А вечером у них на хате был жуткий шмон, его проводили не тюремные охранники, в камеру вломились здоровенные лоси спецназа ГУИН. Все перевернули вверх дном, все что можно изъяли и всех, без исключения, избили. Особенно люто молотили смотрящего, за найденную мобилу, пинало, на глазах у всех, несколько человек, но урка держался молодцом и ни разу даже ни пикнул. Под конец Тимоху заковали в наручники и волоком вытащили из хаты, там еще раз избили в коридоре, и сопроводили в одиночку. Три метра на метр, откидная шконка на цепи, стол. Он уже был наслышан о сидении в таких камерах, это жутко, гораздо хуже общей, где теснота, вонь, кишат паразиты, а люди спят по очереди. В одиночке человек замкнут, изолирован, через полгода сидения, можно запросто начать ловить чертей по углам.
Два дня его никто не беспокоил, он уже начал беситься от отсутствия информации, попытки осмыслить происходящее уперлись в стенку и погнали по кругу. Ежу понятно, что все происходящее каким — то образом связано со свалкой и в сознании всплыла очкастая физиономия Юрия Львовича. О чем он там так складно рассказывал? Ага, две силы каких то мощных на свалке сшиблись лбами, а они, вроде как, только со стороны наблюдают, вмешаться напрямую кишка тонка. И весь кипишь из за какого то перца, который всем очень нужен и ради которого готовы народ ложить, что в принципе и происходит. А тут он еще влетел по не знанию в самую гущу, наверняка игру поломал кому то крепко, но не все так однозначно. Если одной из сторон невольно нагадил, значит другой обязательно этим помог. Ладно, будем посмотреть дальше, не одни враги у него в этой истории, союзники, определенно, тоже есть и проявляют себя все заметней. Смотрящий с мобилой в хате не так просто нарисовался.
Глава 44. Холеные морды, дорогие костюмы
Наконец лязгнули двери, Тимоху повели в комнату для допросов. В ней, вместо привычного следака, сидели два, абсолютно новых персонажа. Холеные морды, дорогие костюмы, кинжальные взгляды. Измученный морально и отмудоханный физически Тимоха, смотрелся на их фоне куском прилипшего навоза к эксклюзивному ботинку марки «Берлутти». Кроме того, габаритами и весом, каждый из них, превосходил Тимоху минимум вдвое и было ощущение, как примерно у абитуриента, которого мариновали долго в очереди и наконец вывели на собеседование перед комиссией профессоров и докторов наук. Не с того не с сего мелькнула мысль, что сейчас, не говоря ни слова, его опять начнут бить. Но бить не стали, один из незнакомцев заговорил, и в его голосе чувствовалось не скрываемое презрение. Он всем своим видом смахивал на вконец оборзевшего охранника, который охренел от безнаказанности под крылом всемогущего господина. Ох, как любил Тимоха сажать на жопу подобную публику!
— Ну че, придурок, понял хоть во что впоролся? Как тебя там, Рэмбо?
— Слушай, ты, ушлепок, пусть с меня наручники снимут, а? Ты же такой здоровый, накачанный, тебя в тюряге не держали, что ссышь? Или давай, ссыкло, позови оперов, пусть они меня в пол втопчут, но ты как был всегда говном, говном и сдохнешь, вот помяни мое слово.
Костюм ударил через стол, не вставая и прямо в лоб, он полетел навзничь вместе со стулом, смачно ударившись о пол затылком, угасающее сознание успело машинально удивиться, как тот сумел так быстро сократить почти два метра расстояния, которые между ними были. Нокаут был глубокий, с сотрясением, его отливали водой, давали нашатырь, потом сильно рвало. Сквозь дымку ускользающей реальности, Андрей слышал, как один костюм орал на другого, тот смущенно оправдывался, в комнате было много людей. Когда его немного откачали и подняли на стуле, второй из прибывших, который в разговоре не участвовал, выгнал всех за двери, и они остались вдвоем.
— Сам виноват, незачем было нарываться, мы тебя не калечить приехали.
— Да ладно, все вы тут ублюдки, не оправдывайся.
— Мы, ублюдки? Мы, парень, на государство работаем, звания имеем, заслуги. И, заметь, ранения. Тот, который тебе в лобешник заехал боевой орден только что получил, и с госпиталя недавно.
— Тебе от меня что нужно, клоун? Вы меня на пустом месте взяли, педофилию шьете, перед всем городом опозорили, лупите смертным боем. За это еще ордена дадут, наверное. Передай своему герою раненому, пусть свой орден в гудок засунет, патриоты херовы.
— Ты нам спецоперацию сорвал! Из за тебя, гнида, люди погибли! Ты хоть знаешь, каких ребят потеряли? Нахер ты влез туда, в чем нефига не смыслишь? Тебе адреналин словить по кайфу и бабла срубить, а люди жизнями платят!
— Это ты про тех скотов, что бомжей гвоздями в лицо? Так еще легко умерли, надо было так же, картечью, пусть бы кровью истекали. Там легкая смерть не заслужена. Тоже, наверно, орденоносцы?
Тимохин собеседник как то странно задрожал, начал сглатывать слюну и забегал кругами по комнате. Поймав на себе насмешливый взгляд и косую ухмылку на искалеченном побоями лице, он как то судорожно всхлипнул и вылетел из комнаты, оставив там его одного. Одиночество длилось не очень долго, минут пятнадцать. Дверь открылась, в комнату зашел врач и начал приводить бедную Тимохину голову в порядок. К затылку приложил лед, под нос сунул нашатырь и даже изобразил нечто, вроде массажа. Зашли оба костюма, заметно более спокойные и даже, как то равнодушные.
Глава 45. От стенки в больницу
Врач ушел, они остались втроем, говорили спокойно, на Тимохины шпильки и провокации не реагировали вообще. Да разговора и не было как такового, его просто, спокойным тоном, ставили перед фактами.
Первым делом, он все очень подробно вспоминает и рассказывает под запись. Как попал на свалку, с кем контактировал, что делал, и все это шаг за шагом, минуту за минутой, пообещали помощь гипнотизёра. Далее, он полностью признает обвинение в педофилии, это все документируется, протоколируется, дополняется доказательствами и ложиться под сукно так, на всякий случай. Вроде страховки и длинного поводка. Потом, он подписывает определенные бумаги, дает присягу и начинает работать на государство со всеми вытекающими и, разумеется, с соответствующими бонусами по результатам. Бонусы будут весомыми, ребята, которые по его вине погибли, таких не имели. Все, что от него надо будет, он со временем узнает, можно добавить только, что ничего такого, чем он не занимался раньше, его делать не заставят. Ответа никто не спрашивает, вариантов больше нет, время поджимает, поэтому первый допрос начнётся прямо сейчас, а чтоб голова лучше работала, врач ему сделает приятный укольчик. После этих слов, Тимоха сорвался со стула и как ракета, пролетев через всю комнату, влепился башкой в стену. Хорошо так влепился, разбега метра четыре было. Все ухнуло в глубокую черную яму, вместе с ненавистными мордами «костюмов».
Если бы не занятия всю сознательную жизнь восточными единоборствами, череп бы треснул, как гнилая дыня и на стенке, скорей всего, осталось бы яркое пятно мозгов. Но когда очень долго тренируешь свое тело, и оно проходит через множество поединков, то рефлексы по самозащите вбиваются на уровне подсознания. А подсознание не умеет думать, его задача спасать. И когда оно уловило приказ сознания телу само убиться, то мигом возмутилось и приказ саботировало, подправило, не в силах его отменить. А подсознание у Тимохи было очень опытное, тренированное и всегда стоящее на страже тела.
В стену он летел с намерением впечататься теменем, нежной макушкой в торчащий угол, но голова непроизвольно приподнялась, набычилась и подставила под удар толстую лобовую кость, ту, о которую десантники на всяких праздниках ломают кирпичи и бутылки. Подсознание не только спасло тонкое темя, оно еще чуть подправило траекторию вбок, глупая бошка задела угол вскользь и с правой стороны слетел здоровый кусок кожи, хлынула кровища. Но за выступающим углом шел прямой участок стенки, и тут подсознание оказалось почти бессильно, успело только самортизировать удар мышцами шеи, но все равно глухой сочный шмяк верхушки лба о бетон услышали все присутствующие. Для потерявшего сознание человека, понятие времени не существует. Это может длиться несколько секунд или несколько суток — без разницы. Люди лежат в коме неделями, потом приходят в себя и никому не верят, им кажется, что прошли минуты. Врачи в тюремной больничке выхаживали нашего самоубийцу двое суток, и никак не давали провалиться ему в ту самую, глубокую кому. И их усилия не пропали даром, Тимоха начал выплывать понемногу, регулярно ныряя обратно, но это было скорее благом на данном этапе лечения, ибо голова болела страшно, больно было не то что шевелить ей, но даже думать. Ему там сделали ренген, кости черепа были целы, тут повезло, очень не лишней была бы томография мозга, но, увы, возможности данного медицинского учреждения были ограничены.
Глава 46. Снова смотрящий
И наш герой пошел на поправку. Он уже начал спать, как все нормальные люди — ночью, а днем бодрствовать и что-то изменилось неуловимо в этом мире, прошел какой-то перелом в его пользу. Врачи были доброжелательны, охрана не обращала на него внимания, самочувствие улучшилось, и наконец, ночью снова пришел солдат, он просто смотрел на него и улыбался. А наутро его перевели в общую палату, и кого он там увидел первого — был тот самый смотрящий. Он приветливо махнул рукой и показал на свободную койку, рядом с собой, Тимоха приземлился, прижимая к груди свой не хитрый скарб.
— Ну ты дал номер, башкой в стену, это по босяцки, все СИЗО уже неделю гудит. Щас тебе в любой хате кружка чифиря и козырное место.
— Да ну тебя. Я ведь реально с собой кончать собирался, не пойму, как в угол не попал.
— Ты, Рембо, фишку просек верно, в тюрьме так — хочешь выжить, не бойся умереть, побеждает не тот, у кого кулаки крепче и рожа толще, а тот, кто дальше зайти готов. Сделал ты этих ментов, а труп никому не нужен, хотели бы прибить тебя, все совсем по другому было бы. И проще.
— Ладно, сам то как? Тебя там тоже месили на убой, помню.
— Ну, ментовское месилово — часть нашей жизни, два ребра сломано, заживают. Ты вот что, готов будь, решено тебя выдернуть отсюда и немедля.
— Ну наконец то, неужели дело закрывают?
— Ага, разбежался, в розыске будешь. Короче так, сначала лепила местный тебе укольчик сделает, от него отрубишься, все тут забегают, замашут крыльями, типа плохо, и умираешь, и нужно везти в нормальную больницу. Увезти — увезут, а вот куда привезут, не знаю, но сказали, что старых друзей там увидишь.
— Хрень какая то, не выйдет, следак ни за что не даст перевозить, скорей сюда скорую вызовет.
— Следак теперь на твоей стороне играет, вот так-то парень. Твое дело быть просто багажом и не брыкаться, а то всю игру людям поломать рискуешь, так что жди.
Следующие дни не происходило вообще ничего, Тимоха плотно отъедался, он наконец то получил с воли большую посылку с домашними вещами и едой. Голова болела все меньше, сон становился все глубже и наконец, в один из вечеров его пригласили в ординаторскую, где пожилая медсестра ему сделала обещанный укол, после которого он очень быстро отрубился. Сначала сон был тяжелым и беспробудным, это длилось часов 10–12, потом он начал урывками просыпаться и смутно понял, что его куда то везут. Лежал Тимоха на узком топчане, который находился в заваленной мебелью фуре, а фура все время ехала. Вместо туалета он обнаружил 100 литровую железную бочку с откидным стульчиком и сразу понял, что это параша, больше справлять надобности там было некуда. Это все он проделывал очень смутно, сквозь глубокий сон, откуда выныривал редко, неохотно и лишь по естественной надобности. Но, прошли сутки и он пробудился окончательно. Встал, нашел рядом с топчаном пластиковую бутылку с минералкой, жадно высосал ее и огляделся. Да, его вырубили уколом, вынесли с тюремной больнички и загрузили в фуру, которая увозила его из родного города, и Тимоха очень обрадовался этому факту, он даже не мог представить, насколько сильно можно желать свободы. Пошарив вокруг себя, он обнаружил два пакета, один с вполне приличной одеждой и второй пакет с едой, что оказалось весьма кстати, поел он плотно и с удовольствием. Поел, полежал еще какое то время, и ему стало скучно. От нечего делать он облазал всю фуру, нашел старую газету и его рожа расплылась в довольной понимающей улыбке. Газета была Ростовской.