— Сергис, а ты можешь показать мне проход? Какой он из себя?
— Конечно, друг мой. Только не советую идти следом. Мне этого не простят.
Я коснулся на сфере определённой метки и трёхметровый чёрный шар засветился по контуру. Чётко выделились, уходящие вдаль, ряды других переходов.
— О боги! — парень, поражённый до глубины души, сделал шаг вперёд.
— А вот этого делать не стоит, — я легонько оттолкнул его и пошёл кормить товарища Кузьмина.
Глава 11. Я возвращаюсь домой
Кузьмин встретил меня крепкими объятиями и покрасневшими глазами. Он старательно прятал взгляд и пытался незаметно шмыгать.
— Николаич, ты чего это ведёшь себя как девка малолетняя? — я сгрузил резко потяжелевший мешок; в пространстве переходов он весил наполовину меньше. — Меня не было несколько часов, а ты уже в панике.
— Да, как девка! — взвился он, — Может с тобой что случилось, а? И я тут один…как…как…
— Э, товарищ учитель, так не годится. Русские своих не бросают. Ты смотри, каких я вкусняшек тебе притаранил, тридцать килограммов.
Да, что‑то нервишки у Владимира Николаевича быстро сдали. Как бы чего не вышло, а мне домой надо сходить, хотя бы деньков на десять. Надо сходить, пусть и свербит на душе. Блин, вот какого чёрта меня приспичило ехать в деревню именно в этот день? Сплошной геморрой, а не личная жизнь. Пока напарник жевал большой ломоть густо посоленного хлеба с куском колбасы, и запивал всё красным вином, я прикидывал, каким образом уговорить Кузьмина остаться одному почти на две недели.
— Слушай, Николаич, тут такое дело…мне нужно отлучится на несколько деньков по просьбе иномирных товарищей, ты как?
— Да нормально, Сергеич, — захмелевший учитель улыбался чему‑то своему, — иди. Ты же не навсегда?
— Нет конечно. Только туда и обратно, соскучится не успеешь.
— Нет проблем. Я тебя тут подожду, — он похлопал по ещё полному сидору, — с товарищем.
Я долго стоял в темноте и собирался с духом — оставлять напарника страшно, и идти на Землю тоже страшно, затем развернулся и поставил на сферу метку — РАЙ ДЛЯ ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА.
Ну здравствуй, Родина. Хоть ты и уродина…Сфера Земли выглядела невзрачно, словно покрытая серой полупрозрачной плёнкой. Она походила на лампочку, горящую в полнакала при пониженном напряжении сети. С трудом просматривались очертания материков, морей и горных цепей. Я приложил ладонь к территории России и сместил всплывший объект на уровень глаз. Сдвигал карту до тех пор, пока не вывел точку прохода в район оврага за деревенским домом. Просто решил не рисковать. Неизвестно, как поведёт себя организм без энергетической подпитки, и повёл он себя крайне неприятно. Пока поднялся по крутому склону, пока, на ватных ногах, добрался до задней калитки в заборе, а потом негнущимися руками искал ключ от замка за дверным наличником — десять холодных потов сошло. А на дворе не начало июня, скорее всего середина ноября. Я ввалился в дом вконец окоченевшим. Достал из платяного шкафа старую военную форму и постарался быстрее переодеться — зуб на зуб не попадал. Одежда Андреса промокла насквозь да и могла вызвать лишние вопросы. Смотал её в клубок и засунул подальше в раскладной диван.
Проковылял до сеней, сдёрнул с вешалки зимний бушлат и шапку. В спальне упал на кровать и из последних сил попытался накрыться бушлатом с головой, потом провалился в мутно — серый кошмар. Меня носило в непонятном гудящем мареве, обо что‑то било и рвало на части. Кто‑то ревел в уши на разные голоса, словно пытаясь ввинтиться в мозг. Яркие вспышки ослепляли глаза, хаотично меняя частоту мигания. Ну вот, кажется и смертушка пожаловала — сил уже больше нет терпеть это издевательство.
— Серёга. Серёга.
Ну вот, кажется уже и голоса пошли. Видать заждались, адские морды.
— Серёжа, Серёженька…Очнись.
Что‑то голос какой‑то знакомый, жалобный. Я с трудом приоткрыл глаза и кое‑как разглядел круглое женское лицо.
— Баба Нина, ты? — слова с трудом продрались сквозь застывшее горло.
— Я, Серёжа, я. Слава богу — очнулся
— Давно лежу?
— Не знаю, сынок. Дед?
— Серёга, я тут шёл давеча задами, с полчаса назад — глядь, а калитка нараспашку. И с лета вас никого не было. Ну, думаю, опять ворьё полезло металл искать. Взял дрын и в дом, а там ты, чуть живой. Я тебя и так, и эдак тряс — ни в какую.
— Баба Нина, я наверное заболел, плохо что‑то, хоть помирай.
— Серёжа, ты чего такое говоришь, это нам пора на кладбище. Дай‑ка я лоб потрогаю…о, Господи! Совсем заледенел. Ну‑ка старый, бегом за перцовкой.
— Какой ещё перцовкой? — всполошился дед Петя
— Какой — какой, — передразнила бабка, — За бочкой с арбузами стоит. Давай дед, не жадничай, человека спасать надо.
— Ах, ты ж…Штирлиц, — он погрозил пальцем и потопал к рассекреченному тайнику. Вернулся дед минут через десять с литровой пластиковой бутылкой.
— Чего долго, застрял что‑ли? — суровый взгляд цепко осмотрел старика, — Самогонищем прёт, глотнул поди?
— Ничего и не глотал, — подслеповатые глаза смотрели предельно правдиво, — Пролил на себя чуток, когда переливал.
— Ну‑ка, хватит болтать, скидавай с парня одёжку, — баба Нина поджала губы и выдернула бутылку из рук — И не крутись тут, старый хрыч. Сходи лучше телефон принеси, да затопи печь, чай не май месяц.
Дед Петя скинул с меня бушлат, стянул куртку и, тихо охнув, сказал:
— Мать, может мы…того…скорую вызовем?
— Пока твоя скорая доедет — лечить будет некого. Делом займись, не стой как пень — колода.
Баба Нина споро растирала моё тело перцовым самогоном и приговаривала:
— Ничего — ничего. Сейчас согреешься и полегчает, как новенький будешь. Мой старый видел, что ты на машине приехал…ну приехал и приехал, знать дела нашлись, а тут через день Верка с пацаном появилась, жена твоя с сынком. Здоровый вымахал, выше отца. К нам заходили, а мы что — видели, как приехал и всё. Она и номер оставила, вдруг какие новости. А потом, дня через три, они уже с полицаями приехали…
— С полицией, баба Нина.
— А я что говорю? Ну да…вообщем полицейские эти ходили — ходили, чего‑то там осматривали, наших деревенских опрашивали. Даже этим забулдыгам, Олеське с Витькой, вопросы задавали. Они же лазиют где ни попадя, может чего и углядели. А чего углядят, пьянь эта? Они же трезвые только с семи до девяти утра. Олеська полицейским божилась, что видела тебя спускающимся в овраг, а потом бах и вспышка. Вот дурища‑то, залила зенки и чудится ей незнамо что. Эти полицейские, потом, полезли туда и ничего не нашли. Вернулись грязные, злющие. Даже хотели Олеську арестовать за нарушение общественного порядка. Она же пьяная была в стельку. Верка ещё раза два — три была; последний день, в конце октября, с каким‑то мужиком машину забирала. Тут, считай неделя пройдёт, и тебя бы без вести пропащим объявить могли. Ох, сколько у нас народу пропадает по России — тыщи, — бабка горестно покачала головой, — А ты вот нашёлся, повезло Верке.
Хлопнула сенная дверь и в комнату протопал дед, с охапкой дров в руках. Скинул их у печки и полез в карман:
— На старая, звони. Только по делу говори, а то знаю тебя — как к уху поднесла и два часа тра — та — та, тра — та — та.
Баба Нина накрыла меня бушлатом, отмахнулась от мужа, словно от назойливой мухи и стала медленно нажимать кнопки, старательно вглядываясь в маленький экранчик и шевеля губами:
— Кума …Андреевна…почта…сельсовет…соседи…ага, вот он, — послышались тихие гудки и затем ответил неразборчивый голос, — Вера, алё, Верочка, это ты?… Артём?…Мама где?… Ну дай ей трубочку…алё, здравствуй Верочка, это баба Нина…из Евтахино…да. Как у тебя дела?…Да…Да…Им бы бумажки составить, а потом трава не расти…Да…Нет, у нас всё нормально. Шкандыбаем потихоньку, хоть и песок сыплется. Я чего звоню…Новость радостную хочу сообщить — нашёлся твой Серёжка‑то…Да живой он, живой, только на покойника похож…Не плачь, не плачь. Это я, дура старая, мелю всякую ерунду…Приезжайте, мы здесь будем ждать.
Мобильник коротко прогудел и экран потух:
— Надо внуку денег дать, пусть новый купит, — она сунула телефон в карман и пошла к двери, — А ты, дед, топи получше — скоро хозяйка приедет. Да чайник поставь, а я сейчас малинки принесу.
Как только затихли шаги, дед быстро переместился к кровати вместе с табуреткой. Воровато оглянулся на окно и извлёк из‑за пазухи чекушку с коричневатой жидкостью:
— Серёга, выпьешь сто грамм для здоровья?
— В следующий раз, дед Петя. Не полезет она сейчас в меня.
— Ну, смотри, тебе видней, а я приму пару капель…для профилактики, — он сделал два хороших глотка и, шумно выдохнув, крякнул, — Эх, хороша настоечка. Прямо до коленок пробирает. Серёга, а ты где пропадал?
— Не знаю. Я с трудом помню, что вообще сюда приезжал.
— Бывает же такое. Вот недавно на днях, в 'Жди меня', одного мужичка показывали. Вышел вечером с работы и пропал. Нашли аж под Владивостоком, а ты удачно попал — где исчез, там и появился, — замолчал ненадолго и тут же встрепенулся, — Ёлки — моталки, я же про чайник забыл. Ладно, пойду воды принесу, у вас‑то её тут нету.
Печь постепенно разогрелась, отдавая живительное тепло всему дому. Старики напоили болезное тело горячим чаем с малиной и тихо беседовали на диване, посматривая на экран телевизора с приглушённым звуком. Я слегка дремал, разогретый со всех сторон, не обращая внимания на фоновый шум, и поэтому пропустил звуки подъехавших машин.
Громко хлопнула дверь и в комнату ворвалась жена; сразу же кинулась к кровати, обхватила меня руками и зарыдала:
— Живой, Серёженька, живой! А я верила, никто не верил, а я знала, чувствовала, что жив. Соседка Надька, зараза, все уши прожужжала, мол надо смириться и жить своей жизнью — видать брательника своего, тунеядца, пристроить хотела, — она частила, захлёбываясь словами и слезами, — А в полиции только и говорят, что работают, а сами неизвестно чем занимаются.
— Гражданочка, вот только не надо наговаривать на органы, и так делали всё, что в наших силах. Ваш муж нашёлся — мы вас поздравляем, — лейтенант полиции сердито дёргал заевшую молнию на плоской сумке.
— Мать, ну прекращай, перед людьми неудобно, — я смущённо гладил волосы прижавшейся жены.
Вслед за полицейским в комнату вошла медсестра с чемоданчиком и сноровисто стала его раскладывать. Потом появился коллега лейтенанта, скорее всего водитель, затем ещё один человек в куртке с надписью 'Скорая помощь'. От такого количества народа комната сразу стала маленькой.
— Верунь, да отпусти своего мужа, никто его не украдёт. Сергей, не помнишь меня?
Я вгляделся в смутно знакомое лицо и еле узнал однокурсницу жены. Где‑то, в семейном альбоме, лежала фотография закадычных подружек с последнего курса педучилища, снятая мною на плёночную мыльницу.
— Ирина?
— Да. Вижу, с памятью всё в порядке — значит больной практически здоров, осталось проверить кое — какие мелочи.