— Так, значит, он дает ей уроки! И где же это происходит?

— Я не знаю, где теперь, но две недели назад это было в артистической Кристины в театре. В моей квартирке это невозможно. Их услышал бы весь дом. А в Опере в восемь утра никого нет, никто их не беспокоит. Вы ведь понимаете…

— Еще бы! Еще бы не понять! — вскричал Рауль и поспешно распрощался со старой женщиной, которая, покачав головой, подумала, уж не рехнулся ли случаем молодой виконт.

Проходя через гостиную, Рауль столкнулся с горничной, на какой-то миг ему пришла мысль расспросить ее обо всем, но он заметил на ее губах легкую, почти незаметную усмешку, и промолчал. Разве недостаточно того, что он узнал, с горечью подумал он, выходя на улицу. До дома брата Рауль брел пешком, и вид у него был потерянный и жалкий.

Ему захотелось сделать себе больно, биться лбом о стены… Так доверять ее невинности и чистоте, поверить с такой наивностью и с такой простотой в девичью непорочность… Гений музыки! Теперь-то он знает его! Он наверняка его видел! Ясно как день, что это какой-нибудь смазливый тенор, который завывает неестественным голосом. «Ах, несчастный, незадачливый, раздавленный, молодой и глупый виконт де Шаньи! — бичевал себя Рауль. — А она — ловкая и дьявольски хитрая бестия!»

Прогулка по городу пошла ему на пользу и несколько остудила его ярость. Оказавшись в своей комнате, он хотел лишь одного — броситься на кровать и разрыдаться. Но пришел брат, и Рауль кинулся ему на грудь, обиженный, как ребенок. Граф по-отечески утешил его и не спросил объяснений, да и вряд ли Рауль рассказал бы ему эту глупую историю о «гении музыки». Есть на свете вещи, которыми не хвастаются, существуют и такие, жаловаться на которые слишком унизительно.

Граф решил повести брата на обед в кабаре. Рауль был в отчаянии и, быть может, отказался бы от приглашения, если бы граф, чтобы окончательно убедить его, не упомянул, что накануне вечером в Булонском лесу даму его сердца видели в весьма приятной компании. Поначалу виконт не поверил, но, получив очень убедительные подробности, перестал спорить и замолчал. Что, в конце концов, в этом удивительного? Ее видели в экипаже с опущенными стеклами, и она довольно долго дышала холодным ночным воздухом. Ярко светила луна, так что ошибиться было невозможно. Что же до ее спутника, виден был лишь неясный силуэт, оставшийся в тени. Карета медленно ехала по пустынной аллее за трибунами Лошана.

Рауль одевался с лихорадочной поспешностью, пытаясь забыть обо всем и намереваясь броситься, как говорится, в вихрь удовольствий. Увы, он оказался не слишком веселым сотрапезником и, рано покинув брата, около десяти вечера уже сидел в экипаже, который медленно двигался позади трибун.

Стоял собачий холод. Аллея была пуста и ярко освещена лунным светом. Он велел кучеру оставаться на углу узенькой боковой дорожки и, постаравшись спрятаться как можно тщательнее, стал ждать, слегка пританцовывая на одном месте, чтобы не замерзнуть окончательно.

Не прошло и получаса такой зарядки, как со стороны Парижа показалась карета, свернула на главную аллею и не спеша поехала в ту сторону, где стоял Рауль.

«Это она!» — подумал он сразу же, и сердце забилось часто и гулко, как в тот вечер, когда он услышал мужской голос за дверью артистической уборной… Бог ты мой! Как же он ее любит!

Экипаж приближался. Рауль ждал. Если это она, он бросится наперерез, остановит лошадей и непременно потребует объяснений у ангела музыки.

Еще несколько шагов, и экипаж поравняется с ним. Он уже не сомневался — это она: внутри кареты был виден женский силуэт. И вдруг бледный луч лунного света упал на ее лицо.

— Кристина!

Он не смог сдержаться: благословенное имя вырвалось из его груди, и этот крик, брошенный в холодное лицо ночи, послужил сигналом к бешеному рывку — лошади промчали мимо, и он не успел остановить их. Стекло дверцы быстро поднялось, лицо женщины исчезло, а экипаж скоро превратился в черную точку на белой дороге.

Он снова позвал:

— Кристина!

Потом остановился, и все стало тихо.

Он отчаянным взглядом оглядел небо, усеянное мерцающими звездами, ударил кулаком в свою пылающую грудь. Он любит — но не любим!

Долго и мрачно смотрел он в зябкую, неуютную аллею, в мертвенно-бледную ночь. Аллея была пуста, как и его сердце. Он любил в Кристине ангела, но презирал теперь земную женщину.

Как она насмеялась над ним, маленькая и коварная северная фея! Стоит ли иметь свежие щечки, такие стыдливые и ежеминутно готовые залиться краской целомудрия, чтобы проводить ночь в нескромной тесноте роскошной кареты, наедине с таинственным возлюбленным? Должны же быть какие-то границы, священные для самой гнусной лжи и лицемерия. Как эти ясные, по-детски чистые глаза совмещаются с душой куртизанки?

Она не ответила на его зов…

Но по какому праву он встал на ее пути? На пути женщины, которая просила забыть ее.

«Уйди! Исчезни! Ты — лишний!»

И он в двадцать лет подумал о смерти…

Утром слуга нашел его сидящим в постели. Он даже не раздевался, и слуга перепугался, увидев лицо хозяина. Рауль вырвал из его рук письмо. Он сразу узнал все: бумагу, почерк… Кристина писала:...

«Друг мой, приходите послезавтра в Оперу на бал-маскарад. Будьте ровно в полночь в маленьком салоне за камином вестибюля. Встаньте у двери, ведущей в Ротонду. Никому на свете не говорите о нашем свидании. Наденьте белое домино и маску. Ради всего святого, сделайте так, чтобы вас не узнали. Кристина».

X. Бал-маскарад

На забрызганном грязью конверте не было марки. Только надпись карандашом: «Виконту Раулю де Шаньи лично» и адрес. Письмо, очевидно, подбросили в надежде, что какой-нибудь прохожий подберет его и принесет по адресу. Оно было найдено на тротуаре на площади Оперы.

Рауль лихорадочно прочитал его, и этого было достаточно, чтобы вновь обрести надежду. Образ коварной Кристины, забывшей о своем долге, забывшей и о себе и о нем, уступил место образу несчастной невинной девочки, жертвы собственной неосторожности и слишком большой чувствительности. Но в какой мере она была жертвой? Чьей пленницей она стала? В какую пропасть ее заманили?

Это были жестокие и мучительные вопросы, но что стоила эта мука рядом с безумием, в которое ввергала его мысль о лживой и лицемерной Кристине! Что же случилось? Какой монстр околдовал ее и каким способом?

Ну, конечно же, все дело в музыке! Чем больше он об этом думал, тем больше в этом убеждался. Он вспомнил, каким тоном она сказала ему там, в Перросе, что ее посетил небесный посланник. Он не забыл отчаяния, которое овладело Кристиной после смерти отца, и того отвращения, которое она испытывала в ту пору ко всему на свете, даже к своему искусству. Она вышла из консерватории бездушной поющей машиной и вот вдруг преобразилась, как будто ее коснулось божественное дыхание. Пришел ангел музыки! Она спела Маргариту и познала триумф. Ангел музыки!.. Так кто же стал для нее этим чудесным гением? Кто, узнав о легенде, столь милой сердцу старого Даэ, так жестоко использовал ее, кто превратил девушку в безропотный инструмент, послушный его воле?

Такие вещи случаются в жизни, и Рауль слышал об этом. Он слышал о том, что произошло с княгиней Бельмонте, когда она потеряла мужа. Ее горе перешло в глухое оцепенение, и целый месяц княгиня не могла ни говорить, ни плакать. Физическая и духовная апатия бедной женщины возрастала, и жизнь постепенно, с каждым днем, уходила из нее. Каждый вечер ее выносили в сад, однако она, казалось, даже не соображала, где находится. Рафф, величайший певец Германии, находившийся в Париже проездом в Неаполь, захотел посетить этот сад, славящийся своей красотой. Друзья княгини упросили артиста спеть, спрятавшись в рощице, где отдыхала больная. Рафф спел простенькую арию, которую княгиня часто слышала от своего мужа в первые годы их счастливого союза. Ария была выразительной и очень трогательной. Мелодия, слова, чудный голос — все это вместе стало толчком, который до самых потаенных глубин потряс душу княгини. Из глаз ее хлынули слезы. Она плакала, она была спасена: она навсегда осталась в убеждении, что ее супруг сошел с небес на землю, чтобы спеть для нее их любимую арию.

«Да, но это длилось только один вечер, — думал Рауль, — один-единственный вечер… Такое прекрасное видение не могло длиться долго…» Она непременно обнаружила бы певца за кустами, бедная скорбящая княгиня Бельмонте, если бы каждый вечер, в течение трех месяцев, приходила в тот сад…

А ангел музыки три месяца давал уроки Кристине. Очень пунктуальный учитель… И вот теперь он прогуливается с ней в Булонском лесу.

Так, терзаясь и стискивая побелевшие пальцы, бедный Рауль терялся в догадках и спрашивал себя, для чего девушка пригласила его на бал-маскарад и какую роль ему уготовила? До каких же пор девица из Оперы будет насмехаться над благородным, неискушенным в любви юношей? Какая мука!

Эти размышления бросали Рауля из одной крайности в другую. Он уже не знал, жалеть Кристину или проклинать ее, и тогда жалел и проклинал одновременно. Тем не менее он раздобыл себе белое домино, так, на всякий случай.

Наконец настал час свидания. С черной полумаской на лице, украшенной длинной широкой лентой, наряженный в нелепый белый балахон Пьеро, виконт отправился на бал, сгорая от стыда. Светский человек не надевает маскарадного костюма, когда отправляется на бал в Оперу, — его засмеют. Одна лишь мысль была ему утешением — надежда, что его не узнают. Кроме того, полумаска и белое домино давали ему немалое преимущество: Рауль мог чувствовать себя в безопасности от любопытных глаз и спрятать свою печаль. Впрочем, он мог обойтись и без маски Пьеро, потому что ее заменяло его собственное лицо.

Этот бал был долгожданным праздником, который ежегодно устраивается в последние дни перед постом в честь дня рождения знаменитого рисовальщика, соперника Гаварни, чей карандаш сделал бессмертным денди, жившего в давние дни на улице Куртий. Именно поэтому он был веселым и менее скованным условностями, чем обычные балы-маскарады. Там собралось немало художников, которые пришли вместе со своими натурщицами и мазилами-подмастерьями, и те к полуночи разошлись вовсю.

Рауль поднялся по парадной лестнице без пяти двенадцать и сразу окунулся в буйство ярких разноцветных костюмов, теснившихся на мраморных ступенях, среди самых роскошных декораций в мире; он избежал назойливых приставаний, не отвечая на шутки и отвергая фамильярность некоторых чересчур веселых гостей. Пройдя через большой вестибюль, где едва не попал в объятия исполнителей зажигательной «Фарандолы», он добрался до салона, который был указан в записке Кристины. Там было особенно много народа, потому что это был перекресток, где назначали свидание те, кто собирался отправиться на ужин в Ротонду, и те, кто хотел побаловаться шампанским. Здесь царило необузданное веселье. Рауль отметил про себя, что для их тайной встречи Кристина не зря выбрала такую толчею, где под маской можно чувствовать себя надежно защищенным от нескромных глаз.