С тревожными криками взлетели птицы, спасаясь от поднимающегося дыма, а у его ног шныряли мелкие крысовидные кенгуру с распахнутыми от страха глазами. К тому времени, когда он отступил к поляне, огонь распространился, и отдельные очаги пожара соединились.
Наконец, пронзительно крича, из леса появилось огромное двуногое существо. Оно распушило тёмные перья, его голова была поднята на длинной шее, а его мускулистые лапы, казалось, заставляли дрожать землю, когда оно бежало. Это была самка гениорниса, гигантская нелетающая птица, вдвое больше страуса эму. Фактически это была одна из самых крупных птиц, которые когда-либо жили на Земле. Но она была испугана, и Йана видел это: у неё были распахнуты глаза, а странно маленький клюв был широко разинут.
И огромные лапы птицы попали в его веревку. Она с силой грохнулась вперёд, на землю. Её собственный импульс аккуратно насадил её на копьё Йаны. Она не умерла сразу. Попавшаяся в ловушку, с торчащим из спины окровавленным копьём, самка гениорниса хлопала своими слабыми, бесполезными крыльями. В глубине своего сознания она испытала своего рода сожаление о том, что её далёкие предки расстались с даром полёта. Но теперь рядом был скачущий и вопящий гоминид, и обрушившийся топор.
Огонь всё расползался по сторонам. Йане нужно было спешить с разделкой добычи и уходить отсюда.
Конечно, в Австралии до прибытия людей бывали пожары. Они начинались главным образом в сезон муссонов, когда много раз ударяли молнии. В ответ на это появилось несколько огнестойких видов растений. Но они не были широко распространёнными или доминирующими.
Но теперь положение дел изменилось. Всюду, где проходили люди, они устраивали пожары, стимулируя рост съедобных растений и выгоняя дичь из укрытий. Растительность уже начала приспосабливаться. Травы, такие же выносливые и распространённые, как и везде в мире, могли сгорать начисто, но всё же выживать. Деревья эвкалипта красноватого фактически эволюционировали для того, чтобы распространять огонь: куски их коры отрывались, и, подхваченные ветром, зажигали новое пламя в десятках километров от прежнего очага. Но на каждого победителя приходилось много, очень много проигравших. Более чувствительные к огню древесные растения не могли конкурировать в новых условиях. Каллитрис, который когда-то был широко распространён, становился редкостью. Были уничтожены даже некоторые растения, которыми люди дорожили как источником пищи, вроде некоторых плодовых кустарников. И когда в местах обитания животных свирепствовали пожары, их сообщества разрушались.
От первого места высадки Эйана, похожего на булавочный укол на карте континента, люди поколение за поколением расселились вдоль побережья и вверх по течению рек. Огромная волна огня и дыма словно прокатилась с северо-западной оконечности Австралии по всем внутренним районам этой обширной красной суши. И древняя жизнь не смогла противостоять этому фронту разрушения. Утрата гигантских мидий была лишь первым из событий вымирания.
Когда Йана покинул лес, огонь всё ещё полыхал, быстро распространяясь, и в небо поднимались высокие столбы дыма. Не интересуясь этим, он даже не обернулся.
Конечно же, он не смог унести домой целую птицу. Но в те времена возвращение с добычей не было главной целью. И когда Йана шёл по своему лагерю с головой гениорниса, наколотой на копьё, он был вознаграждён одобрительным похлопыванием от Осу и остальных — и робким принятием его подарков Агемой.
III
Новый Южный Уэльс, Австралия. Примерно 47 000 лет до настоящего времени
Каноэ из коры неподвижно застыло на тёмной воде озера.
Йоон и его жена Леда ловили рыбу. Йоон стоял, держа копьё, готовое поразить рыбу. У копья был наконечник из кости валлаби, ровно закреплённый и приклеенный смолой эвкалипта. Леда сделала снасть из волокон размятой коры и снабдила её крючком, сделанным из кусочка раковины. Но крючки были ломкими, а снасть — непрочной, так что намерение Леды состояло в том, чтобы подвести попавшую на крючок рыбу к лодке как можно аккуратнее, пока Йоон готовился поразить её копьём.
Йоону было сорок лет. Он был худощав, но у него было добродушное морщинистое лицо, хотя и изборождённое морщинами, потому что всю жизнь ему приходилось тяжело трудиться. И он гордился своей лодкой.
Он сделал каноэ, вырезав длинный овальный кусок коры эвкалипта и связав его концы, чтобы сделать нос и корму. Планширь был укреплен палкой, пришитой к нему растительными волокнами, и более короткими палками, служащими в качестве распорок. Трещины и швы были законопачены смолой эвкалипта и глиной. Однако каноэ было неустойчиво; оно низко сидело в воде, кренилось от любой ряби и сильно пропускало воду. Но, будь оно худым, или нет, обладая минимальным навыком, с этим каноэ можно было управляться даже на неспокойной воде. И пусть оно было исполнено грубо, его главным достоинством была простота: Йоон сделал его за день.
Предки Йоона, начиная с первой высадки Эйана, шли прямо через всю Австралию, с северо-запада на эту юго-восточную оконечность, прямо через засушливое сердце континента. Но они никогда не теряли навыков в изготовлении прекрасных лодок. В каноэ Йоона даже был огонь, горящий на куске влажной глины, уложенном на дно, поэтому они могли готовить раков, которых ловили.
Или могли приготовить, если бы поймали хоть одного.
Йоона это совершенно не заботило. Он мог стоять в чарующей тишине своей лодки весь день, и неважно, увидела бы его рыба, или нет. Даже крокодилы, проплывающие мимо с горящими глазами, не могли нарушить его уравновешенного состояния. Это было лучше, чем вернуться в лагерь на берегу, где повсюду бегали дети, тесали камни мужчины, и резали коренья женщины. Не говоря уже о лае динго. По его мнению, эти полудикие собаки приносили больше неприятностей, чем пользы, даже если они иногда помогали спугивать дичь.
Терпение Леды закончилось. С фырканьем отвращения она швырнула снасть в воду.
— Глупая рыба.
Йоон сел перед нею.
— Ну, Леда. Сегодня рыба просто осторожна. Тебе не нужно было бросать свою снасть. Нам нужно будет…
— И глупая, бесполезная дырявая лодка! — она ударила ногой по луже речной воды, скопившейся на гибком дне лодки, расплескав её.
Он вздохнул, достал чашку, вырезанную из дерева, и начал вычерпывать воду. Он не стал отвечать, надеясь, что она успокоится.
На голове Леды лежали кучкой внутренности рыбы, медленно греющиеся на солнце и источающие отвратительно пахнущий жир на её тело и голову. Жир отпугивал москитов, которые в это время года были настоящей напастью на озере. Её маленький нос был вздёрнутым, а рот — сморщенным. Она была лишь на год младше Йоона и с возрастом превратилась в мрачную, нервную, легко злящуюся женщину.
Она никогда не выглядела ещё уродливее, думал он. И всё же он знал, что никогда не бросит её. Он помнил, словно это было вчера, тот день, когда должен был взять самого младшего из её детей — он разбил ему голову камнем, а потом бросил его тело в огонь — и день всего лишь несколько лун спустя, когда он вынужден был вызвать выкидыш, ударяя её по животу, пока ребёнок не вышел наружу, чтобы слишком рано увидеть мир.
Она поняла, почему он должен был избавиться от детей. Люди были в походе, и она уже была обременена недавно отнятым от груди малышом. Она не могла позволить себе вынашивать другого ребёнка. Всё это она знала. Не успели даже сформироваться узы, объединяющие её с любым из потерянных ею детей; они покинули этот мир слишком рано для этого. Однако эти происшествия оказали влияние на её индивидуальность, навсегда сформировав её характер, словно треснувшую сухую грязь на дне высохшего озера. И во всех болях, от которых она страдала, она обвиняла Йоона.
— Нам нужно сделать что-нибудь получше этого, — произнесла она.
— Хм, — он погладил свой подбородок. — Более толстую снасть? Или, может…
— Я говорю не о более толстых снастях, кусок крокодильей какашки. Посмотрина это, — она взялась за его копьё с кусочками приклеенной кости. — Ты дурак. Ты ходишь на рыбалку с кусочками кости, а вот Алли пользуется гарпуном с остриём из кремня . Неудивительно, что его дети толстеют день ото дня.
Он закрыл глаза, подавляя очередной вздох. Алли, Алли, Алли: вот уже несколько дней ему казалось, что всё, что он слышал, было имя её старшего брата, который был таким умным по сравнению с Йооном, не говоря уже о том, что он лучше выглядел и так умело справлялся с делами.
— Стыдно, что ты не могла иметь детей от него, — пробормотал он.
Она щёлкнула зубами, как динго.
— Что ты сказал?
— Не бери в голову. Леда, будь умнее. У нас совсем не осталось кремня.
— Так добудь немного. Сходи на побережье и поторгуйся.
Он подавил в себе желание спорить. В конце концов, если не принимать во внимание оскорбление, её предложение было неплохим; стокилометровый путь к морю был хорошо проторен.
— Ладно. Я попрошу Алли, чтобы он пошёл со мной…
— Нет, — сказала она, и теперь уже смотрела вдаль.
Он нахмурился.
— Отчего же нет? Вчера перед танцами ты разговаривала со своим братом. Что ты ему говорила?
Она плотнее сжала рот.
— Просто говорили.
— Говорили. О чём? — теперь уже он начал злиться. — Обо мне? Ты снова поносила меня перед своим братом?
— Да, — каркнула она. — Да, чтобы ты знал. Так что теперь, если ты не хочешь выглядеть для всех глупым ребёнком, ты должен держаться в стороне от него. Иди один.
— Но такой поход…
— Иди сам , — она схватила весло со дна каноэ. — Возвращаемся обратно.
В итоге у него не осталось никакого выбора — лишь готовиться к путешествию на побережье в одиночку. Но перед тем, как отбыть, он узнал правду. Когда Леда разговаривала с Алли, она не нападала на Йоона, а защищалаего от осмеяния со стороны своего брата. До своего ухода он ничего не сказал Леде, но сохранил этот тёплый огонёк правды в глубине своего сердца.
Когда он тронулся в путь, за ним увязалась пара динго с их стоянки. Он бросал в них камни, пока те не отступили, рыча.
Вдалеке от озера он шёл в тишине. Земля была ровной и красной, поросшей призрачно-белым злаком спинифексом. Ничего не двигалось, кроме клочка его собственной тени у него в ногах. Повсюду в округе, насколько хватало глаз, до самого горизонта не было ни единого человека.
Австралия всегда была едва пригодным для жизни местом. Спустя пять тысяч лет жизни людей в этих местах на всём континенте было менее трёхсот тысяч человек — всего лишь по одному человеку на каждые двадцать пять квадратных километров — и в большинстве своём они собирались на побережьях и по берегам рек и озёр. А в великом красном сердце континента, на обширной древней известняковой равнине и в пустыне, поросшей кустарниковой лебедой, жило менее двадцати тысяч человек.
Но люди, хотя и жили здесь редкими поселениями, охватили Австралию тонкой сетью своей культуры, кухонными кучами, очагами и раковинами, изображениями, нарисованными на багровых скалах. И Йоон даже в одиночку, даже в своём скрипучем сорокалетнем возрасте, мог уверенно идти голым по красной пыли, вооружённым лишь копьём и бумерангом. Он сохранял уверенность, потому что его знания его семьи составляли единое целое с пейзажем.
Он следовал по извилистому пути змеи-прародительницы: самой первой из змей, которая, как говорят, приветствовала Эйана при его первой высадке из лодки, приплывшей с запада. И каждый сантиметр следа имел свою историю, которую он пел для себя, пока шёл. История была зашифрованным народным знанием о земле: это была история-карта, очень точная и полная.