— Лучше пусть нас сожрет Солнце?
— Этого пока что не произошло. И мы не первая выгорающая звезда. Наша галактика полна белыми карликами, вокруг которых, возможно, крутились обитаемые планеты. Ты когда-нибудь задумывался о них?
— Нечасто.
По голому паркетному полу я подошел к полке с семейными снимками. Вот И-Ди показушно улыбается в объектив. Его улыбка никогда не казалась вполне убедительной. Заметно сходство с Джейсоном. Было заметно — так бы выразился сам Джейсон. Схожая оболочка, разный дух.
— Как жизни не погибнуть в звездной катастрофе? Как ей выжить? Очевидно, это зависит от того, что понимать под термином «жизнь». Сводим ли мы ее к органическим образованиям или восходим к генерализованным автокаталитическим контурам с обратной связью? Неужто гипотетики непременно органики? Темна водица во облацех, но интересная тематика, интересная…
— Слушай, Джейсон, тебе бы надо попытаться заснуть.
Уже миновала полночь. Он скатился в непонятную мне терминологию. Я снял с полки фото Кэрол. Здесь сходство более тонкое, субтильное. Фотограф запечатлел Кэрол удачно, а главное — в удачный день. Глаза открыты, не припечатаны постоянной полудремой, как обычно. Улыбка хотя и еле приметна, едва уголки губ приподняты, но очевидна, за кислую гримасу не примешь.
— Может, они Солнце копают, — продолжал Джейсон развивать свои гипотезы о гипотетиках. — У нас не исключающие этого данные о солнечной активности. Очевидно, что все их операции вокруг Земли потребовали колоссального количества энергии. Можно сравнить энергопотребление с потребным для охлаждения массы Земли до почти абсолютного нуля. Откуда энергия? Из Солнца, вестимо. Ну, скорее всего. А мы зарегистрировали резкое сокращение всплесков на солнечной поверхности с момента наведения Барьера. Значит, кто-то там, в Солнце, развлекается. Можешь себе представить, а? Ребята запросто таскают ведрами энергию прямо из недр звезды! Нам бы так. Это почти столь же удивительно, как и сам «Спин».
Я поставил Кэрол на полку, перешел к Диане. Сфотографировали ее еще до замужества. Чувствуется в лице определенное беспокойство, какая-то мысль о нерешенной проблеме сузила ей глаза. Красивая без вычур, но неспокойная, грациозная, но несколько выбита из колеи.
Многое о ней хранила моя память. Но все эти воспоминания задвинуты в прошлое, не нужны, устарели чуть ли не со скоростью «Спина». Джейсон увидел, что я схватился за фото его сестры, и на несколько благословенных мгновений смолк. Потом он сказал:
— Слушай, Тай, такая зацикленность тебя недостойна.
— Да почему зацикленность, Джейс?
— Почему? Потому что ты не то приклеен к ней, не то боишься ее. Я бы ей то же самое сказал, если бы она позвонила. Саймон держит ее, сучку, на коротком поводке. Сильно подозреваю, что ей добрые старые новоцарские времена ой как вспоминаются. Голожопые унитарии да евангелисты. Теперь набожность в большей цене. — Он хмыкнул. — Она время от времени Кэрол звонит. Плачется, что ли…
— Что, она несчастна?
— Ха! Она среди фанатиков. И из себя фанатичку строит. Счастье побоку.
— Может, она в опасности?
— Ой, не смеши. Она живет жизнью, которую для себя выбрала. Могла бы выбрать другую. Могла бы, к примеру, тебя прикарманить. Если бы не вбила в башку эту идиотскую идею…
— Какую идею?
— Что И-Ди твой отец. Что она твоя биологическая сестра.
Я отпрянул от полки и уронил фото Дианы.
— Что за чушь!
— Это ты ей скажи. Я-то всегда понимал, что это чушь. Но она от этой идеи отрешилась, по-моему, лишь в колледже.
— С чего у нее такие мысли появились?
— Ну, мыслями это назвать… Просто фантазии. А почва… И-Ди ее вниманием не баловал. Она чувствовала, что он ею пренебрегает, и не без оснований. Он никогда не желал заиметь дочь. Ему нужен был наследник, сын. Он предъявлял к наследнику высокие требования, и я, похоже, этим требованиям более или менее удовлетворял. На Диану ему отвлекаться не хотелось, он полагал, что дочь должна воспитывать Кэрол. Но Кэрол… — Джейсон пожал плечами. — Кэрол как воспитатель оказалась не на высоте.
— И она придумала себе… историю?
— Она считала, что вывела все логически. Эта теория объясняла, почему И-Ди держит тебя с матерью поблизости. Это объясняло, почему Кэрол пьет, — с горя. И это ее каким-то образом морально поддерживало. Твоя мать о ней больше заботилась, чем Кэрол. И ей нравилась идея о кровном родстве с Дюпре.
Я перевел взгляд на Джейсона. Бледен, зрачки расширены, взгляд блуждает где-то вдали, он смотрит в окно. Я напомнил себе, что передо мной пациент, больной, что он переживает вполне предсказуемую психологическую реакцию на воздействие лекарства, что это тот же человек, который несколько часов назад плакал на столе из-за своей слабости.
— Знаешь, Джейсон, мне бы сейчас лучше уйти.
— Неужели это так страшно? Что поделаешь, рост, взросление — процесс болезненный.
Тут он вдруг резко повернул голову ко мне, впервые за вечер встретился со мной взглядом:
— О, черт… Подозреваю, что я нашалил.
— Действие лекарства, — утешил я его.
— Слушай, Тайлер, извини. Я гад.
— Тебе надо выспаться. Завтра почувствуешь себя намного лучше. Но в фирме тебе лучше не появляться.
— Не буду. Завтра заедешь?
— Обязательно.
— Спасибо.
И я ушел.
Небесные сады
Эту зиму можно было назвать зимой запусков. Кроме мыса Канаверал новые пусковые платформы сооружались в юго-западных пустынях, на юге Франции, в Экваториальной Африке, в Чжукане и Ксичане (Китай), в Байконуре и Свободном (Россия). Рампы традиционного размера предназначались для засеивания Марса, для транспортировки же добровольцев в случае успеха терраформинга строились пусковые установки небывалых габаритов — для громадных ускорительных комплексов, получивших прозвище «Большие трубы». Рампы росли, как пышные стальные леса, уходящие корнями в бетон и изобильно орошаемые из федеральной казны.
Первые «посевные» ракеты выглядели на новых пусковых установках весьма скромно. Они серийно выпускались по образцам старых ракет «Титан» и «Дельта», без излишних усложнений; космодромы обрастали ими, как стручками гороха, готовясь отправить семена новой жизни на стерильную почву Марса.
В каком-то смысле можно было сказать, что весна наступила во всей Солнечной системе. По меньшей мере — затянувшееся бабье лето. Обитаемая зона расширялась, ее внешняя граница удалялась от Солнца по мере истощения запасов гелия в его ядре, продвигалась в направлении Марса и далее, к богатому твердой водой Ганимеду, спутнику Юпитера — следующего потенциального объекта терраформинга. На Марсе массы замороженных CO и НO начали высвобождаться в атмосферу на протяжении миллионов подряд летних сезонов. В начале «Спина» атмосферное давление у поверхности Марса не превышало восьми миллибар — примерно столько же, сколько и в трех милях над Джомолунгмой. Теперь же, даже без вмешательства человека, на планете воцарился климат, сравнимый с условиями на какой-либо из арктических вершин. Красную планету окутал густой, по марсианским понятиям, слой углекислого газа.
Следовало ускорить процесс. Мы собирались насытить воздух Марса кислородом, озеленить низины, создать водоемы там, где периодическое таяние почвенных льдов взрывало поверхность грязными паровыми гейзерами.
Отчаянными оптимистами были мы в ту зиму пусковых установок.
Я спросил, побывал ли И-Ди в больнице.
— И-Ди? Куда там. Он занят. Для того чтобы запускать ракеты на Марс, надо постоянно водить кого-то по кабакам. То же самое, что держит Джейсона во Флориде. Джейсон, как я понимаю, ведет практическую часть, если есть у них там эта практическая часть, а И-Ди работает фокусником на арене, извлекает из разных шляп нужные деньги. На похороны-то он, конечно, приедет. — Я вздрогнул, и она виновато улыбнулась. — Что поделаешь. Врачи говорят…
— Что она не выздоровеет?
— Что она умирает. Да. И я тебе говорю, как врач врачу. Ты не забыл, что я когда-то была врачом? Когда была способна на это. И вот ты уже вырос, ты уже сам зрелый доктор с практикой… Бог мой, летит время…
Я не обижался на такую прямоту, даже ценил ее. Может быть, причиной подобного поведения Кэрол была заставшая ее врасплох трезвость. Она вдруг вернулась в ярко освещенный мир, от которого двадцать лет пряталась в тени, и мир этот оказался таким же ужасным, как и прежде.
Машина подрулила к больнице. Кэрол уже освоилась в реанимационном отделении и довела меня до самой двери палаты, в которой умирала мать. Она остановилась перед дверью, и я спросил, не войдет ли она внутрь.
— Нет. Не стоит. Я уже не раз с ней прощалась.
Побуду на свежем воздухе, где не пахнет дезинфекцией. Покурю с санитарами у приемного покоя, у каталок. Зайдешь за мной туда?
Я пообещал.
Мать оставалась без сознания, на искусственном дыхании. Меха аппарата посвистывали, грудная клетка матери расширялась и опадала. Голова ее поседела почти полностью. Я погладил ее по щеке, но она не реагировала.
Повинуясь совершенно неуместному здесь врачебному рефлексу, я приподнял одно из ее век, должно быть, чтобы проверить реакцию зрачка. Глаз, однако, сильно пострадал от кровоизлияния при ударе. Я увидел залитое кровью, красное, как спелый томат, глазное яблоко.