Она отложила яйца, как делала и прежде. А что ещё ей оставалось делать?
Гнездо представляло собой круглую яму, выцарапанную в грязи, и она расположила в нём яйца со странной, почти хирургической точностью. Она убедилась, что эти двадцать яиц лежали не слишком близко друг к другу, и что вершина каждого удлинённого яйца указывала на середину, поэтому у появляющихся на свет птенцов будет хорошая возможность прокопать себе путь наружу. Затем она закрыла яйца грязью и мхом. Она несколько раз возвращалась к гнезду и дотрагивалась когтями до скорлупы, чтобы проверить её. Яйца развились хорошо; она могла это видеть. Но теперь яйца проклёвывались — на свет появлялось её потомство — и от него ничего не осталось, кроме разбросанных ошмётков красного мяса и разгрызенных костей. И здесь, в центре разорённого гнезда, сидело млекопитающее, а его морда была перепачкана кровью, желтком и грязью.
Вот, почему Ранящая прыгнула.
Пурга беспомощно брызнула мочой и мускусом, оставляя запах, предупреждающий: «Берегитесь! Здесь охотник на млекопитающих!»
Затем она побежала из леса обратно на поляну анкилозавров.
Но на краю поляны Пурга дрогнула. Она могла сделать выбор, но выбор был опасным. Она должна была уйти от преследования троодона. Она торопилась обратно в нору, где её ждали детёныши. Но, пересекая поляну, она вновь лишалась той безопасности, которую дают деревья. Бессознательный подсчёт моментально выдал результат. Она начала азартную игру: гонку через поляну.
Сонный детёныш-великан поднял одно костяное веко.
Свет казался ярче, чем был раньше, делая Пургу хорошо видимой. Но это был совсем не рассвет: это была всего лишь комета, её огромное ядро, размытое и яркое; струи газов, которые вырывались из него, были отчётливо видны даже сквозь пелену воздуха. Это было жуткое и необычайное зрелище, которое пробудило проблеск любопытства у её живого ума, даже когда она спасалась бегством.
На краю её поля зрения мелькнула тень.
Она инстинктивно бросилась в сторону — как раз в тот момент, когда передняя лапа динозавра хлопнула по земле там, где она только что была. Она стремительно помчалась обратно в стадо анкилозавров, ища укрытия в тени динозавров, пребывавших в ступоре.
Троодон преследовал её среди огромных ног. Но даже в пылу ярости охотница на млекопитающих не хотела тревожить этих огромных бронированных животных. Их похожие на булаву хвосты могли сокрушить её в считанные секунды. Пурга даже рискованно скользнула подогромную поднятую ногу одного из анкилозавров, которая парила над ней, словно падающая луна, а в это время раздосадованная Ранящая шипела и царапала землю.
Наконец, Пурга добралась до дальнего края поляны. Обоняние и инстинкт безошибочно руководили ею, и она бросилась в подлесок.
Её нора была тёмной дырой в земле, слишком тёмной даже для её огромных глаз, чтобы можно было что-нибудь там различить. Она была похожа на вход в пасть, открывшуюся в тёплой земле. Но нора была полна родственного запаха её семьи, и она слышала сопение своих двоих детёнышей, когда они вслепую выползали из темноты.
Вскоре их тёплые крошечные рты стали пощипывать её живот, ища соски. Её брачного партнёра здесь не было; в эту ясную ночь мелового периода он ушёл искать пищу в одиночку.
Но Ранящая должна быть где-то рядом; запах тёплой плоти, шерсти и молока, который помог привести домой Пургу, также привлёк бы сюда и охотника.
Императивы в её голове вновь изменились. Она подгребла детёнышей за своё тело и полезла в заднюю часть норы, подальше от входа. Пурга, в отличие от троодона, была молодой: ей было всего лишь несколько месяцев от роду, и это был её первый выводок. И, в отличие от плодовитых динозавров, вид Пурги рождал мало детёнышей. Ей нельзя было позволить себе потерять выводок. И теперь она готовилась сражаться за него.
Позади неё нора словно взорвалась.
Крыша из утрамбованной почвы провалилась, усыпав Пургу и детёнышей землёй. Всё залил свет кометы, пугающе яркий после нескольких секунд темноты. Создалось такое ощущение, словно упала бомба. Огромная хватательная лапа опустилась с неба в нору. Детёныши извивались и визжали, но один из них оказался наколотым на окровавленный коготь. Его жизнь оборвалась в один миг. Его подняли вверх, голый, безжизненный комочек плоти, и его не стало и в норе, и в жизни Пурги.
Пурга шипела от горя. Она побежала к выходу из норы, прочь от когтя. Она могла ощущать оставшегося детёныша, голого и спотыкающегося, спешащего за ней. Но коварный троодон предвидел и это. Теперь тот коготь сунулся в отверстие входа, взламывая земляные стенки. Пальцы рептилии сжались и выдавили жизнь из второго детёныша — его череп и крохотные кости были сломаны, а органы раздавлены в кашу.
Мир Пурги был разрушен до основания в несколько мгновений; она сама выбралась из-под развалин, оставшихся от входа в нору, вдалеке от взломанного свода норы, и поспешила в самые глубокие отнорки своей норы. Но эта похожая на машину когтистая лапа вновь и вновь проламывала крышу, оставляя в ней дыры, сквозь которые внутрь проникало ещё больше молочно-белого света кометы.
Тело Пурги убеждало её бежать, искать темноту, новую нору, а нора — быть где угодно, но обязательно здесь .
Она даже проголодалась; для существа с таким быстрым, как у Пурги, обменом веществ прошло очень много времени с тех пор, как она поужинала желтком яиц Ранящей.
Но внезапно силы покинули её.
Она забилась в самый дальний отнорок своей разрушенной норы, дрожа и опустив лапки себе на мордочку, словно собираясь чистить мех от клещей. С момента своего рождения в этом мире огромных зубов и когтей, которые могли обрушиться с неба без предупреждения, она боролась за выживание при помощи инстинкта и проворства. Но теперь она лишилась детёнышей. Врождённые императивы рухнули и её охватило нечто вроде отчаяния.
И пока Пурга дрожала среди остатков своей норы, мир содрогался вместе с нею.
Если бы она сдалась сейчас, от неё бы не осталось ни одного потомка: молекулярная река преемственности поколений иссякла бы навсегда. Другие представители её вида, конечно же, продолжат размножаться; другие линии протянутся в очень отдалённое будущее, будут распространяться и эволюционировать, но не линия Пурги, не еёгены.
И не Джоан Юзеб.
Жизнь всегда жила случаем.
Огромная когтистая лапа ещё раз обрушилась вниз — в нескольких сантиметрах от Пурги. И теперь Ранящая, сгорая от нетерпения, просунула свою крупную голову в нору. Пурга испуганно замерла перед стеной зубов, готовых её схватить.
Но, когда динозавр, визжа, протиснулся ещё ближе, Пурга ощутила запах мяса, раздавленных костей и неясную сладость молока. Горячее дыхание чудовища пахло детёнышами Пургы.
В порыве гнева Пурга бросилась вперёд.
Большие зубы щёлкнули, прорезав воздух вокруг Пурги, словно какая-то огромная деталь машины.
Но Пурга извернулась, чтобы избежать их блестящих рядов, и вонзила свои собственные зубы в уголок губ динозавра. Чешуйчатая кожа была жёсткой, но она почувствовала, как её нижние резцы погрузились в тёплую и мягкую плоть внутри рта этого существа.
Ранящая взревела и рванулась назад. Пургу, повисшую на собственных зубах, вытащили из норы и подняли в воздух на высоту во много раз больше высоты её собственного тела, над чешуйчатым животом Ранящей, и исторгли в холодную ночь.
Приступ её гнева прекратился. Она мотнула головой, оторвав кусок плоти динозавра, и кувырком упала вниз, прорезав туманный воздух. Как только она упала, большая когтистая рука стала шарить следом за ней из стороны в сторону, пытаясь её схватить. Но Пурга была существом, рождённым для жизни на деревьях, и во время падения она развернулась. Вновь удача сопутствовала ей — хотя беспощадный коготь пролетел настолько близко от неё, что ветерок от его движения всколыхнул шерсть на её брюшке.
Она упала на пятачок вытоптанной грязи и моментально извернулась. Но зубы и когти уже приближались снова, сияя серебром в пугающем свете кометы. Ловко выгнувшись, Пурга перевернулась, вскочила на ноги и бросилась к корням ближайшего дерева. Оказавшись в одиночестве, с широко раскрытыми глазами и приоткрытым ртом, она забилась в укрытие, тяжело дыша и вздрагивая, когда шевелился какой-нибудь лист.
Во рту у Пурги оставался обрывок мяса. Она забыла, что оторвала его от динозавра.
Она быстро прожевала и проглотила его, ненадолго утолив голод, который терзал её даже сейчас. Затем она огляделась в поисках более безопасного убежища.
Ранящая ходила и рычала, давая выход своей досаде.
Пурга выбрала жизнь. Но она нашла врага.
II
Хвост Дьявола был таким же старым, как Солнце.
Солнечная система родилась из густого вращающегося облака камней и газов. Разорванное взрывом сверхновой, облако быстро оформилось в планетезимали: рыхлые сгустки из камня и льда, которые хаотично плавали во тьме, словно слепые рыбы.
Планетезимали сталкивались. Они часто разрушались, и их вещество возвращалось в облако. Но некоторые из них сливались. Из этой грохочущей ярости выросли планеты.
Ближе к центру новые планеты представляли собой похожие на Землю каменные шары, спечённые огнём Солнца. А дальше рождались огромные туманные миры, шары, наполненные газами — даже самыми лёгкими из всех газов, водородом и гелием, газами, которые образовались в первые несколько мгновений жизни самой вселенной.
И вокруг этих растущих газовых гигантов, словно мухи, роились кометы — последние из ледяных планетезималей.
Для комет это было опасное время. Многие из их были затянуты в гравитационные поля Юпитера и других гигантов, и их массы пошли на прокорм этих растущих монстров. Другие были запущены из гравитационных рогаток здешних гигантов внутрь Солнечной системы, в её тёплый и тесный центр, чтобы уже там разбивать внутренние планеты.
Но нескольких счастливчиков, которым удалось выжить, запустили в другую сторону, прочь от Солнца, в обширное и холодное пространство внешней тьмы. Вскоре здесь образовалось рыхлое облако комет, медленно движущихся по протяжённым орбитам, которые могли растягиваться на полпути до ближайшей звезды-соседа Солнца.
Одной из них был Хвост Дьявола.
Здесь комета была в безопасности. На протяжении большей части его долгой жизни ближайший из соседей находился от него на таком же расстоянии, как Юпитер от Земли. А в самой дальней точке своей орбиты Хвост Дьявола преодолевал целую треть пути до ближайшей звезды, добираясь, наконец, до такого места, где само Солнце терялось на фоне полей звёзд, а теснящиеся вокруг него планеты были и вовсе невидимы. Вдали от жара Солнца комета быстро остыла и накрепко замёрзла. Сверху она почернела от силикатной пыли, а эпохальный мороз изваял на её поверхности с низкой силой тяжести экзотичные хрупкие ледяные скульптуры — лишённую смысла страну чудес, которую никогда не увидит ничей глаз.
Здесь комета плавала в течение четырёх с половиной миллиардов лет, пока на Земле континенты встречались в танце, а виды возникали и угасали.
Но слабая сила тяготения Солнца брала своё. Медленно, медленнее, чем достигали своего расцвета империи, комета подчинялась ей.
И она начала двигаться обратно к свету.
Рассвет слегка зардел в восточной части неба. Плыли кучевые облака, а в цвете неба был заметен специфический оттенок фиолетового синяка. В эту отдалённую эпоху даже сам воздух был иным — более плотный, влажный, насыщенный кислородом. Для человеческого глаза даже небо казалось бы чуждым.