С тех пор как вступил в действие график, жизнь Марши была поглощена монотонностью, в которой не было ни корней, ни друзей, ни выбора. Как будто пала ночь длиной в тысячу дней, залив его настроение черным дегтем. Он чувствовал, как коррозирует, втягивается внутрь и наращивает снаружи толстую ржавую корку апатии — чтобы выжить.
Но если кто-нибудь находит время и желание протереть в этом дегте маленькое светлое пятно…
Марши глянул вниз на блестящие серебряные руки.
Появился ли в самом деле рыцарь в сверкающих доспехах?
Или это была жестокая шутка над ними обоими — попытаться дать ей то, чего он больше всего хотел для себя? Попытка доказать себе самому, что такие вещи еще возможны?
Он попытался представить себе картину. Закрытое зеркало и разобранный коммуникатор рядом на полке и набор инструментов, который он заказал в номер. Разобрать устройство, находясь в рабочем трансе, было для него детской игрой. В этом состоянии он мог играть в блошки с тромбоцитами и настраивать нити ДНК как струны арфы. Присоединив потом руки, он написал:...
ВЫБОР ЛУЧШЕ ДЕНЕГ. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ОН У ТЕБЯ БЫЛ.
СОБЕРИ ЭТОТ КОММУНИКАТОР. РУКИ У ТЕБЯ НЕ МЕНЕЕ ЧЕМ НА 85 % ТАКИЕ, КАК БЫЛИ, И ВОССТАНОВЯТСЯ ДО 95 %, ЕСЛИ БУДУТ РАБОТАТЬ.
КОГДА ТЫ ЭТО СДЕЛАЕШЬ, СНИМИ ЭТУ СКАТЕРТЬ И ПОСМОТРИ В ЗЕРКАЛО.
Ты делаешь то, что нужно, чтобы выжить, — держишь голову вниз и идешь вперед, не глядя и спотыкаясь.
Но если тебе очень повезет, однажды тебе представится шанс попытаться чуть отодвинуть ночь. Если хватит присутствия духа, и если ты все еще веришь, что можно повернуть обратно мрачный прилив тьмы.
НАВЕРНОЕ, У ТЕБЯ БУДУТ КОШМАРЫ ОБО МНЕ. С ЭТИМ Я НИЧЕГО НЕ МОГУ СДЕЛАТЬ, И ТОЛЬКО НАДЕЮСЬ, ЧТО ТЫ СМОЖЕШЬ СОХРАНИТЬ ОБО МНЕ ДОБРУЮ ПАМЯТЬ.
Пискнула панель связи.
Сердце Марши забилось, руки крепче сжали чашку. Чтобы ответить, пришлось прочистить горло.
— Да?
— Поступило сообщение, — произнес бархатный бесполый голос коммуникатора.
— Давай.
Он закрыл глаза. Какой-то непонятный импульс заставил его скрестить пальцы.
— Перевод на сумму в тысячу кредитов, сделанный вами на Веспе, вернулся на ваш счет, — объявил коммуникатор. — К нему придано сообщение. Прочесть его?
Марши откинулся на спинку, закрыв глаза, чтобы лучше насладиться моментом.
— Да, продолжай.
— «Можно проснуться от страшных снов и выбрать сны получше. Теперь я это знаю. Спасибо тебе. Если рыцарь в сверкающих доспехах снова попадет на Веспу и ему надо будет залудить дырки в жести, найди меня». — Послание подписано именем Делорес Истербрук.
Лицо Марши расплылось в улыбке удовлетворения. Мысленно он увидел ответную улыбку, ее лицо, светлое, как зажженная лампа, разгоняющая мрак.
Обе стороны лица.
Третья — нет, уже четвертая чекушка «Мауна-лоа» опустела.
Память об этой улыбке уже еле-еле его трогала. А что до выбора…
Марши выбрал возможность встать, собраться и выйти, направляясь к себе в комнату, чтобы там уже выпить на сон грядущий.
2
Анализы
Временная ячейка, которую ему выделили, находилась в секции половинной гравитации госпитального колеса. Сочетание пониженной гравитации и такого количества принятого внутрь виски, которого хватило бы для отключения любого нормального человека, заставляло его двигаться медленно, с преувеличенной осторожностью человека, пытающегося идти по потолку.
Прецессирующие, как гироскоп, мысли пытались рассмотреть события этого дня. Задержка оказалась средней по длительности, вполне забываемой. Утром он снова пойдет дальше по графику. Через месяц все, что он будет помнить об этом госпитале, — отличное «Мауна-лоа».
Следующая остановка… где? На Ганимеде? Не важно. Спасибо блестяще налаженной работе Медуправления, ему этого и знать не надо. Его берут и переставляют с места на место, как шахматную фигурку.
Королева на f3. Конечно, белая королева. Бежать из всех сил, чтобы никуда не попасть.
Эта картинка заставила его засмеяться. Но смех получился безрадостным и лающим, отчего молодая пара, ждущая лифта дальше по коридору, обернулась и уставилась на него.
Он им улыбнулся более чем неуверенно.
— На самом деле, — сказал он им радостно, — я скорее пешка, чем королева. — И послал воздушный поцелуй. — Нет, правда.
Они подались к лестнице, нервно оглядываясь и перешептываясь. По выражению их лиц можно было догадаться, что они приняли его за беглеца из отделения с оббитыми стенами.
Но внимание Марши уже от них отвлеклось и сосредоточилось на задаче удержания ног под собой в должном положении. Шепоты — это не ново; звуки размытого незначительного ничто. Крик позади «Урод!» или «Чокнутый!» еще мог дойти до сознания, но это и все.
Перед ним вдруг материализовалась дверь в его ячейку. Он внимательно посмотрел на номер, хотя и без того легко было узнать эту дверь — последняя в тупиковом коридоре. Занятно. Кто сказал, что у больничных администраторов нет чувства юмора?
B/163/G. Дом, милый дом.
Он пошарил в сумке, рукой в серой перчатке вытащил ключ, поглядел, как рука вставляет ключ в замок, будто это была какая-то автономная машина, действующая сама по себе.
Замок чирикнул, воспринимая ключ, и дверь отъехала в сторону. Он ввалился внутрь, хлопнув по панели позади, чтобы снова закрыть дверь. Сейчас еще одну опрокинуть на сон грядущий — ладно, еще две — и проверить, как там его пациент. Конечно, с контрольной панели. Нет смысла рисковать гибелью этого бедняги, глядя на него непосредственно, тем более после того, как спас ему жизнь. Это вроде бы будет вопреки самому смыслу прилета сюда, разве нет?
Только надо припомнить, как там его зовут…
А они ему вообще сказали? Нет, наверное.
И только повернувшись к кровати, он наконец отметил, что находится в комнате не один.
Сцилла сидела, выпрямившись, на кровати, ожидая, когда ее добыча заметит ее присутствие.
Что бы он ни сделал, она была готова. Если он попробует бежать, она вернет его раньше, чем он пройдет полпути до двери. Если он набросится на нее, то быстро поймет, какая это смертельная ошибка — нападать на ангела.
Но он просто стоял, слегка покачиваясь, глядя на нее так тупо, что она даже усомнилась, видит ли он ее вообще.
Лицо у него было широкое и грубо вытесанное — резкий ландшафт затененных впадин и выветренных обрывов. Лишь редеющая бахрома черных с проседью волос держалась на затылке. Губы его свело в странной полугримасе — привычной, судя по глубине складок вокруг рта. Он был среднего роста, широкогрудый, коренастый. Она решила, что он еще и силен, хотя широкие плечи обвисли, будто от многих лет тяжелого труда.
Беспокоили Сциллу его серые глаза. В них не было ни жизни, ни любопытства. И ничего вообще она там не видела, кроме своего отражения.
Кажется, он так и собирается тут стоять, безмолвно, неподвижно, невозмутимо — всегда. Сцилла не привыкла, чтобы на нее не реагировали. И ей это совсем не понравилось.
— Ты доктор Георгори Марши, — сказала она резко. — Ты будешь делать то, что я говорю. Я хочу, чтобы ты сел. Ты будешь повиноваться или я должна показать, что будет, если ты ослушаешься?
Марши безразлично пожал плечами, но подчинился. Он тяжело рухнул на единственный в ячейке стул.
— На вас надет полный боевой экзот «Армарк» выпуска ККУ ООН, — сказал он очень спокойно. — Помимо вооружения, этот экзот увеличивает вашу скорость в пятнадцать раз, а силу в тридцать раз по отношению ко мне.
— Ты точно оценил мое над тобой превосходство, — процедила Сцилла. — Но не следует нести бессмыслицу. Я — ангел .
Ее добыча ответила ей язвительной улыбкой.
— Моя ошибка. Я всегда думал, что пьянство доведет меня до розовых слонов. — Он потянулся за бутылкой, стоящей рядом на столе. — Кстати, о пьянстве: не хотите ли выпить со мной перед сном?
Его нежелание принимать ее всерьез было непростительно. Сцилла двинулась , взлетев с кровати как живая молния, и выхватила у него бутылку раньше, чем глаз успел бы мигнуть.
Потом она медленно и демонстративно раздавила ее одним движением покрытой серебром ладони. Ячейка наполнилась резкой вонью пролитого алкоголя. Осколки зазвенели, падая на пол.
— Нет? — дружелюбно сказал Марши, глядя ей в лицо. Оно было татуировано кошмарной маской демона — лицо, предназначенное для наведения страха на смотрящего. — Или вы именно джин не любите?
— Что с тобой такое? — спросила Сцилла, и голос ее стал едким от ярости. — Ты дурак? Ты самоубийца?
Марши смотрел на нее, не мигая, и на лице его не было страха, не было вообще ничего, что она могла бы назвать.
— Я человек, который хочет выпить, — ответил он.
Все это шло совсем не так, как планировала Сцилла.
Ее мир был прост, правила его неизменны и нерушимы, и место ее в этом мире полностью понимали все и каждый. Люди ее боялись, потому что она ангел. Ангелы на то и сделаны, чтобы их боялись; они — орудия, выкованные в Небе, дабы принуждать человека соблюдать Законы Бога и определять наказание за нарушение этих Законов. Лишь один человек в ее жизни и в ее мире не сжимался в ее присутствии, и это был Брат Кулак. Поскольку она была Его ангелом, только правильно было, чтобы это она боялась Его.
Но этот человек, которого ее послали доставить, — не Избранник Бога. Он неверный, а она ангел. Как он может смотреть на нее и не трепетать?
Сцилла знала, как выглядит, и гордилась этим. Тело ее не было нечистой массой мягкой, обвислой, потеющей плоти; она была вся — блестящее, прочное, неразрушимое серебро с головы до ног. Она не была проклята непристойными женскими частями, которые надо прятать. Пах у нее был гладкий, ровный и непроницаемый. Груди были скромными серебряными холмами без сосков, клеймящих млекопитающих тварей.
Лицо ее было по форме человеческим и сделанным из плоти, но несло на себе красно-черные метки Бога, втравленные в каждую пору. Вместо волос ее череп покрывало сияющее серебро. Один ее зеленый глаз был вполне человеческим, поскольку ангелы стоят на полпути между Богом и человеком. Другой, ангельский глаз был немигающей, недреманной стеклянной линзой в стальной оправе. В этот глаз мог смотреть Брат Кулак, чтобы видеть свой мир ее глазами, если захочет, и еще он давал ей возможность видеть в темноте, чтобы никто не мог укрыться от несущего Справедливость Господню.
Она сияла, как меч священного света, и все равно этот Марши не был ослеплен. Даже не моргнул.
На ее глазах он взял со стола другую бутылку. Отпив из нее, он протянул бутылку Сцилле:
— Давайте выпейте, — сказал он. — Помогает расслабиться.
Она взяла бутылку, но не чтобы выпить. Когда он потянул руку назад, она схватила его другой рукой за запястье. Керамиловые когти с шипением вышли из гнезд позади пальцев и сомкнулись со зловещим щелчком; бритвенной заточки острия вонзились в мягкую серую ткань его перчаток. Глядя ему прямо в глаза, она надавила. Недостаточно, чтобы раздавить, но более чем достаточно, чтобы сломать это бесящее ее безразличие.
К ее большому удивлению, запястье не поддалось. Выражение терпеливой апатии не сошло с лица Марши.
Сцилла нахмурилась, раздувая ноздри в красной чешуе. Сжала сильнее. Настолько, чтобы он завопил, когда кости запястья сомкнутся. У нее был строгий приказ доставить его в целости, но так или иначе его надо поставить на колени, как ему надлежит быть; поглядеть ему в глаза и увидеть страх, которому там надлежит быть.