На пороге появился ненавистный подмастерье. Зазвенели монеты, а потом за хозяином Лутца захлопнулась дверь.
Чужестранец открыл ворота загона, оседлал пони и снова ласково потрепал его по холке.
Лутц обернулся к Меланде.
— Приключения, — вздохнула она. — Ты отправляешься на поиски приключений.
Лутц не знал, что сказать.
— Но…
— Никаких но, — прервала его Меланда. — Скоро тебе предстоит пережить то, о чем ты так любил слушать.
Глаза пони загорелись.
— Приключения! Приключения! — шептал он, а потом вдруг с испугом посмотрел на Меланду:
— Мы еще увидимся?
Единственный глаз Меланды подозрительно блестел, можно было подумать, что она плачет. Кошка улыбнулась.
— Конечно, — уверенно сказала она. — А когда вернешься, то
И говорят эльдары, что из всех четырех стихий только вода сохранила эхо музыки айнуров; и все еще прислушиваются потомки Илуватара к голосу моря, сами не зная, что же должны они услышать.
Сильмариллион
Моя арфа — вот чего мне больше всего не хватало. Да, сейчас не делают таких арф, как раньше! Теперь используют мягкую древесину — в ней нет нужного внутреннего напряжения, да и звучание струн слишком глухое, как будто металл разъела ржавчина. Мне не удавалось наладить инструмент одним движением ключа и сыграть ту музыку, которая прославила меня — и погубила.
Но расскажу все по порядку.
Я очнулся от долгого забытья и не знал, кто я, откуда и что мне делать. Вокруг было тихо, только каким-то десятым чувством я угадывал дуновение ветра, овевающего снаружи горные вершины. Холод пронизывал до костей.
Тут я осознал, что проснулся и нахожусь в замкнутом пространстве; взгляд уперся в нависший надо мной кусок скалы; откуда-то, как будто сквозь лед, проникал слабый голубоватый свет. Я лежал на большом камне и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Меня охватил страх, как человека, который не может понять, жив он или мертв. Попробовав сжать руку в кулак, я очень медленно и осторожно приподнялся.
Голова закружилась, перед глазами мелькали черные точки. Я с трудом сел и огляделся: вокруг была небольшая пещера, вход в которую закрывала ледяная стена. Странно, но мне даже не пришло в голову попытаться вспомнить, как я здесь оказался. Единственным желанием было выбраться на волю. Но что меня там ожидает, я не знал.
Насколько я мог разглядеть свое отражение во льду, это было лицо молодого светловолосого, но совершенно незнакомого человека. Я ощупал руками ледяную стену: она была довольно прочной, но, видимо, лед нарастал слоями, и между ними струилась вода. Моя тюрьма была окружена ледяными кольцами подобно годовым кольцам деревьев.
Охваченный паникой, я начал изо всех сил колотить по льду руками, разбивая их в кровь; с разбега пытался протаранить ледяную стену телом: кто-то должен был сломаться — я или лед!
Я победил.
По льду во все стороны и вглубь разбежались трещины. Посыпались осколки, и, весь в ледяной крошке, я выбрался наружу.
Я оказался на горном плато. Вокруг — величественные скалистые вершины, ниже — поросшие травой склоны. Светило солнце, небо было безоблачным, ярко-голубым, с неестественным, металлическим отливом. Вдали темнел лес; у подножия горы курился дымок, а на горизонте виднелось море.
Стояла зима, было холодно. На мне не было одежды; я был совсем один. Оглянувшись на пещеру, из которой только что выбрался, — вход в нее зиял подобно раскрытой пасти чудовища, — я подумал: а не вернуться ли назад, не укрыться ли от безжалостного мира, в котором я вдруг очутился? Но там не было ни пищи, ни одежды. Заползти обратно и умереть как раненый зверь? Но я не хотел умирать. Я хотел жить.
Чему быть — того не миновать. Шаг за шагом я начал спускаться по опасному склону. Нужно было как можно скорее добраться до человеческого жилья, иначе придется погибнуть от холода и голода.
Сначала я старался цепляться за большие камни, осторожно перебирался с одного выступа скалы на другой, рискуя соскользнуть вниз или покалечиться. На небольших участках земли я чувствовал себя увереннее, однако здесь поджидала другая беда: торчащие корни, колючие ветки и острые камни, так что вскоре за мной тянулся кровавый след. Но я не обращал на это внимания.
Не помню, как я спустился до первых деревьев. Я шел туда, где заметил поднимающийся дымок. Там, где дым, должен быть и огонь. Сейчас важнее всего для меня тепло.
Я представлял, что огонь бежит по моим жилам, заставляет гореть лицо, наполняет мозг пламенем; я слышал, чувствовал биение моего горячего сердца — этот вечный ритм жизни.
Такой же ритм есть в настоящей, великой музыке, и кто постиг эту тайну, сумеет изменить мир. Я пытался когда-то это сделать.
Кровь шумела в голове. Я изнемогал от усталости, голода и избытка впечатлений, нахлынувших на меня: шум ветра в кронах деревьев, яркий свет, пение птиц, шорох сухих листьев под ногами…
Лес заметно поредел. Я оказался на опушке, поросшей жухлой травой. Тут только до моего затуманенного сознания дошло, что вокруг что-то не так.
Я почувствовал отвратительный запах горелого мяса. Инстинктивно я успел спрятаться в кустах и осмотреться. Передо мной был дом. Низкая ограда, сложенная из камней, почернела от пожара. Из тростниковой крыши валил густой дым, и во все стороны летела копоть. Кое-где были видны языки пламени. Неподалеку стояли мужчины в одежде из грубого сукна и шкур. На солнце отсвечивали их шлемы и мечи.
Вдруг дверь дома распахнулась, и на улицу, закрыв лицо руками, выскочил человек. Ему казалось, что он может спастись бегством. Они позволили ему добежать до опушки, и я увидел в его глазах выражение неописуемого ужаса.
Потом один из них занес руку и метнул копье. Беглец, вскрикнув, упал на колени, покачнулся и замертво рухнул на землю.
Воины заулюлюкали, а бросавший копье побежал, чтобы забрать его. Я не рассмотрел как следует его лица, увидел только светлую, пыльную бороду и грубой работы шлем, застегнутый на пряжку. Я мог бы встать и выйти к ним, но, признаюсь, испугался. Конечно, я великолепно владел искусством слова и умел убеждать (ведь это привилегия бардов), но все-таки сомневался, станут ли они меня слушать. Скорее всего — сразу убьют. Да и поймут ли они меня?
Один из воинов что-то крикнул; тот, который стоял ближе ко мне, обернулся и ответил. Их речь казалась незнакомой, но в то же время напоминала один старинный язык; и вдруг до меня дошел общий смысл: не стоит здесь дольше оставаться, взято все, что только можно. Если ветер сменит направление, то на Стеклянном острове они смогут захватить гораздо больше.
«…on thsm glzesum ilandum» — эти странные слова врезались мне в мозг. Я пригнулся еще ниже, стараясь слиться с кустами. Я закрыл глаза и заткнул уши, чтобы не видеть пожара и не слышать криков воинов и предсмертных воплей.
Спустя какое-то время я пришел в себя. Над пепелищем тонкими струйками поднимался дым. Солнце, как красный шар, висело на западе. Было холодно. Вокруг не было ни одного живого существа, только ворон, глухо хлопая крыльями, взлетел, когда я подошел ближе. Я увидел, на что он нацеливался: вот это обугленное тело было когда-то молодой женщиной, а вон там — ребенок.
Я взял палку и стал искать что-нибудь, что могло мне пригодиться. Под трупом женщины сохранился большой кусок шерстяного одеяла. С помощью острого камня я проделал в нем дыру, надел через голову и подпоясался веревкой, другими тряпками обмотал ноги. Это было мало похоже на одежду, но, по крайней мере, могло спасти от холода.
Надо было похоронить мертвых, но как это сделать? Я просто отнес в дом тела мужчины, его жены и ребенка. Если уж я не мог оградить их тела от диких зверей, то пусть они лежат вместе.
Тем временем почти стемнело. Пожалуй, первый раз я спросил себя вполне осознанно: что же со мной будет? Чужак в незнакомой стране, один, совершенно беспомощный; не имеющий понятия, кому здесь можно доверять, и, более того, куда идти.
Одежда, какая-никакая, у меня была. Теперь нужно было найти еду. И еще одно: мне было необходимо общение с людьми.
Во всяком случае, здесь нельзя было оставаться. Мертвые могли привлечь более крупных любителей падали, чем в о роны; поэтому на открытом месте, недалеко от побережья моря, я не чувствовал себя в безопасности. Я побрел от берега и нашел наконец углубление в скале, которое могло приютить меня на ночь и защитить хотя бы от ветра.
Лежа на жесткой земле, я смотрел на рассеянные по ночному небу звезды — единственное, что было знакомо мне в этом чужом мире. Возможно, именно мысль об этом не давала долго заснуть. Или то был страх больше никогда не проснуться.
В ту ночь мне приснился длинный, сумбурный сон о море и белопарусных кораблях. На них с запада приплыли те, чье могущество простирается надо всем земным и кого люди называют богами. Они пришли под звуки фанфар и были окружены бессмертным сиянием, которое не гаснет даже тогда, когда рушится все: и власть, и горы, и весь мир. И с ними пришла музыка; ее звучание не подчинялось им, потому что в ней жила воля Единого, пред которым склоняются даже боги. Я знал, что никогда не видел этого воинства, так как это происходило задолго до меня, и ту музыку я тоже слышал только в моих снах и из глубин моря. И тут поднялась огромная волна с пеной на гребне; она все росла и росла, пока не закрыла небо и не поглотила кусок суши, а затем сомкнулась надо мной. С криком я проснулся.
Вокруг меня стояли воины. Сначала я подумал, что вернулись пираты, но потом заметил, что они по-другому одеты — в ткани и кожу, в кольчуги. Они отпрянули, когда я закричал во сне, но сейчас пропустили вперед того, кто, видимо, был их предводителем. На нем поверх кольчуги была накидка из крапивы, обшитая золотой каймой, и венок из зелени; на запястьях поблескивали золотые украшения.
Он заговорил со мной на языке, который показался мне снова и знакомым, и чужим одновременно. Тогда мой тренированный ум барда начал отбирать слова, и я понял, чего от меня хотели.
— Встань, когда с тобой разговаривает сэр Артур! — сказал один из его окружения, пожилой мужчина с сединой в волосах. Он грубо схватился за мое рубище, заставив подняться.
— Оставь его, Карадок, — сказал Артур. — Ты же видишь, он не опасен. Что здесь произошло? — обратился он ко мне.
Я сглотнул.
— Они… пришли с моря, — сказал я. Было странно слышать свой голос. — Они сожгли дом и всех убили, но считают, что мало награбили. Я слышал их разговор. Они хотели отправиться в место, которое называли Стеклянным островом, чтобы захватить там еще больше трофеев. Я убежал от них и спрятался.
Мужчины, окружавшие меня, смотрели недоверчиво. Один из них спросил:
— Вы ему верите, сэр Артур?
А другой, тот, что все еще не отпускал меня, прибавил:
— Он сам похож на северянина, такие же светлые волосы.
Я гордо вскинул голову:
— Мое происхождение не хуже каждого из вас. Я родился в Городе Звезд во время правления великого Фарацона.
— Фарао? — переспросил человек, которого они называли Артуром. — Эта страна входит в Римскую империю. В Риме правит император, и власть его простирается до границ Среднеземья.