Значит, после объединения Брянска и Бежицы главный проспект в Брянске не Ленина, а Сталина, и здесь не улицу Ленина переименовали в Ульянова, а Сталина – в Джугашвили. Теперь главное во всем этом не запутаться.
А грузовиков, однако, тут хватает. Тяжелые, трехосные, похожие на ЗиС-150 – видать, они и есть, самосвалы они же, легкие ГАЗики, как тот, что он с утра видел, полуторки и трехтонки, реже – старые ГАЗ и ЗиС, угловатые, вызывающие ностальгию, они казались вытащенными из какого-то музея. А вот ярославский, тяжелый, панелевоз… Виктор улучил момент и проскочил на другую сторону дороги.
БИТМ предстал перед Виктором в несколько неожиданном виде: к Старому Корпусу вдоль улицы… как его… Джугашвили к «красной казарме» бывшего здания гимназии было пристроено до конца квартала длинное двухэтажное здание, похожее на цех, с высоким первым этажом и заканчивавшимися полукругом большими окнами. По всей видимости, это был лабораторный корпус для нескольких кафедр. За углом, где когда-то был плац военной кафедры, а потом появился самый новейший корпус, учебно-административный, высился кран – и в этой реальности на этом месте что-то строили, но лет на сорок раньше. Со стороны Институтской – в этой реальности она так и осталась Ворошилова – корпус был тоже продлен до угла пристройкой. Таким образом, Старый корпус должен был полностью охватить квартал. С другой стороны Ворошилова-Институтской появился пятиэтажный дом преподавателей и такой же высоты общежитие.
Виктор поднялся по знакомой лестнице входа на Институтской, то-есть теперь уже, или вернее, еще Ворошилова, вошел в знакомые двери… Внутри тоже почти ничего не изменилось, вот только вахтерша внутри шестигранного барьера была явно вохровского вида, в синей форменной беретке и на боку ее торчала кобура нагана.
«О как! Да институт прямо как военный объект охраняют».
– Пропуск покажите, гражданин! – потребовала вахтерша прямо с порога. Видимо, на непривычных людей у нее был глаз наметан.
– Да я на кафедру локомотивостроения. К заведующему, профессору Камаеву.
– Не знаем такого!
– Ну как же… Камаев же на кафедре работает?
– Нет такого на кафедре, и вообще с такой фамилией в институте нет. Хотите пройти, предъявите пропуск.
– Так, а Ульяницкий, Никольский, Кириллов? – Виктор перебирал по памяти легендарных отцов-основателей… «А вдруг их всех посадили? Как врагов народа или типа того? Вот влип…»
– Нет, никогда тут они не работали.
– А к кому тогда я могу обратиться на кафедре локомотивостроения? – Виктор интуитивно понял, что тут надо проявить нахальство.
«Эврика! Я – изобретатель-самоучка, хочу посоветоваться с преподавателями насчет изобретения. А что же я изобрел такого, что можно придумать в 1958 году? А много чего, например, тяговый привод, как на Коломзаводе или… или вообще у Бомбардье. Утрем нос загранице. Да, а пока добирался – паспорт посеял. Буду рассеянный изобретатель.»
– Так вы, наверное, старшим лаборантом на кафедру устраиваться?
– Да. А что, разве уже взяли?
– Подождите. Сейчас позвоню. – Вахтерша подняла трубку на рогатом телефоне и попросила внутренний коммутатор соединить. – Иван Николаевич! Это с вахты звонят. Тут человек до вас пришел, говорит, в лаборанты наниматься. Пусть идет? А пропуск? Паспорт или регистрация есть с собой? – обратилась она уже к Виктору.
– Да я оставил, думал, сначала собеседование и все такое…
– Не брал он с собой паспорта. Да. Да. – она повесила трубку. – Сейчас сопровождающий придет, подождите.
«Регистрация, регистрация… Новое что-то. В дополнение к паспорту, что ли надо?»
Вскоре пришел длинный молодой человек в куртке и с прической Тарзана – видимо это было и здесь модно – показал вахтерше свое удостоверение, сказал Виктору, что его зовут Арсений, и повел по длинному знакомому коридору со струнами открытой электропроводки на стенах.
– Простите, Арсений, а вы, случайно, ничего не слышали про Камаева, Анатолия Алексеевича?
– Слышал, он в Ленинграде кафедрой заведует. Физическим моделированием динамики вагонов занимается. Мы вон тоже начали такую установку строить. Очень перспективное направление.
После нескольких вопросов Виктор понял, в чем дело. Войны и эвакуации вуза не было, кафедру локомотивов открыли не в 1945-м, а в другом году, вот и получилось так, что набирали и присылали сюда других людей. А талант – он и в Ленинграде пробьется или в каком другом городе.
Кафедра располагалась в торце корпуса, где в бытность Виктора находилась библиотека.
– Профессор Волжанов с совещания только в субботу приезжает. С доцентом Тарасовым, Иваном Николаевичем, говорите. – подсказал Арсений. – Это он в отсутствие завкафедры по лаборантам решает.
«Волжанов, Тарасов… С такими не доводилось… Какие они хоть из себя?»
Виктор с ностальгическим удовольствием увидел на стенах плакаты с изображениями паровозов, тепловозов и электровозов, локомотивных тележек, дизелей, электродвигателей, рам и прочих знакомых вещей. Вдоль стены стоял большой макет паровоза с тендером. Таких они уже не застали… ну ладно, что-нибудь сообразим по месту.
Доцент Тарасов оказался очень подвижным и энергичным человеком лет тридцати, с худощавым лицом и кудрявыми волосами.
– Так, это вы? – спросил он у Виктора. – Сразу показывайте диплом техникума. Предупреждаю сразу – тут без среднего специального делать нечего.
Виктор бы с удовольствие показал диплом вуза. Этого самого. С отличием. Но, во первых, диплом остался в другом мире, а во-вторых, диплом из будущего еще неизвестно какую реакцию бы вызвал.
– Тут вот какое дело… понимаете, я в основном самоучкой.
Тарасов устало провел ладонью по лицу.
– Я понимаю, конечно… и желание, и обстоятельства, и зарплата тут будет заманчивая, но вы, пожалуйста, поймите, что здесь просто гайки крутить мало. Здесь не те задачи. Здесь нужен человек с инженерным мышлением, знаниями, эрудицией, чтобы не пришлось так, что пока объясняешь, проще самому сделать. Вот, например, скажите, что это? – и он указал на ближайший плакат.
– Антипараллелограммная шарнирно-поводковая муфта тягового привода, применяется в индивидуальных и групповых приводах локомотивов французского производства. – посыпал Виктор терминами; зря, что ли он здесь учился? – Широкое применение началось после использования в шарнирах резино-металлических блоков. Для придания блокам долговечности резину надо запрессовывать в блоки с натягом от тридцати до пятидесяти процентов…
Иван Николаевич внимательно посмотрел на него.
– Ну– ну, продолжайте…
– Муфта имеет ряд недостатков. Первая – это кинематическое несовершенство, при врашении муфты появляется динамический момент. Вторая – это то, что при вращении плавающая рамка при расцентровке оси колесной пары и муфты создает неуравновешенную силу. Далее, из-за больших углов поворота шарниров происходит быстрый износ резиновых втулок, и невозможно передать крутящий момент, требуемый в грузовом движении. Поэтому, на мой взгляд, эта муфта через 10-15 лет выйдет из употребления.
– Да? И что же вы вместо нее предложите? Привод Жакмен с большими размерами шарниров? Или пластинчатые муфты?
– Зачем? Есть такая идея… Можно? – Виктор подошел к висевшей на стене черной доске и, как мог, нарисовал схематично привод одного из последних «подарков съезду». – Вот тут полый вал, четыре поводка в одну сторону. Такой закрутки шарниров нет. А можно и встречно-попарно поводки разместить.
Тарасов молча отодвинул его в сторону и полминуты вглядывался в рисунок. Затем он бросился к двери в застекленной решетчатой перегородке.
– Василич! Иди сюда! Вот, посмотри.
Из-за двери вышел мужчина чуть постарше, немного скуластый и с жесткими чертами лица. Он надел очки и посмотрел на доску, затем взял второй мел и начал быстро-быстро покрывать ее формулами и геометрическими схемами, прямо как в «Операции Ы». «Во дает» – подумал Виктор. «Действительно, эпоха титанов».
– Таким образом, нагруженность шарнира у нас снижается в разы. Вот! – и он черкнул под одним из выражений. – Кто это придумал?
– Да вот, самоучка пришел.
– Ты брось разыгрывать! Я серьезно. Ты представляешь, что это такое? Ты представляешь, что это значит? Второй год на заводе бьются, и вот человек с улицы пришел и решает?
– Точно, он.
Тот, кого звали Василичем посмотрел внимательно на Виктора сквозь очки.
– Вас как зовут?
– Еремин Виктор Сергеевич. Да тут просто как-то пришло в голову, а что если поводки вот так вот повернуть, и…
– Почаще бы так всем в голову приходило. Слушай, а может его вообще потом на преподавательскую? Ставицкий как раз в Харьков переводится. Как, пойдете?
– Да я бы с радостью, только, наверное, ничего не выйдет.
– Это почему же?
– Да я собственно, без паспорта и прописки. И когда все это будет, неизвестно.
– Подождите, а вы что, регистрацию не хотите?
«Опять регистрация. Что же это такое-то?»
– Я не против. А что надо для этого?
– Никогда не слышали, серьезно?
– Да как-то не надо было, вот толком и не интересовался.
– Собственно ничего не надо, гарантийное от института получите, что вас хотят принять на работу, и пойдете с ним в паспортный стол на Ленина, возле Красного Профинтерна, знаете?
– Ага. – Виктор подозревал, что паспортный стол на старом месте.
– А сейчас пойдете вот с Иваном Николаевичем к проректору насчет письма, а то он уже сейчас на совещание в исполком должен ехать.
Проректора они поймали уже в коридоре. Он оказался седоватым человеком небольшого роста, в зимнем расстегнутом пальто и большим желтым кожаным портфелем с двумя замками. Доцент Тарасов быстро подскочил ему с папкой, на которой сверху лежало заветное письмо и авторучкой наготове.
– Ну, слушайте, ну не на бегу же такие вопросы решать. Вы хоть знаете, кого берете?
– А вот он, пожалуйста, если какие-то вопросы…
– Да какие вопросы, это вы его берете, вы и спрашивайте. Под вашу персональную ответственность.
– Под мою ответственность. Вот тут подпись, пожалуйста.
– Держите. Но теперь за соисполнение сроков по четырнадцатому проекту…
– Какой разговор? Теперь с опережением сроков!
– Все. Ну вот, вспомнил, что Симягину забыл позвонить. Ладно, возвращаться – плохая примета…
Проректор подошел к окну, поставил на него свой толстенный портфель, и. расстегнув, вынул из него черную коробку с диском размером примерно с карманный справочник по физике Яворского издания 70-х. Затем он выдвинул из коробки антенну, длинную, как у приемника «Океан» и, покрутив диск, приложил к уху. Тут до Виктора внезапно дошло, что это мобильный телефон.
Ну и денек, однако. Берия во главе государства и живой Гитлер в 50-х – это еще как-то можно объяснить. Но мобила??? Первую «трубу» Виктор увидел живьем только в 90-х после развала СССР. Считались они каким-то символом технического превосходства Запада, перенесенного на русскую почву, и вскоре стали доступны практически каждому, хотя в России их не делали. Да, мобильник в руках у проректора был потяжелее «Самсунга», что лежал у Виктора в кожаном чехле, и СМС-ок и прочих наворотов у него наверняка не было, но тем не менее было главное – это был телефон и по нему можно было звонить.