— Попробуй тогда с другой стороны.
— Посмотрим.
Некоторое время они ехали молча.
Лондон был мрачным, почерневшим и разрушенным.
— Думал когда-нибудь удрать отсюда? — спросила Сара, когда они ехали по Вексхолл-Бридж-роуд, стараясь избегать рытвин. Райана начало слегка подташнивать. Это из-за нее, подумал он. Или из-за проклятой боязни открытого пространства.
— А куда? Везде еще хуже, чем в Англии.
— Конечно.
— И, чтобы жить за границей, нужны деньги. Раз никто больше не признает чужую валюту, на что тогда жить?
— Думаешь, в это Рождество станут покупать много игрушек?
Сара посмотрела на разрушенные дома.
Его подавленность и злость росли от понимания того, что она права.
— Ты и мой старый папочка занимаетесь не тем бизнесом, — весело произнесла она. — У него по крайней мере хватило ума заняться политикой. Это надежнее — во всяком случае, на какое-то время.
— Может быть. — Они ехали по мосту, который шатался и скрипел.
— Сильный ветер его доконает, — сказала она.
— Помолчи, Сара. — Он крепче вцепился в руль.
— О Боже. Закончи с этим делом красиво. Я-то думала, что ты — хороший бизнесмен, настоящая хитрая бестия. Этакий хладнокровный малый, использующий все шансы. Сам говорил!
— Не надо тыкать меня в это носом. У меня, любовь моя, есть планы, о которых ты понятия не имеешь.
— Это что — идея о космическом корабле? — рассмеялась она.
— Откуда?..
— Не ты мне рассказал, дорогой. Я порылась в твоем портфеле пару недель назад. Ты это в самом деле серьезно? Хочешь отправить тринадцать человек в Сибирь и выкрасть тот самый ооновский космический корабль, весь год стоящий без дела?
— Он готов к полету.
— Они все еще пререкаются, кому какой принадлежит от него кусок и кто имеет право на нем лететь. Он никогда не взлетит.
Райан усмехнулся.
— Милый, ты еще больше рехнулся, чем мой старик!
Райан нахмурился.
— Подожди, вот расскажу друзьям… Заработаю на целую неделю обедов.
— Только попробуй сказать кому-нибудь, крошка, — проговорил он сквозь зубы.
— Валяй, милый! У всех свои иллюзии, но это просто смешно. Как ты будешь управлять такой махиной?
— Управление кораблем полностью автоматическое, — ответил он. — Это самый сложный механизм из когда-либо созданных.
— И ты думаешь, они так просто позволят тебе умыкнуть его?
— У нас контакт с кем надо. Они согласны.
— А как вы связываетесь с ними?
— Это нетрудно, Сара. Старомодное радио. Не я один ищу способ выбраться из этого хаоса. Видимо, уже невозможно спасти человеческую расу от сползания назад, в средневековье…
— Вы однажды могли спасти ее! — сказала Сара, поворачиваясь, чтобы взглянуть ему прямо в лицо. — Если бы не были так чертовски осторожны. Так чертовски эгоистичны!
— Не все так просто…
— Предыдущие поколения могли что-то сделать! Именно тогда появились ростки всей этой дурацкой паранойи и ксенофобии. Боже, какая ошибка! Этот век мог стать веком Утопии. Вы и ваши матери и отцы превратили его в ад.
— Со стороны это могло выглядеть…
— Милый, именно так.
Он пожал плечами.
— А теперь вы бежите, оставляя после себя этот кошмар. Твоя болтовня о «прагматизме» — чушь собачья! Ты такой же дезертир, как и мой бедный, рехнувшийся старый папа! А может, и еще больший дезертир, если на то пошло, ведь еще можно что-то сделать.
Они проезжали Стокуэлл. Солнце садилось, но уличное освещение не включалось.
— Тебе неприятно, что бросаешь меня, так? — спросил Райан. — Ведь из-за этого весь этот спектакль, не правда ли?
— Нет. Ты просто хороший самец. Но твоя личность меня никогда не интересовала.
— Придется долго искать получше. — Он постарался сказать это шутливо, но было очевидно, что он серьезно.
— Самоуверенный эгоист, — сказала она. — И циник! Тьфу!
— Не высадить ли тогда тебя здесь, а?
Он остановил машину.
Сара вгляделась в темноту.
— Где это «здесь»?
— Болхэм.
— Не надо шутить, милый. Ты забыл, что везешь меня до Кройдона?
— Я немного устал от твоей болтовни… милая.
— Хорошо. — Она откинулась на спинку. — Обещаю прикусить язычок. Больше ничего, кроме «спасибо», не скажу до самого Кройдона.
Но Райан уже принял решение. Это не было преступным замыслом — скорее, он так поступит из самосохранения. Ради Джозефины и мальчиков, ради всей группы. Он совсем не был рад тому, что он делает.
— Выходи из машины, Сара.
— Черт подери, ты повезешь меня домой, как обещал!
— Выходи!
Она взглянула ему в глаза.
— Боже мой, Райан…
— Давай. — Он толкнул ее плечом, перегнулся через нее и открыл дверцу. — Давай.
— Господи Иисусе! Ладно. — Она взяла с сиденья свою сумочку и вышла из машины. — Это уже было — война полов и так далее. Но здесь это чересчур.
— Это твоя проблема, — сказал Райан.
— Райан, я вряд ли выберусь отсюда живой.
— Это твоя проблема.
Она глубоко вздохнула:
— Я никому не скажу о твоей дурацкой затее с космическим кораблем, если тебя беспокоит только это.
— Я должен позаботиться о своей семье и друзьях, Сара. Они мне верят.
— Дерьмо. — Она шагнула в темноту.
Похоже, здесь никто не дремал — она закричала страшно, пронзительно, зовя его на помощь. Вскоре крик резко оборвался…
Райан закрыл дверцу машины и запер ее. Запустил двигатель, включил фары…
В их свете он увидел ее лицо — высоко, над черной массой Антифемов в их монашеских рясах.
Тело лежало на земле, руки судорожно сжимали сумочку.
А голова была насажена на конец длинного шеста.
Глава 17
Райан двое суток лежит в своей койке, не расставаясь с бортжурналом и ручкой. Иногда заходит Джон, но не пристает к нему, понимая, что брат не хочет, чтобы его беспокоили. Он позволяет Райану есть, когда хочется, а сам присматривает за кораблем. Чтобы быть уверенным, что Райан отдыхает, он даже отключил пульт в его каюте.
Райан перечитывает первую запись, которую сделал, перенеся журнал в каюту.
«То, что я сделал с Сарой, можно, конечно, оправдать тем, что она могла все разрушить. Этого нельзя было допустить. Тот факт, что мы все в безопасности и на корабле, свидетельствует, что я принял правильные меры предосторожности, не доверяя никому, обеспечивая строжайшую секретность. Мы держали связь только с русской группой — чуть ли не с последним островком разумного человечества, о котором мы знали.
Поступил бы я так, если бы она не отвергла меня таким грубым образом? Не знаю. Учитывая состояние дел в тот момент, я вел себя не хуже, не менее гуманно, чем любой другой на моем месте. С волками жить — по-волчьи выть. По крайней мере, это останется только на моей совести. Ни дети, ни Джозефина, ни кто другой не виноваты…»
Он вздыхает, перечитывая эту запись, ворочается на койке.
— Все в порядке, старина?
Джон, как всегда, вошел в каюту бесшумно. Он выглядит немного усталым.
— Я отлично себя чувствую. — Райан быстро захлопывает журнал. — Отлично. У тебя все хорошо?
— Справляюсь. Дам тебе знать, если что-нибудь случится.
— Спасибо.
Джон уходит. Райан возвращается к журналу, листая страницы, пока не находит чистую, и продолжает:
«В этом нет сомнений. На моих руках кровь. Вероятно, по этой причине мне снились плохие сны. Как снились бы любому нормальному человеку. По крайней мере, я взял этот грех на себя, никого не сделал соучастником.
Когда мы захватывали этот транспортный „Альбион“, я надеялся, что здесь не будет осложнений. Да и не было бы, если бы экипаж был полностью английским. Невероятно! Я всегда знал, что ирландцы легко возбудимы, но этот тип, попытавшийся вырвать у меня оружие в воздухе, получил по заслугам. Он, наверное, был ирландец. Другого объяснения я не вижу. Я никогда не был расистом, но надо согласиться, что англичане обладают некоторыми достоинствами, которых нет у других народов. В некотором роде это слегка напоминает расизм, но только слегка. Я ведь был в ужасе, когда узнал, что иностранцев в лагерях морили голодом до смерти. Я что-нибудь сделал бы с этим, если бы мог. Но к тому времени это зашло слишком далеко. Может быть, Сара была права. Может быть, я смог бы остановить это, если бы не был таким эгоистом. Я всегда считал себя просвещенным человеком — либералом. И другие считали меня таким».
Он опять останавливается, глядя в стену.
«Эта гниль завелась еще до меня. Водородные бомбы, радиация, химическое отравление, недостаточный контроль за рождаемостью, ошибки в управлении экономикой, ошибочные политические теории. А потом — паника.
И нельзя ошибиться. Сунь гаечный ключ в механизм общества, такого сложного и тонко настроенного, каким было наше, и — вот оно. Хаос.
Они пытались дать простые ответы на сложные вопросы. Они ждали мессию, когда нужно было повернуться лицом к проблемам. Старая беда человечества. Но на этот раз человечество покончило с собой. Безусловно.
Как странно, что я никогда не узнаю, чем это все обернулось. А нашим детям, это будет все равно. Мы улетели вовремя. Они уже бомбили друг друга!
Еще несколько дней, — пишет он, — и мы бы не успели. Я прекрасно рассчитал время, учитывая все обстоятельства».
* * *
Райан вывел группу к лондонскому аэропорту, где большой транспортный самолет «Альбион» готовился вылететь на бомбежку Дублина. Все были в военной форме, так как играли роль адъютантов при генерале.
Они въехали прямо на взлетную полосу и, прежде чем кто-то что-то успел понять, взбежали по трапу в самолет…
Райан, угрожая оружием, приказал пилоту взлетать.
Через четверть часа они летели в сторону России…
Они были уже над посадочной полосой где-то на суровой Сибирской равнине, когда этот ирландец — наверняка он был ирландцем — запаниковал. Как ирландцу удавалось оставаться замаскированным, не обнаруживая своих очевидных расовых черт?
Райан два часа просидел в кресле второго пилота, направив на летчика автомат, в то время, как Генри и Мастерсон присматривали за остальным экипажем, а Джон Райан и дядя Сидней охраняли женщин и детей. Райан был измотан до последней степени. Он чувствовал, что в нем уже не осталось ни капли энергии. Тело ныло, приклад автомата был скользким от вспотевших ладоней. Ему было холодно и мерзко от ощущения грязного тела. «Альбион» пробил на спуске облака, и Райан внезапно увидел огромный космический корабль, стоящий на стартовой площадке. Он был окружен паутиной ферм — как хищная птица в клетке, как прикованный Прометей.
Его внимание было полностью захвачено этим зрелищем корабля, когда вдруг пилот-ирландец вскочил со своего кресла.
— Чертов предатель! Мерзкий ренегат! — Он рванулся к автомату, лицо его перекосила гримаса ненависти и безумия.
Райан откинулся назад, нажав на спусковой крючок. Автомат заработал, и очередь крохотных разрывных пуль ударила пилоту в грудь и лицо. Окровавленное тело обрушилось на Райана.
Большой транспортный самолет остался без управления.
Райан столкнул с себя труп и протянул руку к рычагу, переводящему самолет в автоматическую процедуру аварийной посадки. Заработали ракетные двигатели, и самолет сильно завибрировал, гася горизонтальную скорость и спускаясь на ракетных двигателях.