— Эта конференция посвящена не исключительно биологии, — сказала Джоан. — Я хотела, чтобы лучшее и ярчайшие умы из многих областей знания приехали сюда встретились друг с другом. Мы должны учиться думать по-новому.
Алиса покачала головой.
— И при всём моём скептицизме в отношении именно этого конкретного проекта я думаю, что вы недооцениваете себя, доктор Моуган. Просто подумайте. Вы приходите в этот мир голым. Вы берёте то, что даёт вам Земля — металл и нефть — и вы придаёте этому материалу форму, делаете его умным и зашвыриваете через космическую пустоту в другой мир . Образ НАСА всегда был удручающе унылым. Но то, что вы делаете, очень романтично.
Моуган попробовал отшутиться:
— Клёво, м’дам, я должен буду пригласить вас на очередную оценку результативности моей работы.
Зал продолжал заполняться пассажирами. «Кто-нибудь знает, что происходит?» — спросила Джоан.
— Это протестующие, — сказал Ян Моуган. — Они бросают камни в комплекс аэропорта. Полиция теснит их подальше, но беспорядки продолжаются. Они позволяют нам приземлиться, но забрать багаж прямо сейчас, или же покинуть здание аэропорта будет небезопасно.
— Потрясающе, — произнесла Джоан. — Итак, мы собираемся быть в осаде всё время конференции.
— А кто всё затеял? — спросила Алиса.
— Главным образом «Четвёртый мир».
Главенствующая группировка, основанная на отколовшейся христианской секте, которая утверждала, что представляет интересы мировой люмпенизированной прослойки общества: так называемый «четвёртый мир» , люди, которые были ещё менее заметными, чем нации и группировки, образующие «третий мир» — беднейшие и самые отъявленные изгои, вне поля зрения богатых северных и западных наций.
— Они думают, что в Австралии находится сам Пикерсгилл.
Джоан испытала мимолётное ощущение тревоги. Британец по происхождению, Грегори Пикерсгилл был харизматическим лидером центрального культа; худшие из неприятностей — иногда смертельно опасные — следовали в его окружении. Она усилием воли подавила волнение.
— Давайте, оставим это дело полиции. На повестке дня — конференция, и нам надо спешить.
— И планета, которую надо спасать, — улыбаясь, сказал Ян Моуган.
— Ты прав, чёрт побери.
В одном углу терминала возникло волнение, когда прикатили большой белый ящик. Он напоминал огромный холодильник. Вспыхнул свет, камеры потянулись к лицу Элисон Скотт.
— Одно место багажа, которое явно не могло подождать, — пробормотала Алиса.
— Думаю, это живой груз, — сказал Моуган. — Я слышал, как они разговаривали о нём.
Теперь маленькая Бекс Скотт бежала навстречу Джоан. Джоан увидела, как Ян Моуган уставился на её голубые волосы и красные глаза; возможно, народ в Пасадене несколько отстал от жизни.
— О, доктор Юзеб, — Бекс взяла Джоан за руку. — Я хочу, чтобы вы увидели то, что привезла моя мама. И вы тоже, доктор Сигурдардоттир. Подойдите, пожалуйста. Ой, вы были так добры ко мне на самолёте. Меня действительно напугали все эти дым и болтанка.
— Тебе не угрожала никакая реальная опасность.
— Знаю. Но даже так я всё равно была напугана. Вы это заметили, и вы были добры ко мне. Проходите вперёд, я бы очень хотела, чтобы вы поглядели на это.
Джоан и Алиса, сопровождаемые Моуганом, позволили, чтобы их провели через весь зал.
Элисон Скотт говорила в камеру. Она была высокой и статной женщиной.
— … Область моих исследований — это эволюция индивидуального развития. Как говорят в бульварной прессе — «эво-дево». Задача состоит в том, чтобы понять, например, как заново вырастить потерянный палец. Это делается при помощи изучения предковых генов. Совместите птицу и крокодила — и вы сможете взглянуть на геном их общего предка, рептилии, жившей до динозавров, около двухсот пятидесяти миллионов лет назад. Даже в самом конце двадцатого века одна группа экспериментаторов сумела «включить» рост зубов в клюве курицы. Древние связи по-прежнему находятся там, извращённые ради других целей; всё, что вам нужно сделать — это найти правильный молекулярный выключатель…
Джоан вскинула брови.
— Обалдеть. Можно подумать, что это всё устроено ради неё.
— Работа женщины — шоу-бизнес, — сказала Алиса с холодным неодобрением. — Не больше, не меньше.
Элисон Скотт триумфально открыла ящик и встала рядом с ним. Одна стенка оказалась прозрачной. По напирающей толпе пробежал вздох удивления — и вдобавок один сдавленный вскрик. Скотт сказала:
— Пожалуйста, помните: то, что вы видите — это обобщённая реконструкция, не более того. Такие детали, как цвет кожи и поведение, по сути, нужно было изобретать с нуля.
— Боже мой, — произнесла Алиса.
Существо в ящике на первый взгляд напоминало шимпанзе. Это была самка ростом не выше метра; были видны её груди и гениталии. Но она могла ходить вертикально. Джоан могла судить об этом после первого же взгляда на специфичные расширенные обводы её бёдер. Однако прямо сейчас она никуда не шла. Она сжалась в углу, и её длинные ноги были прижаты к груди.
— Я же говорила вам, доктор Юзеб. Теперь вам не нужно идти и ковырять кости в пыли. Теперь вы можете встречатьваших предков вживую, — сказала Бекс.
Вопреки себе, Джоан была очарована. Да, подумала она: встречать моих предков , всех этих волосатых бабушек — всё, чему действительно была посвящена работа всей моей жизни. Элисон Скотт явно держит нос по ветру. Но была ли когда-нибудь эта бедная химера реальностью? И если нет, то на кого они были похожи в действительности?
Бекс импульсивно схватила Алису за руку.
— А вы видите? — Её малиново-красные глаза сияли. — Я же говорила, что вам не стоит расстраиваться из-за потери бонобо.
Алиса вздохнула.
— Детка, если у нас не нашлось места для шимпанзе, то где мы найдём место для неё ?
Испуганная самка суррогатного австралопитецина обнажила зубы в паническом оскале.
ГЛАВА 9
Ходоки
Центральная Кения, Восточная Африка. Примерно 1,5 миллиона лет до настоящего времени
I
Бегать она любила больше, чем что-либо ещё в своей жизни. Вот, для чего было создано её тело.
Когда она бежала на короткую дистанцию, то могла покрыть сотню метров за шесть или семь секунд. В более устойчивом темпе она могла пробежать милю за три минуты. Она могла бегать . Как она бежала, её вдохи горячими волнами врывались в лёгкие, а мускулы длинных ног и движущиеся взад-вперёд руки наливались теплом. Она любила ощущать покалывание пыли, когда та попадала на её голую, блестящую от пота кожу, и вдыхать горячий, электризующий аромат знойной сухости земли.
Был самый конец сухого сезона. Полуденный зной висел над саванной, а стоящее над головой солнце пронизывало пейзаж отвесными лучами. Среди похожих на подушки вулканических холмов трава была редкой и жёлтой, она была повсюду объедена и вытоптана большими стадами травоядных. Их тропы, через которые она бежала, напоминали дороги, связывающие пастбища и источники воды. В эту эпоху облик пейзажу придавали крупные потребители травы; ни один из множества видов людей в мире пока ещё не узурпировал эту роль.
В полуденную жару пожиратели травы собирались группами в тени, или же просто лежали в пыли. Она окинула взглядом большие статичные стада слонов нескольких различных видов, похожие издали на серые облака. Нескладные страусы шагали, высоко поднимая ноги, и вяло поклёвывали землю. Быстроногие хищники лениво спали вместе со своими детёнышами. Даже падальщики, парящие кругами птицы и трусоватые обжоры, отдыхали от своей ужасной повседневной работы. Ничто не было потревожено, кроме пыли, которую она поднимала, ничто не двигалось, кроме её собственной быстрой тени, сжавшейся до лоскутка темноты прямо под её телом.
Полностью окунувшись в ощущения своего тела, в свой собственный мир, она бежала, ни о чём не думая, ничего не анализируя, бежала, наслаждаясь скоростью и свободой, каких прежде не знал ни один примат.
Она думала не так, как думал бы человек. Она ощущала лишь своё дыхание, приятную боль в мускулах и животе, и землю, которая, кажется, летела под её ногами. Но она бежала обнажённой и выглядела человеком.
Она была высокой — выше ста пятидесяти сантиметров. Её вид был выше, чем любой из более ранних людей. Она была гибкая, долговязая, и весила не более сорока пяти килограммов; её конечности были стройными, мускулы — крепкими, а живот и спина — ровными. Ей было только девять лет. Но она была на пороге взрослой жизни: её бёдра расширялись, а груди, маленькие и крепкие, уже округлились. И она ещё не закончила расти. Хотя она сохранит стройные пропорции тела, можно было ожидать, что она вырастет почти до двух метров. Её кожа, покрытая каплями пота, была голой, за исключением курчавой чёрной копны волос на голове и тёмных участков в промежности и подмышках. Фактически же, у неё было столько же волос, сколько у любой другой обезьяны, но они были бледные и мелкие. Её лицо было круглое и небольшое, у неё был мясистый округлый нос, выступающий вперёд, как у человека, а не приплюснутый, как у обезьяны.
Возможно, её грудная клетка была несколько высокой, слегка конической; возможно, из-за пропорций её длинных конечностей она могла бы выглядеть необычно. Но её тело не выходило за границы изменчивости человека; она могла бы напоминать жителя пустынной местности вроде народности динка из Судана, туркана или масаев, которые однажды будут ходить по земле, по которой она сейчас бежала.
Она выглядела человеком. Однако её голова всё же отличалась. Над её глазами тянулся широкий козырёк из кости, который переходил в длинный, наклоненный назад лоб. Оттуда кость тянулась, почти не поднимаясь, до задней части её черепа. Форма её головы была замаскирована густой копной волос, но уплощённость и малый объём её черепа нельзя было скрыть ничем.
У неё были тело человека и череп обезьяны. Но её глаза были ясными, зоркими и любопытными. Ей было девять лет; переполненная в этот краткий момент своей жизни радостью от ощущения своего тела, светом и свободой, она была так счастлива, как только могла быть. На взгляд человека она была бы красива.
Её люди были гоминидами — ближе к людям, чем шимпанзе или гориллы — и были родственны виду, который однажды осторожно назовут Homo ergasterи Homo erectus . Но по всему Старому Свету было много, очень много вариантов, много подвидов, основанных на одном и том же общем плане строения тела. Они составляли успешный и разнообразный вид, и костей и осколков черепа вряд ли хватит, чтобы рассказать всю его историю.
Кто-то стрелой выскочил у неё из-под ног. Испугавшись, она остановилась, тяжело дыша. Это была тростниковая крыса — грызун; её неспешная кормёжка была прервана, и она удрала, возмущённая.
И она услышала крик: «Далеко! Далеко!»
Она оглянулась. Её люди, пятно где-то в отдалении, собрались на скалистом выступе, где намеревались остаться на ночь. Одна из них — её мать или бабушка — забралась на самый верх скалы и звала её, сложив руки чашей у рта. «Далеко!» Это был крик, который не могла издать ни одна обезьяна, даже Капо. Это было слово.