Послышалось жуткое шипение. Он закричал, уронил орех и удрал на более высокую ветку.
Приближалось существо размером с крупную домашнюю кошку: оно неуклюже карабкалось к тайнику с орехами. Оно подняло голову в сторону Нота и снова зашипело, показывая розовый рот с могучими верхними и нижними резцами. Удовлетворённое тем, что удалось прогнать грабителя, оно вытащило один из запасённых орехов и, сжав его мощными челюстями, раскололо скорлупу. Вскоре оно грызло уже целеустремлённо, расширяя сделанное отверстие. Наконец, оно добралось до ядрышка ореха — Нот, глядевший из-за ствола дерева, почти пропал, внезапно ощутив сладкий аромат — и с шумом съело его.
Этот алиуравус выглядел как нечто вроде примитивной белки с мордой, похожей на мышиную. У него был длинный густой хвост, назначение которого состояло в том, чтобы замедлять его падение, словно парашют, каждый раз, когда он срывался с дерева, как он часто делал. Хотя он был более неуклюжим, чем нотарктус, когда лазил по деревьям, из-за того, что у него не было хватательных рук и ног примата, он был гораздо крупнее, чем было нужно, чтобы отогнать Нота.
Алиуравус был одним из первых грызунов. Это обширное и жизнестойкое семейство появилось за несколько миллионов лет до этого в Азии, и с тех пор расселилось по всему миру. Этот небольшой конфликт был лишь перестрелкой в начале эпохального конфликта за ресурсы между приматами и грызунами.
И грызуны уже побеждали.
Они побеждали приматов в битве за пищу при помощи одного приспособления. Ноту были нужны щипцы для орехов, чтобы съесть лесной или американский орех, и жернова, чтобы обрабатывать зерно вроде пшеницы и ячменя. Но грызуны благодаря своим сильным, постоянно растущим резцам могли прогрызать самые прочные скорлупки орехов и оболочки зёрен. Уже скоро они начнут поедать плоды с лучших деревьев даже ещё до того, как те созреют.
Но существовало не только это обстоятельство: грызуны в значительной степени превосходили приматов по скорости размножения. Этот алиуравус мог родить несколько выводков в течение одного года. Многие из его детёнышей стали бы жертвами голода, конкуренции со стороны сородичей или хищничества птиц и плотоядных зверей. Но для того, чтобы продолжить линию, достаточно было выживания лишь немногих особей, и для алиуравуса каждый из его детёнышей представлял собой небольшой вклад в размножение — в отличие от нотарктуса, который размножался только один раз в год, и для которого потеря одного детёныша была существенным происшествием. И большие выводки грызунов, кстати, давали много сырья слепым скульпторам естественного отбора: темпы их эволюции были устрашающими.
Пусть даже приматы вроде Нота были гораздо умнее, чем такие грызуны, как алиуравус, его вид не мог составить им конкуренцию.
В Северной Америке становились редкими не только плезиадапиды. Вовсе не было случайностью то, что вид Нота был оттеснён в этот полярный лес на краю света. В будущем линия Нота мигрирует дальше, перевалив через крышу мира, в Европу, а оттуда в Азию и Африку, приспосабливаясь и изменяясь по мере своего переселения. Но в Северной Америке в течение следующих немногих миллионов лет победа грызунов будет полной. Возникнет новая экосистема, населённая гоферами, белками, лесными хомяками, сурками, полевыми мышами и бурундуками. В Северной Америке больше не останется никакихприматов: вообще ни одного на протяжении следующего пятидесяти одного миллиона лет — до тех пор, пока весьма отдалённые потомки нотарктусов, люди-охотники, не придут туда из Азии, перейдя через Берингов пролив.
Когда грызун закончил есть, Нот осторожно вылез из своего укрытия. Своими проворными руками он искал остатки ядрышек орехов, которые обронил алиуравус, и беззастенчиво запихивал их в рот.
Южное небо всё ещё оставалось светлым по несколько часов в день. Но теперь солнце описывало круги ниже линии горизонта. Почти все озёра замёрзли, а деревья были скованы морозом — некоторые из них сверкали густыми обрывками кружев, где туман замёрз на паутине. Передвижения нотарктусов по деревьям и тихому подлеску были вялыми и неуклюжими. Но это не имело значения; этой осенью лес мог предложить им немного больше еды.
Наступил последний светлый день, когда слои подсвеченных красным облаков лежали на лиловом южном небе, а пурпурно-зелёное полярное сияние колыхалось в небе, словно широкая завеса поверх звёзд.
Нотарктусы поспешно спустились на землю и стали раскапывать места, где осталась незамёрзшая почва под слоями листьев или под корнями деревьев. Сегодня ночью будет самый сильный мороз этой зимы, и все они знали, что пришло время забираться в укрытие. Поэтому приматы рыли землю, строя норы, в которых было бы очень удобно жить Пурге. Всё выглядело так, будто краткое пребывание на деревьях было всего лишь мечтой о свободе.
В глубочайшей темноте Нот полз по тоннелям, стенки которых были быстро сглажены движущимися по ним телами приматов, по полу, усыпанному вылезшей шерстью. Наконец его чувствительный нос вывел его к Правой.
Нот осторожно обнюхал сестру. Она уже была сонной, плотно обернула хвост вокруг себя и лежала рядом с животом Большой. Она подросла за месяцы их жизни со стаей Огромной, но Правая всегда будет маленькой, навсегда сохранит черты заморыша, над которым измывалась её сестра-близнец, ныне мёртвая. Тем не менее, её зимний мех выглядел гладким, здоровым и чистым от спутанной шерсти и грязи, а хвост был жирным и хранил в себе запас, который должен поддерживать её жизнь всю зиму.
Нот чувствовал своего рода удовлетворение. Если вспомнить ужасное начало их лета, то они оба справились с трудностями выживания лучше, чем можно было ожидать. Не имея собственных детёнышей, они по-прежнему оставались единственной семьёй, которая была у Нота — всё его генетическое будущее зависело только от Правой — но пока он ничего не мог сделать для неё помимо того, что уже сделал.
В темноте, погрузившись в запахи и тихие звуки своего вида, Нот прижался к своей сестре так крепко, как мог. Он закрыл глаза и вскоре заснул.
Он видел короткие сны — обрывки летнего света, долгие тени, падение его матери с деревьев. А затем, по мере того, как замедлялись жизненные процессы, его сознание померкло.
IV
Лучи солнца, почти горизонтальные, светили в лесу, словно прожектора. Над медленно оттаивающими прудами висел холодный туман, сияя сложными серовато-розовыми водоворотами, красотой которых некому было любоваться. От худых стволов деревьев тянулись к северу огромные чёрные тени. Но на голых ветвях уже наклёвывались первые листья — крохотные зелёные пластинки, висящие почти вертикально, чтобы улавливать свет солнца. Листья уже работали: дни весны и лета были настолько коротки, что эти выносливые слуги растений должны были собрать каждый лучик света, какой могли.
Вначале был лишь проблеск света, рассвет, который длился не больше нескольких минут. Но это был первый раз за несколько месяцев, когда показался диск солнца.
В лесу было тихо. Крупные травоядные мигранты всё ещё были в сотнях километров отсюда, на юге; пройдут недели, прежде чем они вернутся, разыскивая свои летние кормовые угодья, и даже птицы пока ещё не прилетели. Но Нот уже проснулся, выбрался из укрытия и искал еду.
Он был только что из норы: измождённый, хвост тощий и совершенно без жира. Его мех, взъерошенный и в пятнах жёлтой мочи, окружал его тело, словно облако: освещённый солнцем, он заставлял его выглядеть вдвое крупнее своего истинного размера. На деревьях было ещё мало корма, поэтому ему приходилось шнырять по покрытой слоем опавшей листвы замороженной земле. После зимнего холода казалось, словно здесь никто и никогда не жил, и он метил камни и стволы дерева своим мускусом всюду, где проходил.
Вокруг него, словно мрачно соревнуясь друг с другом, искали корм самцы стаи. Они все были взрослыми: даже те, кто родился меньше года назад, уже почти доросли до своего полного размера, тогда как относительные ветераны вроде самого Императора, приближаясь к своему третьему дню рождения, двигались с некоторым трудом по сравнению с прошлым годом. После зимы, проведённой в голодном сне, они все выглядели больными, и остаточный холод щипал сквозь поредевший мех их лишившиеся жира тела.
Бродить по лесу так рано было рискованно. Самки всё ещё спали в норах, расходуя остатки своих зимних запасов. Хищники уже были активны — и, поскольку пищи по-прежнему было мало, рано проснувшиеся приматы были привлекательным объектом для нападения. Если кто-нибудь из самцов неожиданно находил укромное место с едой, его быстро окружали цепкие и завистливые конкуренты, заставляя пустой лес отзываться эхом на их вопли и визг.
Но у Нота не было выбора — только рисковать выйти на холод. Приближалось время размножения, время жестокой конкуренции среди самцов. Тело Нота знало, что, чем быстрее оно наберёт запас сил и энергии для грядущих сражений, тем лучше будут у него шансы найти брачного партнёра. Он должен пойти на риск.
Ориентируясь по смутным воспоминаниям о карте ландшафта, которая сформировалась у него в прошлый сезон, Нот вышел к самому большому из ближайших озёр.
Озеро ещё оставалось большей частью замёрзшим, покрытое слоем серого льда, присыпанного рыхлым зернистым снегом. Пара первых мигрантов — птиц, похожих на уток — шлёпала лапами по льду, с надеждой поклёвывая его поверхность. Под серым льдом Нот смог различить холодную голубизну более старого льда, линзу сильно замороженного материала, который не смог растаять прошлым летом и точно так же не сумеет растаять и в этом году.
Недалеко от края воды он прошёл мимо серо-белого комка. Это был мезонихид. Как песец более поздних эпох, он переживал зиму на поверхности земли. Но во время внезапного похолодания зимой этот мезонихид потерялся в метели, проиграл схватку с холодом и умер здесь, на берегу озера. Его тело быстро промёрзло и пока выглядело прекрасно сохранившимся. Но по мере его оттаивания бактерии и насекомые начали свой пир: Нот ощущал сладкое зловоние разложения. Слюна наполнила его рот. Полуоттаявшее мясо было неплохим на вкус, а личинки мух были солёным лакомством. Но его жажда пересилила голод.
Около мелкого грязного берега озера лёд был тонким и треснутым, и Нот чувствовал запах ледяной открытой воды. Вода была зеленоватая, уже полная жизни, покрытая сероватыми осколками старого льда. Нот опустил морду в воду и начал пить; между зубами у него застревала неприятная слизь.
Он видел, что с поверхности воды выпирают кучки маленьких прозрачных серых шариков: икра земноводных обитателей озера, отложенная как можно раньше. А ближе к берегу, на мелководье прямо у своих ног Нот разглядел крохотных чёрных извивающихся существ — первых головастиков. Он опустил ладони в воду, позволяя слизи прилипнуть к его ладоням, и сунул склизкий улов в рот.
Напряжение заставило его согнуться, кишки сократились, и под ним появилась лужица водянистого помёта.
Но вот по поверхности воды пошли волны, лёд стал ломаться с резким треском. Из глубин озера появлялось нечто огромное. Нот помчался в укрытие на ближайшем дереве, выпучив глаза.