— Один, — сказал он.
— Колб , — отозвался Понтер .
Он показал два пальца, как знак победы.
— Два.
— Дак , — сказал Понтер.
Три пальца.
— Три.
— Нарб.
Четыре пальца.
— Четыре.
— Дост.
Полная рука, пять растопыренных пальцев.
— Пять.
— Айм.
Рубен продолжил, добавляя по пальцу уже левой руки, пока не выучил числительные от одного до десяти. Потом попробовал их вразброс, чтобы посмотреть, будет Понтер называть их одинаково, или он их придумывает на ходу. Насколько Рубен мог судить — он и сам не очень хорошо помнил эти незнакомые слова — Понтер в показаниях не путался. Это была не хохма; это был настоящий язык.
Потом Рубен стал указывать на части тела. Он ткнул пальцем в свою бритую голову.
— Голова, — сказал он.
Понтер указал на собственную голову.
— Кадун .
Рубен указал на глаз.
— Глаз.
И тут Понтер сделал нечто поразительное. Он поднял правую руку ладонью наружу, словно прося Рубена подождать минутку, и потом начал быстро говорить на своём языке, слегка пригнув голову и снова склонив её набок, словно разговаривая с кем-то по невидимому телефону.
— Душераздирающее зрелище! — сказала Хак Понтеру через кохлеарные импланты.
— Да ты что! — ответил Понтер. — Мы, знаешь ли, не такие, как ты; информацию в нас нельзя просто записать .
— Достойно сожаления, — сказал Хак. — Но правда, Понтер, если бы ты с самого начала следил за тем, что они говорят друг другу, то сейчас бы уже знал гораздо больше слов, чем этот куцый список существительных. Я с большой долей достоверности распознала 116 слов их языка и по контексту использования примерно догадываюсь о значении ещё 240.
— Хорошо, — сказал Понтер с некоторым раздражением, — если ты считаешь, что у тебя получится, лучше, чем у меня…
— При всём уважении, в деле изучения языка даже у шимпанзе получится лучше, чем у тебя.
— Ладно, ладно! — сказал Понтер. Он потянулся к запястью и вытянул на компаньоне штырёк, включающий его внешний динамик. — Давай, работай!
— С удовольствием, — ответила Хак через кохлеарные импланты и переключилась на внешний динамик.
— Превет, — сказал женский голос. Сердце у Рубена подпрыгнуло. — Эй, я здесь!
Рубен посмотрел вниз. Голос исходил от странного импланта на левом запястье Понтера.
— Сказать руке, — произнёс имплант.
— Гмм, — сказал Рубен. Потом: — Привет.
— Превет, Рубен, — повторил голос женский голос. — Меня зовут Хак.
— Хак, — повторил Рубен, слегка качнув головой. — Где вы?
— Я здесь.
— Нет, в смысле гдевы? Я так понимаю, эта штуковина — что-то вроде сотового телефона — кстати, в больнице ими пользоваться вообще-то нельзя, они могут создавать помехи контрольной аппаратуре. Мы не можем вам перезвонить…
Би-и-ип!
Рубен замолчал. Сигнал исходил от импланта.
— Учим язык, — сказала Хак. — Следуйте.
— Учим? Но…
— Следуйте , — повторил Хак.
— Э-э… да, хорошо. О-кей.
Внезапно Понтер кивнул, будто услышал что-то неслышное для Рубена. Он указал на дверь палаты.
— Это? — сказал Рубен. — О, это дверь.
— Много слова, — сказал Хак.
Рубен кивнул.
— Дверь, — сказал он. — Дверь.
Понтер встал и подошёл к двери. Он положил свою огромную ладонь на ручку и, потянув за неё, открыл дверь.
— Гмм, — сказал Рубен. Потом: — О! Открыть. Открыть.
Понтер закрыл дверь.
— Закрыть.
Понтер несколько раз открыл и закрыл дверь.
Рубен нахмурился, но потом догадался:
— Открывает. Понтер открывает дверь. Или закрывает. Открывает. Закрывает. Открывает. Закрывает.
Понтер подошёл к окну. Он сделал руками жест, будто охватывая его.
— Окно, — сказал Рубен.
Он постучал по стеклу.
— Стекло, — сказал Рубен.
Понтер распахнул окно, и снова зазвучал женский голос:
— Я открывает окно.
— Нет, — поправил Рубен. — Я открываю. Понтер открывает. Я открываю.
Понтер захлопнул створки.
— Я закрываю окно, — сказал женский голос.
— Да! — сказал Рубен. — Всё верно!
Глава 13
Адекор Халд уже забыл, на что похожи Последние Пять. Он чуял их, чуял всех женщин. Менструация ещё не наступила — осталась самая малость. Её начало, которое совпадёт с новолунием, будет означать окончание Последних Пяти, окончание текущей луны и начало следующей. Но менструация будет у всех; он знал это, ощущая запах витающих в воздухе феромонов.
Ну, не у всех до единой, конечно. У подростков — девочек из поколения 148 — не будет, равно как у тех женщин поколения 144, у которых наступила менопауза, и также практически у всех представительниц более ранних поколений. И если бы какая-то из женщин была беременна или кормила грудью, у неё бы тоже не было менструации. Но до поколения 149 оставалось ещё много месяцев, а поколение 148 отлучено от груди давным-давно. Также было небольшое количество женщин, которые, обычно не по своей вине, были бесплодны. Но остальные, живущие вместе в Центре, постоянно обоняющие феромоны друг друга, давно синхронизовали свои циклы, и у них у всех вот-вот должен был начаться новый период.
Адекор прекрасно знал, что эти гормональные изменения делают женщин раздражительными в конце каждого месяца, и что именно поэтому пращуры-мужчины задолго до того, как начался отсчёт поколений, в эти дни собирались и уходили в лес.
Водитель высадил Адекора возле дома, который он искал — простого прямоугольного строения, наполовину выращенного, наполовину построенного из кирпича и раствора, с солнечными панелями на крыше. Адикор глубоко вдохнул через рот — успокаивающий вдох, минующий носовые синусы и обонятельные рецепторы. Он медленно выпустил воздух и пошёл по узкой тропинке мимо цветочных клумб, травяных газонов, кустов и живописно расставленных камней, заполняющих пространство перед домом. Добравшись до двери, которая оказалась приоткрыта, он громко позвал:
— Эй! Есть кто дома?
Мгновение спустя из-за двери появилась Жасмель Кет. Она была высокая, гибкая, и ей только-только исполнилось 250 лун — возраст совершеннолетия. Адекор различал в её лице черты и Понтера, и Класт; Жасмель повезло, что она унаследовала его глаза и её скулы, а не наоборот.
— Чт… Что… — Жасмель запнулась. Она замолчала, с заметным усилием овладела собой, и заговорила снова: — Что ты тут делаешь?
— Здравый день, Жасмель, — сказал Адикор. — Давно не виделись.
— Тебе хватает нахальства заявляться сюда, да ещё в Последние Пять.
— Я не убивал твоего отца, — сказал Адекор. — Честное слово, не убивал.
— Но его нет. Если он жив, то где он?
— Если он мёртв, то где тело? — спросил Адекор.
— Не знаю. Даклар говорит, что ты избавился от него.
— Даклар здесь?
— Нет, она ушла на курсы обмена мастерства.
— Я могу войти?
Жасмель взглянула на свой имплант, будто хотела удостовериться, что он по-прежнему функционирует.
— Ну… думаю, да, — сказала она.
— Спасибо.
Она отступила в сторону, и Адекор вошёл в дом. Внутри было прохладно — большое облегчение в летнюю жару. В углу возился домашний робот, поднимая с пола разные мелочи и удаляя с них пыль маленьким пылесосом.
— Где твоя сестра? — спросил Адекор.
— Мегамег , — Жасмель произнесла имя сестры с нажимом, словно упрекая Адекора за то, что он, по-видимому, забыл его, — Мегамег играет в барсталкс друзьями.
Адекор раздумывал, стоит ли ему показать, что он прекрасно осведомлён о жизни Мегамег — ведь Понтер постоянно рассказывал о ней и Жасмель. Будь это просто визит вежливости, он не стал бы развивать эту тему. Но от этого визита многое зависело.
— Мегамег, — повторил Адекор. — Да, Мегамег Бек. Из 148-го, да? Для своего возраста маловата, но драчлива. Хочет стать хирургом, когда вырастет.
Жасмель молчала.
— А ты, — продолжал напирать Адекор, — Жасмель Кет, учишься на историка. Особо интересуешься Эвсоем до начала отсчёта поколений, но тебе также нравится эпоха тридцатых поколений на этом континенте…
— Хватит, — сказала Жасмель, оборвав его на полуслове.
— Ваш отец часто о вас рассказывал. Он вас очень любил и гордился вами.
Жасмель приподняла бровь, явно удивлённая и польщённая.
— Я его не убивал, — снова сказал Адекор. — Поверь, я тоскую по нему так, что не выразить словами. С того… — Он оборвал себя; он едва не сказал, что со дня исчезновения Понтера Двое ещё не становились Одним, так что у Жасмель ещё не было шанса ощутить его отсутствие. Действительно, при нормальных обстоятельствах она бы и не виделась с отцом в последние три дня, с тех пор, как Двое перестали быть Одним. А вот для Адекора пустота в доме, отсутствие партнёра, который всегда был рядом, было реальностью его жизни каждое мгновение с того момента, как он пропал. Однако глупо спорить о том, чьё горе сильнее; Адекор осознавал, что, как бы он ни любил Понтера, но его дочь Жасмель связана с ним генетически, его плоть и кровь.
Вероятно, Жасмель подумала о том же самом.
— Я тоже по нему скучаю. Уже. Я… — Она отвела взгляд. — Я не слишком много времени с ним проводила, когда Двое становились Одним. Понимаешь, тот парень, с которым мы…
Адекор кивнул. Он не был уверен, что полностью понимает, каково быть отцом молодой женщины. У него самого не было детей поколения 147. Они с Лурт тогда уже образовали пару, но как-то так получилось, что Лурт не смогла забеременеть. Пришлось услышать массу шуток о том, как физик и химичка не смогли одолеть биологию. От поколения 148 у Адекора был сын Даб; он был мал и ещё жил с матерью, но стремился проводить с отцом каждое мгновение во время его ежемесячных визитов.
Но Адекор слышал и Понтеровы… ну, не сказать, что жалобы; он понимал, что таков естественный порядок вещей. Но всё же у Жасмель оставалось для отца так мало времени, когда Двое становились Одним, и Адекор знал, что Понтера это расстраивало. А теперь, похоже, Жасмель осознавала, что никогда больше не увидит отца, жалела о том времени, которое могла бы провести с ним, понимала, что уже ничего не исправить, не наверстать, что отец уже никогда её не обнимет, что она никогда не услышит его голос, одобрительный или весёлый или просто спрашивающий, как дела.
Адекор осмотрелся и нашёл себе стул. Он был деревянный, сработанный той же мебельщицей, что и тот, на котором Понтер любил сидеть на их веранде — та женщина была знакомой Класт.
Жасмель присела на другом краю комнаты. Позади неё робот уборщик тихо исчез, направившись в другую часть дома.
— Ты знаешь, что будет, если меня признают виновным? — спросил Адекор.
Жасмель закрыла глаза, вероятно, чтобы не дать взгляду метнуться вниз.
— Да, — тихо сказала она. Но потом продолжила, будто защищаясь: — Но какая разница? Ты уже оставил потомство, у тебя двое детей.
— Не двое, — сказал Адекор. — Один, со 148-го.
— О, — тихо вздохнула Жасмель, видимо, пристыженная тем, что она знала про партнёра отца меньше, чем партнёр отца знал про его дочерей.
— И, кроме того, речь не только обо мне. Моего сына Даба тоже стерилизуют, и мою сестру Келон — всех, у кого по крайней мере пятьдесят процентов генов моих генов.
Конечно, сейчас не старые времена; сейчас — эра генетического тестирования. Если бы Келон и Даб смогли показать, что не унаследовали аберрантных генов Адекора, то их могли бы помиловать и не подвергать операции. Но хотя некоторые преступления были результатом какого-то хорошо изученного генетического изъяна, убийство подобных маркеров не имело. К тому же, убийство было преступлением настолько отвратительным, что возможность, даже исчезающее малая, передачи склонности к нему последующим поколениям будет пресекаться всеми возможными средствами.