— Знаешь, это, пожалуй, почти то же, что делают эти гипотетики, — примерил я к языку новое слово.
Джейсон поднял брови, и я до сих пор вспоминаю этот его одобрительный, уважительный взгляд:
— Да. В какой-то мере так.
* * *
Когда-то мне попалась интересная деталь в книге о первой высадке на Луне в 1969 году. В то время жили еще на земле старики и старухи, родившиеся в девятнадцатом веке, которые помнили мир без автомобилей и телевидения. Им стоило больших усилий воспринять столь необычную информацию. Слова о прогулках по Луне встречались в их время лишь в сказках, а тут те же самые слова превратились в констатацию факта. И они не могли воспринять эту констатацию. Это противоречило их представлениям о том, что возможно и что невозможно, абсурдно.
Наступила моя очередь.
Терраформинг и колонизация Марса. Это сказал мой друг Джейсон в здравом уме и твердой памяти, не заблуждаясь. Во всяком случае, не больше заблуждаясь, чем десятки умных людей, людей науки и власти. Делу был придан ход, уже крутились колеса бюрократической машины — есть ли более веское доказательство серьезности процесса?
После обеда, пока еще не полностью стемнело, я ненадолго вышел прогуляться.
Майк-газонщик знал свое дело. Газон прямо проистекал из математической идеи образцового сада. За газоном сгущались тени в столь же ухоженном «девственном» лесу. Диане поправился бы лес в таком остаточном освещении. Я подумал о Диане, о лесе, о лете у ручья у «большого дома», когда она декламировала нам стихи из старых книг. Однажды, когда речь зашла о «Спине», она процитировала стишок английского поэта Л. Е. Хаусмена.
Разозлился косолапый мишка,
Слопал несмышленыша-мальчишку.
А мальчишка так и не узнал,
Что медведю завтраком он стал.
* * *
Когда я вернулся, Джейсон разговаривал по телефону. Он мельком глянул на меня и отвернулся. Голос его звучал сдавленно:
— Нет… Нет… Ну, если так… Да, я понимаю. Хорошо. Я сказал «хорошо»… Хорошо означает хорошо.
Он засунул трубку в карман.
— Диана? — спросил я. Он кивнул.
— Приедет?
— Приедет. Но, прежде чем приедет, я хочу тебе сказать, что того, о чем мы говорили за обедом, ей знать не следует. Собственно, этого никому знать не следует. Пока что это закрытая информация.
— То есть засекреченная.
— Да, пожалуй.
— Но мне-то ты сказал.
— Да. Я совершил преступление. — Он улыбнулся. — Моя вина, не твоя. Тебе я доверяю. Собственно, пройдет месяц-другой, и об этом объявят в новостях. Кроме того, я на тебя рассчитываю. Скоро «Перигелион» запустит эксперимент в суровых условиях, нужны кандидаты, в том числе врачи. Неплохо было бы, если б мы поработали вместе.
Я даже вздрогнул:
— Но, Джейс, я ведь только что окончил курс… Даже без интернатуры.
— Всему свое время.
— Ты не доверяешь Диане?
Улыбка исчезла.
— Честно — не доверяю. Больше не доверяю. Сейчас, во всяком случае, не доверяю.
— Когда она приедет?
— Обещала завтра до полудня.
— А что ты не хочешь мне говорить?
— Что она своего кавалера притащит.
— Думаешь, это вызовет осложнения?
— Увидим.
Ничто не пребывает…
Утром я понял, что не готов увидеться с нею. Проснулся в плюшевой летней спальне И-Ди на его даче в Беркшире, под лучами пронизывающего кружевные шторы солнца, и подумал: «Хватит херни». Действительно, я устал от фальши личной жизни последних восьми лет, включая мой пылкий роман с Кэндис Бун, которая, будучи вовсе не дурой набитой, видела, когда и в чем я вру. «Ты на этих Лоутонах достаточно зациклен», — сказала она мне однажды и попросила рассказать обо всей семье, не только о Диане.
Никак не мог я утверждать, что все еще в Диану влюблен. Наши отношения этого аспекта вообще не касались, вились вокруг, как виноградная лоза вьется вокруг опорной рейки. Но в лучшие периоды мы достигали полного эмоционального слияния, почти пугающего по степени серьезности и зрелости. Настолько, что мне хотелось убрать маскировку. Пусть даже испугав Диану.
Я часто вел с ней заочные беседы, обычно поздно ночью, под беззвездным небом. Я был достаточно эгоистичен, чтобы ощущать ее отсутствие, но достаточно здраво мыслил, чтобы понимать, что мы никогда не сможем быть вместе. И был готов напрочь забыть о ней.
Не был я готов лишь увидеться с нею.
* * *
Джейсон сидел внизу, в кухне. Я скомпоновал себе завтрак. Дверь Джейсон открыл и подпер, чтобы ее не захлопнул сквозняк. Ветерок продувал дом. Я всерьез подумывал, не швырнуть ли мне сумку на заднее сиденье своего «хюндая» и не дунуть ли прочь.
— Слушай, Джейсон, что это за «Новое царство» такое?
— Ты что, с луны свалился? — удивился он. — Газет не читаешь? Что, медиков в Стоуни-Брук на ночь запирают снаружи?
Разумеется, я кое-что слышал о «Новом царстве», как в новостях, так и — в большей степени — из разговоров. Знал, что это христианское — номинально христианское — движение вызвано Затмением, что его осуждают все традиционные церкви, особенно, разумеется, консервативные. Знал, что вовлекаются туда, главным образом, молодые люди, всякого рода разочарованные, недовольные, бунтари и так далее. Слышал об однокурсниках, бросивших учебу и окунувшихся с головою в «просвещенные истины» этого течения.
— По сути это хилиастическое движение, — сказал Джейс. — Второе Пришествие, Царство Божие на земле и прочий бред в том же роде, ничего нового они не изобрели.
— То есть культ?
— Не сказал бы. Видишь ли, их целый спектр, они довольно разномастные; есть, конечно, и группы культового типа. Единого лидера нет. Писания своего тоже нет, но разного рода мелкопоместные теологи взмыли на волне: Си-Ар Рэйтел, Лора Грингидж и еще в том же роде… — Книги этих гуру я видел на стойках в супермаркетах. Вся «Спин-теология» шла непременно со знаком вопроса: «Узрим ли мы Второе Пришествие?» Или: «Суждено ли нам пережить конец времен?» О каких-то богослужениях в их течении я не слышал, но не мог не знать о массовых мероприятиях, как правило, по выходным. — Толпы к ним стекаются, разумеется, не ради теологии. Видел репортажи о том, что они величают Экстазом?
Видел, разумеется, и, в отличие от Джейсона, ведущего монашеский образ жизни, понимал действенность их «святого призыва». Я просмотрел диск с записью сборища в Каскадах прошлым летом. Выглядело оно чем-то средним между баптистским пикником и концертом «Благодарных мертвецов». Луг с цветочками, церемониальные белые хламиды, парень без грамма лишнего жира дует в иудейский ритуальный рог. Спускаются сумерки, вспыхивает громадный костер, на сцене стараются музыканты. Белые хламиды спадают, начинаются танцы, переходящие в иные процедуры более интимного характера.
Средства массовой информации внушали народу отвращение к этим действам, но мне они казались не столь страхолюдными. Никаких скучных или же зажигательных проповедей, сплошь невинное зубоскальство да «возлюби ближнего своего» при полной взаимности. Сотни дисков расходились по кампусам, в том числе и по студенческим спаленкам Стоуни-Брук. А какая разница, под какой половой акт на каком диске онанировать одинокому медику?
— Как-то не верится, что Диану соблазнило «Новое царство».
— Наоборот. Такие, как она, — их главная опора. Она до смерти перепугана «Спином» и его последствиями. Такие, как она, цепляются за «Новое царство» как утопающий за спасательныи круг. Как же — то, перед чем они дрожали, предстает вдруг предметом поклонения, вратами в Царствие Небесное.
— И давно она с ними?
— Да уж с год. С тех пор, как встретила Саймона Таунсенда.
— Саймон член «Нового царства?»
— Боюсь, что не просто член, а задубелый.
— Ты его видел?
— Она пригласила его раз на Рождество. Фейерверком, должно быть, полюбоваться. И-Ди, разумеется, Саймона не одобрил. И этого отнюдь не скрывал. — Тут Джейсон поежился, вспоминая, как И-Ди может не скрывать неодобрение. — Но эти двое применили свою фирменную штучку: подставили вторую щеку. Они заулыбали старого черта чуть ли не до смерти. Еще улыбочка — и его бы реанимация увезла.
Один — ноль в пользу Саймона, подумал я.
— И как он для нее?
— Он как раз то, чего ей больше всего хочется. И как раз то, что ей меньше всего нужно.
* * *
Они прибыли ближе к вечеру. К дому, чихая и кашляя, подкатила объемистая колымага возрастом лет не менее пятнадцати, сжигавшая, пожалуй, еще больше горючего, чем «Джон Дир» Майка-газонщика. За рулем восседала Диана. Она остановила машину и вышла с дальней от нас стороны, заслоненная кучей багажа на крыше. Зато Саймон выступил из противоположной дверцы, в полной красе, сияя широкой улыбкой.
Выглядел он весьма внушительно. Шести футов, а то и чуть выше, худой, но не тощий, с виду не слабак. Физиономия слегка лошадиная, разлохмаченная шапка золотистых волос. Улыбка обнажала просвет между верхними передними зубами. Одет в джинсы и клетчатую рубаху, левый бицепс обвязан выцветшим синим платком — как я узнал позже, знак приобщённости к «Новому царству».
Диана обогнула капот и остановилась рядом с ним. Теперь нас с Джексоном облучала уже парная улыбка. На Диане тоже «новоцарский» прикид: васильково-голубая юбка до пят, голубая блузка и потешная широкополая шляпа, вроде тех, которыми прикрывают плеши меннониты-амиши. Одежда ее, однако, вовсе не портила, обрамляла и выставляла напоказ ее здоровую телесность и сеновальную чувственность. Физиономия ее сочностью напоминала несорванную ягоду. Она щурилась на солнце, улыбку свою адресовала непосредственно мне. Бог мой, что за улыбка! Искренняя и одновременно какая-то бесовская.
Я растерялся.
Из кармана Джейсона дал о себе знать мобильник. Он вытащил телефон, глянул на высветившийся на экране номер.
— О, это неотложно, — озабоченно пробормотал он.
— Джейс, не бросай меня, — взмолился я.
— Я на кухню и обратно. Мигом.
Он исчез как раз в момент, когда Саймон бухнул на крыльцо объемистый рюкзак войскового типа и протянул мне лапу:
— А ты, должно быть, Тайлер Дюпре?
Рукопожатие. Рука крепкая. Медовый южный акцент, гласные гладки, как отполированный течением топляк, согласные вежливы, как визитные карточки коммивояжера. Имя мое он произнес с выраженным каджунским луизианским выговором, хотя семья наша никогда южнее Миллинокета не спускалась. Диана принеслась вслед за ним, гравий смачно хрумкал под ее грубыми башмаками.
— Тайлер! — крикнула она мне прямо в ухо, обхватывая обеими руками. Волосы ее закрыли мое лицо, я ощутил ее солнечный, соленый дух.
Не выпуская меня, она тут же отпрянула на расстояние комфортного обзора, жадно озирая меня, продолжала восклицать:
— Тайлер, Тайлер! — Я почувствовал себя каким-то музейным экспонатом в стеклянном саркофаге. — Ты отлично выглядишь, а сколько лет прошло…
— Восемь, — подсказал я. Выглядел я, как мне казалось, полным идиотом. Да и голос звучал соответственно.
— Ух ты, неужели?
Я помог им с багажом, потыкал рукой в разные стороны, объясняя, где что находится, и удрал на кухню, где Джейсон все еще шептался со своим телефоном. Когда я вошел, на меня смотрел его затылок.