Через час Карфилиот вышел на террасу. Он переоделся в серый шелковый плащ в черную полоску, черные рейтузы и черные туфли — необычный наряд, подчеркивавший его и так уже бросающуюся в глаза внешность.
Король ждал его у балюстрады. Карфилиот приблизился и поклонился: «Ваше величество, меня радует посещение Хайдиона. Это самый роскошный дворец на Старейших островах! Отсюда открывается несравненный вид на город и море».
Казмир ответствовал с царственной благосклонностью: «Надеюсь, вы посетили нас не в последний раз. В конце концов, мы почти соседи».
«Именно так! — подтвердил Карфилиот. — К сожалению, меня обременяют трудности, как правило, не позволяющие мне покидать замок — проблемы, неизвестные в счастливом Лионессе».
Казмир поднял брови: «Проблемы? Их у нас более чем достаточно. У меня столько же проблем, сколько тройсов живет в Тройсинете».
Карфилиот вежливо рассмеялся: «В свое время мы могли бы выразить друг другу соболезнования».
«С удовольствием поменялся бы с вами своими проблемами».
«Мои разбойники, головорезы и мятежные бароны — в обмен на вашу блокаду побережья? По-моему, такой обмен не принес бы облегчение никому из нас».
«В качестве дополнительной приманки вы могли бы прибавить тысячу своих ска».
«Рад был бы это сделать, если бы ска были моими. Почему-то они не трогают Южную Ульфляндию, хотя в Северной грабят повсеместно».
Два герольда протрубили высокий благозвучный клич, объявляя о появлении королевы Соллас и вереницы ее фрейлин.
Казмир и Карфилиот повернулись, чтобы приветствовать ее. Король представил своего гостя. Соллас ответила на комплименты Карфилиота нежным взглядом, каковой герцог благополучно проигнорировал.
Шло время. Король Казмир начинал беспокоиться. Он все чаще поглядывал через плечо в сторону дворца. Наконец он пробормотал пару слов на ухо лакею; прошло минут пять.
Герольды снова подняли горны и протрубили приветственный сигнал. На террасу — так, словно ее кто-то подтолкнул сзади — выбежала, чуть не споткнувшись, принцесса Сульдрун; в тени у нее за спиной на мгновение показалось искаженное нервной гримасой лицо леди Дездеи.
Сульдрун приблизилась к столу, лицо ее окаменело. Длинное розовое платье из мягкой материи плотно облегало ее фигуру; из-под круглой белой шапочки на плечи спускались волнистые золотистые локоны.
За неуклонно замедлявшей шаг принцессой следовали Лия и Твиссани. Сульдрун остановилась и повернула голову к морю, скользнув глазами по фигуре Карфилиота. К ней подошел стюард с подносом; принцесса и фрейлины взяли по бокалу вина, после чего скромно отошли в сторону и стали тихо переговариваться.
Нахмурившись, король Казмир наблюдал за дочерью; в конце концов он подозвал сенешаля: «Сообщите принцессе, что мы хотели бы оказаться в ее обществе».
Сэр Мунго доставил сообщение. Сульдрун слушала его, опустив уголки губ. Она слегка вздохнула, пересекла террасу, остановилась перед отцом и сделала мрачный реверанс.
Сэр Мунго звучно провозгласил: «Принцесса Сульдрун, имею честь представить вам герцога Фода Карфилиота, владетеля долины Эвандера!»
Сульдрун опустила голову. Карфилиот с улыбкой поклонился и поцеловал ей руку. Выпрямляясь, он заглянул ей в лицо и сказал: «Слухи о красоте и грации принцессы Сульдрун преодолели горные кряжи и достигли Тинцин-Фюраля. Я опасался, что рассказчики преувеличивали, но теперь вижу, что они ни в чем не ошибались».
«Надеюсь, вы не слишком доверяете слухам, — бесцветным тоном отозвалась Сульдрун. — Уверена, что они не доставили бы мне ни малейшего удовольствия».
Казмир нахмурился и живо пригнулся над столом, но Карфилиот успел спросить: «Как же так? Почему?»
Сульдрун отвела глаза, чтобы не смотреть на отца: «Меня заставляют быть не такой, какой я хочу быть».
«Вам не льстит восхищение мужчин?»
«Я не совершила ничего достойного восхищения».
«То же самое могли бы сказать пышная роза или многогранный сапфир».
«Я не цветок и не украшение — у меня своя собственная жизнь».
«В красоте нет ничего неблагородного, — весомо произнес король Казмир. — Это дар, уготованный немногим. Разве кто-нибудь — даже принцесса Сульдрун — предпочел бы уродство?»
Сульдрун хотела сказать: «Прежде всего я предпочла бы находиться где-нибудь в другом месте». Но она благоразумно промолчала и сжала губы.
«Красота — любопытнейшее свойство! — заявил Карфилиот. — Кто был первым поэтом? Наверняка тот, кто изобрел понятие красоты».
Казмир пожал плечами и поднес к губам бокал из полупрозрачного красновато-лилового стекла.
Карфилиот продолжал, мелодично и непринужденно: «В нашем ужасном и чудесном мире охваченного страстью поэта, стремящегося найти идеал красоты, почти неизбежно ждет разочарование».
Сульдрун переплела пальцы и принялась изучать их кончики.
Карфилиот спросил: «Кажется, вы не согласны?»
«Охваченный страстью поэт может быть очень скучным собеседником».
Карфилиот хлопнул себя по лбу с выражением притворного негодования: «Вы бессердечны, как богиня Диана! Разве у вас не вызовет симпатию страстный поэт — несчастный, опьяненный лунным светом искатель приключений?»
«Скорее всего нет. По меньшей мере, он показался бы мне чрезмерно сентиментальным и сосредоточенным на собственной персоне. Надо полагать, римский император Нерон, распевавший гимны, пока его город горел до тла, был такого рода „страстным поэтом“».
Рука короля Казмира раздраженно дернулась; подобная болтовня представлялась ему бесполезной и легкомысленной… Тем не менее, Сульдрун, судя по всему, чувствовала себя в своей тарелке. Возможно ли, что боязливая затворница Сульдрун была умнее, чем он предполагал?
Карфилиот обратился к принцессе: «Я нахожу наш разговор чрезвычайно любопытным. Надеюсь, мы сможем продолжить его в другое время?»
Сульдрун ответила самым церемонным тоном: «По сути дела, герцог, мои наблюдения не отличаются особой глубиной. Их обсуждение с таким опытным собеседником, как вы, только поставило бы меня в неловкое положение».
«Как вам будет угодно, — развел руками Карфилиот. — И все же я не хотел бы лишиться удовольствия провести время в вашем обществе».
Казмир поспешил вмешаться — непредсказуемая откровенность принцессы могла полностью испортить впечатление: «Герцог Карфилиот, я замечаю нескольких высокородных дворян, ожидающих возможности вам представиться».
Позже король отвел Сульдрун в сторону: «Меня удивляет твое поведение! Неужели ты не понимаешь, какой ущерб ты мне наносишь? Благорасположение герцога совершенно необходимо для осуществления наших замыслов!»
Находясь перед величественной персоной отца, Сульдрун остро ощущала слабость и беспомощность. Она жалобно, тихо воскликнула: «Батюшка, пожалуйста, не заставляйте меня обручаться с Карфилиотом! Он меня пугает!»
Казмир ожидал жалоб и протестов. Его ответ был неумолим: «Чепуха! Пустоголовые фантазии! Такого жениха, как Карфилиот, еще нужно поискать, уверяю тебя. Все будет так, как я решил».
Сульдрун стояла, опустив голову. Ей очевидно нечего было сказать. Казмир повернулся, промаршировал вдоль Длинной галереи и поднялся по лестнице в свои хоромы. Сульдрун смотрела ему вслед, вытянув руки по бокам и сжимая кулаки. Она тоже повернулась и побежала в другую сторону — наружу, в залитую послеполуденным светом оранжерею, под рябью теней, отброшенных арками, в подземный переход, к двери в стене, вниз к старому саду. Солнце, уже начинавшее опускаться к горизонту, печально озаряло высокие кучевые облака; сад казался недружелюбным, отчужденным.
Сульдрун прошлась вниз мимо разрушенной виллы и устроилась под старым цитрусом, обняв руками колени и размышляя о судьбе, надвигавшейся подобно грозовой туче. Не было никаких сомнений — по меньшей мере, так она считала — что Карфилиот пожелает на ней жениться, увезти ее в далекий Тинцин-Фюраль и там, не торопясь и следуя своим прихотям, изучать тайны ее тела и ума… Солнце погрузилось в облака, подул холодный ветер. Сульдрун задрожала. Поднявшись на ноги, она все так же, с опущенной головой, вернулась в Хайдион. Когда она поднялась в свои апартаменты, встревоженная леди Дездея сделала ей выговор.
«Где вы были? Королева велела хорошенько вас принарядить — предстоят званый ужин и танцы. Ваша ванна уже приготовлена».
Сульдрун безучастно сбросила одежду и вступила в широкую мраморную ванну, до краев наполненную теплой водой. Горничные натерли ее мылом из оливкового масла и жженого алоэ, смыли мыло водой, надушенной лимонной вербеной и вытерли ее мягкими хлопчатобумажными полотенцами. Волосы ее расчесывали, пока они не заблестели. Ее одели в темно-синее длинное платье, а на голове разместили тонкий серебряный обруч, инкрустированный пластинками лазури.
Леди Дездея наконец отошла: «Больше ничего не могу сделать. Ты несомненно привлекательна. И все же чего-то не хватает. Тебе не мешало бы немного флиртовать — без излишнего усердия, разумеется! Дай ему знать, что ты понимаешь, что у него на уме. Шалость в девушке — как соль на жареном мясе… А теперь закапаем настойку наперстянки, чтобы искрились глаза!»
Сульдрун отпрянула: «Не хочу я никаких капель!»
Гувернантка хорошо знала, насколько тщетны были попытки спорить с принцессой: «Вы — самое упрямое создание на свете! Как обычно — делайте что хотите».
Сульдрун горько рассмеялась: «Если бы я делала, что хотела, я не спускалась бы на бал».
«Да-да, конечно! Полюбуйтесь, какая у нас выросла своенравная недотрога! — Дездея поцеловала принцессу в лоб. — Надеюсь, жизнь подчинится вашим капризам… А теперь пора на банкет. Умоляю вас, будьте вежливы с герцогом — ваш батюшка, король, надеется выдать вас замуж».
На званом ужине король Казмир и королева Соллас восседали во главе огромного стола; Сульдрун посадили справа от отца, а Карфилиота — слева от королевы.
Сульдрун украдкой наблюдала за герцогом. Невозможно было отрицать, что его чистая бледная кожа, густые черные волосы и блестящие глаза выглядели красиво — даже чересчур красиво. Карфилиот изящно ел и пил, умел вежливо поддерживать разговор. Упрекнуть его, пожалуй, можно было только в скромности — он очень мало рассказывал о себе. Тем не менее, Сульдрун старалась не встречаться с ним глазами, а когда время от времени ей приходилось с ним говорить, трудно было подыскивать слова.
Сульдрун догадывалась, что Карфилиот чувствует ее отвращение — и что это обстоятельство лишь подзадоривает его. Излияния герцога становились все выспреннее, словно он надеялся преодолеть ее антипатию ослепительным фейерверком галантных манер. Ивее это время Сульдрун ощущала подобное ледяному ветерку пристальное внимание отца, нервировавшее ее в такой степени, что порой ей трудно было держать себя в руках. Она опустила голову к поставленному перед ней блюду, но не могла заставить себя есть.
Протянув руку к бокалу, она так-таки встретилась глазами с Карфилиотом. На мгновение она оцепенела. «Он знает, о чем я думаю, — говорила она себе. — Он знает — и усмехается, как будто я ему уже принадлежу…» Сульдрун оторвалась от созерцания лица герцога и опустила глаза. Продолжая улыбаться, Карфилиот отвернулся, чтобы выслушать замечания королевы Соллас.