— И тебе привет, — сказал я. — Как у тебя дела?
— Пытаюсь выжить. Насчет тебя — не знаю.
— Что-что?
— Выживаю. Вдыхаю и выдыхаю воздух. Коплю силы. Больше здесь пока нечего делать, они нас заперли.
Я огляделся. Комната около десяти футов шириной, с четырьмя стенками, но не прямоугольная, а как-то клином, и в ней ничего, кроме нас, не было. Двери я не заметил; даже если нас и не заперли, выйти было некуда.
— Кто нас запер?
— Они. Космические пираты. И он.
— Космические пираты? Не говори глупостей.
Ребенок пожал плечами.
— Просто я их так называю. Только ихлучше не считать глупыми, если хочешь выжить. Ты майский жук?
— Сам ты майский жук.
Космические пираты, подумать только! И так выбит из колеи, а тут вся эта чушь… Где Оскар? Где я сам?
— Да не майский жук, а «Майский жук» — позывные. А я «Чибис». Понимаешь?
Так, понятно. Дружище Кип, стройными рядами — и к психиатру… Дойди потихоньку до ближайшей больницы и сдайся. Когда собранная тобой схема прикидывается тощей девчонкой с тряпичной куклой, это значит, что ты свихнулся. Впереди мокрые обертывания, транквилизаторы и никаких развлечений. Приехали.
— Ты? «Чибис»?
— Да, так меня называют. Понимаешь, слышу я в эфире «Майский жук — Чибису, прием», думаю — наверное, папа меня разыскал и поднял тревогу. Чтобы кто-нибудь помог мне приземлиться. Но если ты не «Майский жук», ты об этом знать не можешь. Ты кто?
— Постой, я и есть «Майский жук». То есть это мой позывной. А вообще-то я Клиффорд Расселл, можно просто Кип.
— Приятно познакомиться, Кип.
— Взаимно, Чибис. Слушай, а ты мальчик или девочка?
Эк она вспыхнула.
— Ты мне за это ответишь. Конечно, для своего возраста я невысокая, но мне уже одиннадцать, скоро будет двенадцать. И нечего грубить. Лет через пять будешь умолять меня станцевать с тобой хоть разок.
В тот момент я предпочел бы танцевать с табуреткой, но не стал спорить понапрасну.
— Ну, извини, Чибис. Я еще в себя не пришел. Ты хочешь сказать, что была в том первом корабле?
Кажется, она опять обиделась.
— Вообще-то я его вела.
…Снотворное, психоанализ… А ведь я еще так молод…
— Ты — его вела?
— А кто ты думаешь, Мамми, что ли? Она бы с рычагами не справилась. Она сидела рядом и подсказывала. Но если ты думаешь, что это так просто, то ты ошибаешься. Ведь раньше я летала только на «Сессне» с папой под боком и никогда сама не приземлялась. И у меня получилось! — а ведь на посадку ты заводил неважно. Что же они сделали с Мамми?
— С чем?
— Ты не знаешь? Боже мой!
— Минуточку, Чибис. Давай настроимся на одну частоту. Допустим, я «Майский жук». Допустим, вел тебя на посадку, — и если ты думаешь, что каждый день слышу из ниоткуда голоса, требующие срочной посадки, то ты тоже ошибаешься. Так вот, приземлился корабль, за ним еще один, в первом открылся люк и вы прыгнул парень в скафандре…
— Это была я.
— …потом что-то еще выскочило…
— Это была Мамми.
— Однако она далеко не ушла. Она вскрикнула и свалилась. Я подошел посмотреть, в чем дело, и что-то меня шандарахнуло. Дальше — твои слова: «Эй, привет!»
Я посомневался, говорить ли ей, что, возможно, все остальное, вплоть до нее самой, глюки от морфия. Быть может, на самом-то деле я лежу в больнице с загипсованным позвоночником.
Чибис задумчиво кивнула.
— Наверное, в тебя попали слабым зарядом. Иначе тебя бы здесь не было. Ну что ж, раз тебя поймали и меня поймали, то почти наверняка поймали и ее. Боже мой! Надеюсь, ей не очень досталось.
— Похоже, она как умирала.
— Похоже, что она умирала, — поправила меня Чибис. — Сложноподчиненное предложение. Я в этом сильно сомневаюсь. Ее очень трудно убить, да они и не стали бы, разве что при попытке к бегству. Она нужна им живой.
— Почему? И почему ты называешь ее Мамочкой?
— Погоди, Кип. Она Мамми, потому что… ну, потому что это так и есть , вот и все. Познакомишься с ней — сам поймешь. А почему не стали бы убивать — да потому что как заложник она ценнее, чем как труп. Поэтому они и меня здесь держат. Хотя она для них намного ценнее, чем я — меня бы они списали, не моргнув глазом, если бы я принялась дергаться. Да и тебя тоже. Но раз ты говоришь, что она была жива, значит, ее, видимо, поймали и заперли. Может быть, прямо здесь, за стенкой. Знаешь — мне даже полегчало от этого.
Мне — нисколько.
— Ладно, а где мы вообще?
Чибис взглянула на часики с Микки Маусом, нахмурила лоб и произнесла:
— Примерно на полпути к Луне, по-моему.
— Как-как?!
— Ну, точно я не знаю . Но имеет смысл предположить, что они захотят вернуться на свою ближайшую базу. Именно оттуда мы с Мамми попробовали сбежать.
— Ты хочешь сказать, что мы на корабле?
— Либо на том, который я украла, либо на втором. А ты думал, мы где, Кип? Где же еще ты мог оказаться?
— В психушке.
Она сделала большие глаза, потом ухмыльнулась:
— Послушай, Кип, ты же не настолько потерял связь с реальностью?
— Теперь я уже ни в чем не уверен. Космические пираты, мамочка…
Она нахмурилась и погрызла свой большой палец.
— Пожалуй, все это может сбить с толку. Но ты верь себе. Я вот никогда не теряю связи с реальностью, уверяю тебя. Понимаешь, я — гений.
Сказанное прозвучало не похвальбой, а констатацией факта, и мне почему-то не пришло в голову оспаривать это заявление, хотя оно и исходило от тощего ребенка с тряпичной куклой в руках.
Однако я не понимал, как это может нам помочь.
Чибис продолжала:
— Космические пираты… хм. Дело не в названии. Они действуют по-пиратски, орудуют в космосе — как ты еще их назовешь? Что касается Мамми… подожди, пока познакомишься с ней.
— А что она делает в этой заварушке?
— Ну, это сложно. Лучше пусть бы она сама объяснила. Она — полицейский, и она гналась за ними…
— Полицейский?
— Боюсь, что здесь еще один случай семантической неадекватности. Мамми знает, что мы подразумеваем под словом «полицейский» и, думаю, считает, что идея, заложенная в этом понятии, запутана до степени невыполнимости. Однако как ты назовешь человека, который охотится за злодеями? Полицейский, разве нет?
— Пожалуй, да, полицейский.
— Ну вот, — она снова посмотрела на часы. — А сейчас нам лучше как-нибудь закрепиться. Через несколько минут пересечем среднюю точку траектории, а от диаметральной трансфигурации вектора гравитации теряешь ориентацию в пространстве, даже если привязан.
Я читал о таких штуках, но только в качестве теоретического маневра; я никогда не слышал о корабле, который мог это проделать. Если это вообще был корабль. Пол подо мной был твердым, как бетон, и столь же неподвижным.
— Не вижу, за что тут можно зацепиться.
— Боюсь, что ты прав. Но если мы усядемся где поуже и попробуем упереться ногами, то, думаю, сможем удержаться. Поторопись, мои часы могут отставать.
Мы сели на пол в узкой части комнаты, где ширина между сходящимися клином стенами была не более пяти футов, и заняли положение лицом друг к другу. Как альпинисты в расщелине, уперлись ступнями в ступни. Точнее, мои ступни в носках упирались в ее кроссовки. Мои кроссовки, должно быть, так и стояли на верстаке. Мне подумалось, что если они бросили Оскара на выгоне, папа, быть может, его найдет.
— Держись крепче, Кип, и хватайся руками за палубу.
Я так и сделал.
— Откуда ты знаешь, когда мы будем переворачиваться?
— Так я сознание не теряла. Они просто схватили меня и затащили в корабль, так что я знаю, когда мы стартовали. Если предположить, что мы летим на Луну, а скорее всего это так, и что полетное ускорение равняется одному g — а это тоже похоже на правду, потому что я чувствую, что вешу как обычно… А ты?
— Пожалуй, — сказал я, поразмыслив.
— …Значит, так оно и есть, хотя я могу ошибаться; я слишком долго пробыла на Луне. Итак, если все эти предположения верны, то путешествие почти наверняка займет три с половиной часа, так что, — Чибис взглянула на часы, — расчетное время прибытия — 10:30 утра, а коррекция траектории — в семь сорок пять. С минуты на минуту.
— Разве уже так поздно? — я посмотрел на свои часы. — А на моих четверть второго.
— Это в твоем часовом поясе. А мои часы поставлены по лунному времени, то есть по Гринвичу. Ой-ой! Началось!
Пол качнулся, опрокинулся и ушел вниз, вестибулярный аппарат отреагировал соответственно.
Все постепенно вставало на свои места. Я очухивался после приступа головокружения.
— С тобой все в порядке? — спросила Чибис.
Я с трудом сфокусировал глаза.
— Вроде бы. Как после полутора литров пива на пустой желудок.
— Мне никогда не хватало духу инвертировать вектор так стремительно, как этот пилот. Вообще-то это не больно, а глаза скоро проморгаются. Однако дело ясное. Мы на пути к Луне. Прилетим через час и сорок пять минут.
Я все еще не мог поверить.
— Чибис! Что за корабль может идти до самой Луны с ускорением в один g? Он что, секретный? И вообще, что ты делала на Луне? И почему ты украла корабль?
Она вздохнула и обратилась к кукле.
— Мадам Помпадур, вы видали такого мальчика-почемучку? Кип, как я могу отвечать на три вопроса сразу? Корабль — летающая тарелка, и…
— Летающая тарелка! С тобой все понятно!
— Перебивать невежливо. Можешь называть ее как угодно, это не официальный термин. На самом деле по форме она как сплющенный у полюсов сфероид. Это геометрическое тело…
— Я знаю, что такое сфероид, — отрезал я.
Я был вымотан и расстроен всем происшедшим, от дурацкого кондиционера, который погубил пару отличных штанов, до удара в спину в ответ на попытку проявить заботу о ближнем. Не говоря уже о Тузе Квиггле. А что до маленьких девочек, то им стоило бы держать свою гениальность при себе.
— Нечего рявкать, — сказала она с осуждением. — Я знаю, что за летающие тарелки принимают все, что угодно — от метеозондов до уличных фонарей. Но я совершенно уверена, что, исходя из принципа Бритвы Оккама…
— Какой еще бритвы?
— Оккама. Принцип отсечения лишних гипотез. Ты хоть с логикой знаком?
— Мало.
— Так вот… я подозревала, что примерно одно из каждых пятисот «наблюдений» летающих тарелок — это реальный корабль, такой как этот. В сумме получается много. А по поводу того, что я делала на Луне… — она замолчала и ухмыльнулась. — Я, вообще-то, не подарок.
С этим я не спорил.
— Давным-давно, когда мой папа был маленьким, Хайденский планетарий стал бронировать места на Луну. Это была просто рекламная акция, вроде недавнего дурацкого мыльного конкурса, но папа записался. А теперь, много лет спустя, открылся лунный туризм, и в Хайдене передали эти списки в «Америкэн Экспресс» — а тот известил кандидатов, которых они смогли разыскать, что они имеют право полететь первыми.
— Значит, твой отец полетел на Луну?
— Господи, конечно нет! Папа попал в эти списки еще маленьким. А теперь он шишка в Институте перспективных исследований, и ему некогда развлекаться. Мама не полетит ни за какие коврижки. Ну я и говорю, дескать, я полечу . Папа сказал: «Нет!» , мама сказала: «Боже мой, нет!» …вот я и полетела. Я могу быть очень стервозной, если захочу, — добавила она горделиво. — У меня такой талант. Папа говорит, что я маленькое аморальное чудовище.