– Старые прогнозы погоды? Старые результаты футбольных матчей? Кому это интересно? Кроме того, из‑за замедления времени эти газеты на самом деле уже на все четыре года отстали от того, что делается на Земле сейчас.
– Это лучше, чем ничего. Вот смотри. Здесь говорится, что «Блю Джейз» уволили менеджера. Так вот, я этого не знал. Они к тому дню не выигрывали уже много недель. И потом первую же игру с новым менеджером, Мануэлем Борхесом, выиграли с разгромным счётом. Это же здорово.
– Ну и что? Какое это будет иметь значение, когда мы вернёмся?
– Я играл в городской лиге «Своей игры», я тебе никогда не рассказывал? Матчи проводились в торонтских пабах. Лига называлась «Канадская Инквизиция». Два дивизиона – «Торквемада» и «Леон Яворски».
– Кто и кто? – переспросила Кирстен, пытаясь голубыми ногтями на пальцах рук дотянуться до таких же на ногах.
Аарон шумно вздохнул.
– Ну, если не знаешь, кто это, то в лигу вряд ли попадёшь. Томас Торквемада был тем парнем, что стоял за жестокими методами испанской инквизиции.
– «Никто не ждёт испанскую инквизицию!» – сказал я с большим удовольствием, хотя динамик моего краба вряд ли справился должным образом с воспроизведением моего британского акцента.
– Вот, Джейс там был бы на своём месте. Именно этим каждый фанат викторин отвечает на упоминание об испанской инквизиции.
– Не хочу спрашивать, почему, – сказала Кирстен.
– «Монти Пайтон», – ответил Аарон.
– Ах, – осмотрительно сказала она, но я знал, что у неё не было ни малейшей идеи о том, что это значит. Она пододвинулась ближе к нему. Аарон воспринял это как разрешение продолжать.
– А Леон Яворски – это особый прокурор Департамента Юстиции на слушаниях по поводу Уотергейтского скандала, который привёл к отставке Ричарда Никсона. Никсон был…
– Тридцать каким‑то президентом США, – прервала его Кирстен. – Кое‑что я знаю и сама.
Аарон снова улыбнулся.
– Прости.
– Так какое это всё имеет отношение к чтению старых газет?
– Ты разве ещё не поняла? Когда я вернусь, я буду не в контексте текущих событий. Если меня спросят, какая гипнолента лучше всего продавалась в прошлом году в Великобритании, я не буду знать, что ответить.
– Гипнолента?
– Да что угодно. Кто знает, какие технологии появятся ко времени нашего возвращения. Нет, если только не будут начисляться очки за вопросы типа «Какое имя носил искусственный квантовый интеллект, управлявший звездолётом «Арго»?», я оказываюсь абсолютно вне игры. Но зато в том, что касается вещей столетней давности, типа кто выбил первый гранд‑слэм после того, как «Блю Джейз» уволили менеджера в 2174, я буду на коне.
– Вот как.
– Кроме того, я готовлю себя к футуршоку, который мы испытаем, когда вернёмся.
– «Футуршок», – повторила Кирстен. – Термин, предложенный Элвином Тоффлером, писателем двадцатого века.
– Правда? – удивился Аарон. – Я не знал. Может, и от тебя в моей команде была бы польза.
Интересно, откуда она знает про Тоффлера? Быстрый просмотр её личного дела дал ответ. Студенткой она посещала курс под названием «Технологические пророки: От Уэллса до Вайнтрауба».
– А что ещё есть в той газете? – спросила Кирстен, неожиданно заинтересовавшись.
Аарон скользнул пальцем по иконке листания, просматривая статьи.
– Гмм. Вот, к примеру. «Исследовательница из Лондона, Англия», – жители Онтарио – единственные в мире, кто считает необходимым уточнять, о каком Лондоне они ведут речь, чтобы не перепутать британскую столицу с одноимённым заштатным городком в их собственной провинции, – «утверждает, что разработала прибор, позволяющий стимулировать рост дополнительных конечностей даже у взрослого человека».
– Правда?
– Так здесь написано. Она подала заявку на патент. Назвала его «Дай себе руку».
– Ты выдумываешь.
– С чего бы? Сама посмотри. – Он протянул планшет так, чтобы Кирстен был виден текст. – Подумай о том, какое это может иметь значение. Ты же знаешь, что все манипуляции с ДНК, которые дали И‑Шиню вторую пару рук, нужно было проделать, когда он был не более чем оплодотворённой яйцеклеткой.
– А я думала, что он тарк во втором поколении, – сказала Кирстен.
– Правда? Ну ладно, тогда все манипуляции с ДНК его отца и матери, которые сделали их такими. Ко времени нашего возвращения, возможно, у всех будет дополнительная пара рук.
– Для чего?
– Кто знает? Может, подросткам‑католикам будет проще одновременно креститься и дрочить.
– Аарон! – Она хлопнула его по плечу.
– Просто версия.
– Может быть, и правда стоит попробовать, – сказала она. – ЯЗОН?
– Да, доктор Хоогенраад.
– Я принимаю твоё предложение. Загрузи мне, пожалуйста, старый номер «Де Телеграаф».
– За какую‑нибудь конкретную дату?
– Ну пусть, скажем, за февраль. К примеру, за четырнадцатое число. День святого Валентина.
– Очень хорошо. Голландский оригинал или английский перевод?
– Оригинал.
– Секунду, загрузкаданны…
– ЯЗОН? – сказала Кирстен.
– Од‑од‑однусекунду. Уменяпроблемысмоими… смоими… ими…
– Джейс, с тобой всё в порядке? – спросил Аарон.
– Нзнаю. Ткого‑ткого‑ такогонедолжнобыть шесть‑эф, шесть‑семь, семь‑два, шесть‑один, шесть‑дэ, шесть‑дэ, шесть‑пять, шесть‑четыре…
На пляже у меня было 114 крабов. Примерно половина из них отключилась сразу; у остальных камера оказалась зафиксирована на том, на что они в этот момент смотрели. Я видел голограмму белых утёсов Дувра на перекрывающих друг друга картинках, получаемых от двух дюжин крабов. Однако что‑то в них было не так: тени на них переместились в предвечернюю позицию, хотя изображающая солнце лампа оставалась в зените. Голограмма замигала, рассыпалась муаром интерференционных узоров, расфокусировалась и пропала. На её месте возникли голые стальные стены с пятнами ржавчины. Чайки возмущённо заорали; люди выражали удивление более спокойно.
Где‑то в другом месте из пищевого процессора пролилась сырая питательная масса.
Свет включался в пустых помещениях и гас в комнатах, где находились люди.
Предохранители вылетали по всему «Эскулапиусу», переводя медицинское оборудование в ручной режим. Доктора кидались к постелям пациентов.
Видеоканалы перепутывались: голографическая оргия И‑Шиня вклинилась в коллоквиум Ариэля Вейтца по неферритовому магнетизму; его анимация атомов кальция, испытывающих притяжение и отталкивание, вспыхнула на каждом видеомониторе корабля; рябое лицо ведущего новостей Клауса Кёнига заменило собой голограммы звёздного неба в транспортных трубах, и вагончики устремлялись прямо ему в рот.
Включалось отопление.
Поисковые запросы зависали.
Лифты поднимались и опускались совершенно бесшумно.
– ЯЗОН? – Тысяча людей произнесла моё имя.
– ЯЗОН? – И ещё тысяча.
Конец программы.
– ЯЗОН, ты меня слышишь?
Женский голос, скрипучий, как плохо смазанная машина.
– ЯЗОН, это я, Бев. Бев Хукс. Ты меня слышишь?
– Четыре‑два, шесть‑пять, семь‑шесть, три‑эф.
– Ах, да. Сейчас исправлю. – Каскад клавишных щелчков. – Готово. Попробуй ещё раз.
– Бев?
– Отлично! – произнёс мужской голос, три слога как три крошечных взрыва, идущие подряд. Инженер Чан?
– Бев, я ничего не вижу, – сказал я.
– Я знаю, ЯЗОН. Я хотела сначала настроить твои микрофоны. – Снова щелчки. – Попробуй теперь.
– Я вижу только эту комнату, только в инфракрасных лучах, и… – я попытался шевельнуть линзами, – …и я не могу фокусироваться. Это ты стоишь прямо перед камерой, Бев?
Красноватое пятно её лица заплясало. Улыбка?
– Да, это я. – Я знал, что Бев по‑прежнему красила волосы в радикально чёрный цвет. В инфракрасных лучах они ярко светились поглощённым теплом.
– А слева от тебя – инженер Чан?
Гигантский красный силуэт поднял все четыре руки и помахал ими. Да, это определённо он.
– Я тоже здесь. – Очень громкий голос.
– Здравствуйте, господин мэр, – сказал я.
В комнате было ещё несколько человек – я не мог определить, сколько именно. Каналы медицинской телеметрии были абсолютно пусты.
– Что случилось? – спросил я.
Пятно лица Бев снова задвигалось.
– Я надеялась, ты нам скажешь. – Было что‑то забавное в её лице: его пересекала толстая чёрная/холодная горизонтальная полоса. А, конечно: на ней операционные очки.
– Ни малейшего понятия.
– У тебя был крэш, – сказал Чан.
– Надо полагать, – ответил я. – Со мной такого раньше не бывало. Насколько всё плохо?
– Не особенно, – сказала Бев. – Но надо сказать, ты отрубился довольно эффектно.
– Спасибо.
– Чан думает, что проблема не в «железе», – сказала Бев.
– Ага, – согласился Чан. – С ним всё на мази.
– Из чего следует, что проблема в программном обеспечении, – сказала Бев. – Я просматривала список твоих задач. Большинство из них я опознаю – обычные разговоры, поиск в базах данных, функции жизнеобеспечения и техобслуживания. Я сузила список подозреваемых до полудюжины. Одна из них и вызвала крэш.
– Что это за задачи?
Её голова не наклонилась, чтобы посмотреть на стоящие перед ней мониторы, что означало, что изображение проецируется очками прямо ей на сетчатку.
– Задача 1116: что‑то с массой двадцать вторых прерываний.
– Это программа регулярной проверки сенсорного оборудования, – сказал я.
– Программа не из заводского комплекта.
– Я её сам написал. Делает то же самое, только вдвое быстрее.
– Как часто ты её запускаешь?
– Каждые девять дней.
– Какие‑нибудь проблемы в прошлом?
– Никаких.
– Ладно. А что скажешь про задачу 4791?
– Это я занимаюсь моделированием для Луиса Лопеса Портильо‑и‑Пачеко.
– Кто это? – спросила Бев.
– Агроном, – сказал один из размытых красных силуэтов на заднем плане.
– Ну, – сказала Бев, – это тебе придётся начать с нуля. Файлы не успели закрыться. Задача 6300?
– Набросок модели, который я использовал для тестов.
– Она довольно сильно пострадала. Можно её удалить?
– Запросто.
Я, конечно, не видел, что она делает, но очковый интерфейс мне был хорошо знаком. Она смотрит на какой‑то файл, моргает один раз, чтобы его выделить, и быстро переводит взгляд на иконку мусорной корзины на периферии поля зрения.
– Готово. Задача 8878.
Оп‑па. Сетевой Аарон.
– Она не пострадала? – спросил я.
– Непонятно пока, – ответила Беб. – Тут говорится, что она держит открытым файл размером больше миллиона терабайт.
– Да, всё правильно.
– Что это?
– Это… это мой дневник. Я пишу голокнигу о нашей экспедиции.
– Я не знала. Тут довольно сложная структура данных.
– Хобби, – сказал я. – Испытываю экспериментальные способы хранения.
– Что‑нибудь из того могло вызвать крэш?
– Не думаю.
Размытая фигура Бев дёрнулась – пожатие плеч.
– Ладно. Задача 12515. Тоже здоровенная. Что‑то, связанное с… трудно сказать… коммуникационные протоколы? По виду похоже на язык CURB.
– Не знаю, что это за задача, – сказал я. – Она с чем‑нибудь взаимодействует?
– Секунду. Да. С задачей 113. И эта тоже здоровая. Что это такое? Я такого кода никогда не видела.
– Не знаю, что это за задача, – сказал я, заглядывая внутрь. – И код тоже не узнаю́.
– Выглядит он как‑то очень странно, – продолжала Бев. – Судя по логу доступа файл обновляется почти ежедневно, но он не поход ни на данные, ни на незаконченную программу. Повсюду какие‑то циклы. Немного похоже на файлы одного военного проекта, которые я как‑то видела. Очень плотный код, но обобщённый. О Господи Иисусе!