и чуть ли не убийцей.
Отношение этих ребят ко мне резко изменилось. Мне начали подстраивать всякие мелкие неприятности. То, ложась спать, я обнаруживал под подушкой дохлую мышь; то, обуваясь утром, находил в своих ботинках козьи катышки. Жизнь моя стала невыносимой. Меня огорчали не столько все эти каверзы, сколько тот факт, что меня, ненавидящего ложь, считают лжецом.
Кончилось тем, что я пошел к Андрею Андреевичу и, не называя имен своих обидчиков, заявил, что больше жить в колонии не могу.
Выслушав меня, этот добрый человек сказал, что мне чертовски не везет. Но в утешение он поведал мне историю древнего грека Поликрата, которому с молодых лет чертовски везло, зато под старость так не пофартило, что с него живьем содрали кожу. И от души пожелал мне, чтобы у меня было все наоборот.
Затем Андрей Андреевич спросил меня, кем бы я хотел быть. Я ответил, что в смысле профессии я хотел бы пойти по стопам отца, то есть стать счетоводом. Тогда мой наставник сказал, что колония имеет право посылать своих питомцев в техникумы, где им несколько облегчаются условия приема и предоставляется общежитие. Но прежде я должен окончить семь классов школы в колонии и временно примириться со своими моральными трудностями, на что я ответил согласием.
И вот наконец настал день, когда я, снабженный документами и деньгами на дорогу, отбыл в Ленинград. В кармане моем имелась путевка в Ленинградский четырехгодичный счетно-финансовый техникум.
Не буду описывать вам свои впечатления от этого прекрасного города, в котором я очутился впервые. Об этом полнее и лучше сказано у классиков, а также у некоторых современных писателей. Что касается меня, то я безболезненно был принят на первый курс. Экзамен оказался нетрудным по случаю недобора. Устроилось дело и с общежитием, где я получил койку.
Приступив к учебе, я написал отцу о перемене в своей жизни. Вскоре он прислал мне ответное письмо, в котором одобрил мой выбор. Он советовал мне учиться старательно, чтобы хорошей успеваемостью хоть немного затушевать свои пять "не". Далее он намекнул, что хоть я теперь и имею счастье жить с Виктором в одном городе, но мне не следует посещать брата, дабы не уронить его во мнении окружающих. К своему посланию отец приложил очередную "заяву" Виктора, чтобы я мог порадоваться его успехам.
Многоуважаемые родители!
Настоящим заявляю, что мои творческие поиски привели меня к подлинным успехам. Прошу вас примкнуть к моему торжеству и спеть со мною песнь торжествующей любви! Не так давно я имел факт вступления в фактический брак с незабвенно полюбившей меня Перспективой Степановной, дочерью общеизвестного профессора антропофагии, ведущего кафедру анималистической лингвистики и хореографии в Институте Меланхолии и Вкусотерапии, каковой фактический морганатический брак был, для большей прочности, оформлен мной и Перспективой в райзагсе и в церквах православной и католической, а также в мечети, синагоге и буддийском храме.
Нокаутированный торжествующими фактами, профессор предоставил мне жилищную площадку для творческого взлета и обязался оказать помощь в продвижении в науку, дабы муж его дочери был достоин ее отца.