— Достаточно убедительно.
— Вот свидетели! — Он ткнул пальцем в жен. — Они подтвердили.
— Разумеется.
— Что ты хочешь сказать этим «разумеется»?
— Я хочу сказать, что верю тебе. Извини. Я, наверное, ослышался.
Джеймс Генри ухмыльнулся:
— Мог бы извиниться перед всеми.
— Я приношу извинения всем вам, — произнес дядя Сидней. — Всем вам.
Райан, стоя в дверях, хмуро наблюдал за этой сценой. Потом перевел взгляд на Иду… Фелисити… Фреда Мастерсона. Затем посмотрел на телеэкран.
Там не было ничего особенно нового. Было жутко и казалось нереальным. Точнее, мало что хоть отдаленно походило на реальность.
Райан пошел к телевизору, чтобы выключить его, по вдруг остановился. Внезапно его охватило чувство, что, если повернуть выключатель, исчезнет не только телевизионное изображение, но и все, что находится в комнате.
Он содрогнулся, переполненный страхом и безнадежностью. Охваченный депрессией. Переполненный сомнениями.
Какой мерзкий день.
На самом деле этот день — в некотором роде исторический, подумал он. Поворотная точка в истории страны — а может быть, и в мировой истории.
Возможно, это было началом нового Средневековья.
Он вздохнул и протянул руку к выключателю…
Глава 6
Райан удобно располагается в своей маленькой каюте, перед мягко мерцающим экраном телевизора; голоса произносят реплики на иностранном языке, и он помимо своей воли впадает в дремоту.
Конечно, он знал, когда выбирал фильм на чужом языке, что этим все и кончится. Знал, но не хотел признаться в этом.
Терзаемый кошмарами во время положенных часов сна, каждое утро просыпающийся в поту, порой не в состоянии даже вспомнить то, что видел во сне, — Райан отчаянно нуждается в отдыхе.
Удары сердца и толчки крови — барабаны жизни — смутно, приглушенно заполняют его сознание…
* * *
Райан находится в большом зале.
Танцевальная площадка тускло блестит.
Слабо светят канделябры.
Они испускают голубоватый свет.
Стены декорированы черными лентами.
На стенах на уровне глаз висят маски.
У этих масок человеческие лица.
ПРОДОЛЖАЕМ ДВИЖЕНИЕ МЕАЖЛОДОРП
Корабль держит курс на Мюнхен. Движется чуть медленнее скорости света.
Корабль летит на Мюнхен.
Я ЗНАЮ, ЧТО Я DES…
DES SCIENCES — H1STOIRE DES SCIENCES — H1STOIRE DES SCIENCES…
ОДНАКО ЭТО ПРАВДА
Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ
ЛЮБОМУ, КТО ПОЖЕЛАЕТ ЗНАТЬ (незачем рассказывать — некому рассказывать — это неважно…)
ПРОДОЛЖАЕМ ДВИЖЕНИЕ МЕАЖЛОДОРП
КУДА?
* * *
В танцзале у масок человеческие лица. Лица, искаженные злобой, похотью и алчностью.
Одна из масок — дико искаженный лик его Джозефины. А вот и лицо его младшего, Александра; рот открыт, глаза пусты… Идиот, пускающий слюну.
Пары кружатся под монотонную музыку. Темп ее замедляется, и люди двигаются все медленнее и медленнее. Они одеты в темное. У них жесткие, резко очерченные лица — практичный, эгоистичный, упитанный средний класс. Это весьма состоятельные люди.
Их глаза прикрыты круглыми солнечными очками. Высокие окна в конце зала смотрят в черноту. Музыка замедляется, мужчины и женщины кружатся медленнее, так медленно, что почти совсем не двигаются.
Музыка стихает.
Медленно нарастает барабанный бой.
Затем он стихает, а музыка становится похожа на панихиду.
Барабан бьет громче, музыка оживляется.
Звучит высокий, пронзительный крик, который не прерывается в продолжение всей панихиды.
Барабан бьет быстрее, музыка ускоряется…
Пронзительные крики становятся громче.
Танцующие сбиваются в кучу к центру зала, обращая к окну свои круглые черные глаза. Они тихо переговариваются между собой.
В НОЧЬ ЯРМАРКИ ПРОИЗОШЛА АВАРИЯ В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
НОЧЬЮ В МАЕ АВАРИЯ
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
В МАЙСКУЮ НОЧЬ АВАРИИ
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
КТО-ТО МОЖЕТ АВАРИЯ
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
КТО-ТО МОЖЕТ ДОПУСТИТЬ
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
КТО-ТО БУЛАВОЙ
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
КТО-ТО ТУЗАНУЛ
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
КТО-ТО
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
КТО
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
ТО
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
О
В.: В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛАСЬ ТОЧНАЯ СУЩНОСТЬ КАТАСТРОФЫ?
ОТВЕТА НЕТ
ОТВЕТА НЕТ
ОТВЕТА НЕТ
КОНЕЦ СЕАНСА. СОТРИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ВСЮ ПРЕДЫДУЩУЮ АХИНЕЮ И СДЕЛАЙТЕ ПЕРЕЗАГРУЗКУ, ЕСЛИ НЕОБХОДИМО.
* * *
Они все еще смотрят в окно.
Райан с женой и двумя детьми стоят перед окном. Одной рукой он обнимает Джозефину, другой охватывает плечи мальчиков.
В толпе разговаривают о них. Райан ощущает страх за жену и детей. Толпа все более возбуждается…
Пронзительный крик на фоне музыки все громче, пение назойливее, барабан бьет быстрее, быстрее, быстрее…
* * *
КОРАБЛЬ ДЕРЖИТ КУРС НА МЮНХЕН.
ДВИЖЕТСЯ ЧУТЬ МЕДЛЕННЕЕ СКОРОСТИ СВЕТА.
КОРАБЛЬ ДЕРЖИТ КУРС НА МЮНХЕН.
* * *
СОСТОЯНИЕ В НОРМЕ
СОСТОЯНИЕ В НОРМЕ
СОСТОЯНИЕ В НОРМЕ
Лампочка вспыхивает и гаснет, словно стараясь предупредить его о чем-то, а не успокоить. Он хмуро смотрит на большую табличку под ней. Неужели что-нибудь не в порядке с погруженным в сон экипажем? Что-то, чего он не заметил? Что-то, чего не зарегистрировали приборы?
* * *
Райан, проснувшийся в поту, невидяще упирает взгляд на крошечные плоские фигуры на телеэкране.
Во всем теле слабость, во рту пересохло.
Он облизывает губы и громко вздыхает.
Потом, стиснув зубы, выключает телевизор и покидает каюту.
Его шаги эхом отдаются в коридоре.
Он подходит к крохотному отсеку с длинной белой кроватью, устраивается на ней, привязавшись ремнями, и получает сеанс массажа.
По окончании сеанса у него болит все тело, а в голове ничего не проясняется. Теперь Райану пора есть. Он возвращается в свою каюту и принимает пищу, не ощущая никакого вкуса.
Закончив, отодвигает крышку иллюминатора и смотрит через это подобие окна в огромное пространство космоса.
Какую-то секунду ему кажется, что там, снаружи, в пустоте, он видит темную фигуру. Он торопливо протирает глаза и пристально всматривается в звезды.
Планету, к которой он направляется, разглядеть нельзя. Три года он уже находится в космосе. И будет еще два. Пока еще не видна цель путешествия. У него есть только слово, данное астрофизиками, что она существует и может поддержать те тринадцать жизней, что несутся к ней. Планета звезды Барнарда, Мюнхен 15040.
Он один в космосе. Командует этим кораблем и двенадцатью жизнями. И больше половины пути уже позади.
Воспоминание о том, что он совершил, накатывает на Райана. Кроме страха, кроме мучений, вызванных одиночеством, он ощущает гордость. Он закрывает «иллюминатор», оставляет каюту и идет в отсек управления выполнять свои обязанности.
Но он не может освободиться от томительного чувства подавленности, от ощущения чего-то не сделанного…
Это ощущение невыполненной задачи заставляет Райана работать еще интенсивнее.
Он заново прогоняет тесты на компьютере. Он инспектирует приборы, перепроверяя каждый, чтобы удостовериться в точности показаний.
Все в идеальном порядке.
Он ничего не забыл.
То чувство почти исчезает.
Глава 7
Прочитав отчет в компьютер, Райан идет к пульту под экраном и открывает выдвижной ящик, где лежит красный бортжурнал, готовый принять его заметки. Он садится за свой стол и, мурлыча песенку, выполняет кое-какие расчеты. Работает механически, но быстро. Наконец, удовлетворенный, завершает работу.
Теперь у него есть пятнадцать свободных минут. Он опять извлекает из ящика красный бортжурнал, проводит черту под своим официальным рапортом и пишет:
«Один в корабле, я испытываю взлеты и падения эмоций, не закаленных необходимостью менее механической работы, чем та, которую я выполняю, не отвлекаемый присутствием остальных».
Он перечитывает написанное, хмурится, пожимает плечами, продолжает:
«Это причиняет глубокую боль и делает меня добычей собственных чувств. Это также доставляет и большую радость. Час назад я вглядывался через иллюминатор в бесконечные пространства и припомнил, что я, что все мы, как группа, сделали для своего спасения. Мой ум возвращается назад, туда, — чем мы были в прошлом и чем будем в будущем».
Перо Райана повисает над страницей. Он делает пишущие движения над журналом, но не в состоянии облечь мысли в слова.
Наконец сдается, проводит еще одну черту под записью, захлопывает журнал и убирает его в ящик.
Потом передумывает, достает обратно и продолжает торопливо писать:
«Мир болен и даже наша компания была затронута недугом. Мы не остались незапятнанными. Мы продали некоторые наши идеалы. Но, может быть, разница была в том, что мы сознавали, что продаемся. Мы понимали, что делаем, и потому оставались разумными, когда почти все остальные впали в безумство.
Правда также, что мы стали в какой-то мере равнодушны к ужасам вокруг нас, отгородились от них — даже оправдывали какие-то из них, — даже смешивались со всем стадом время от времени. Но у нас была цель — наше ощущение предназначения. Это поддерживало нас. Я, однако, не отрицаю, что иногда поддавался и совершал поступки, о которых сейчас склонен сожалеть. Но, может, это и стоило того. В конце концов, мы уцелели!
Может быть, других оправданий и не нужно.
Мы сохранили наши головы и сейчас летим колонизовать новую планету. Дать начало новому обществу с более чистыми, достойными, разумными принципами.
Пусть циники думают, что это недостижимый идеал. Со временем все станет так же плохо, скажут они. Что ж, может быть, и не станет. Может быть, на этот раз мы на самом деле сумеем построить разумное общество!
Ни один из нас не безупречен. Особенно эта компания! Все мы ссоримся, у всех есть качества, которые другие находят раздражающими. Но суть в том, что мы — семья. Будучи семьей, мы можем спорить, в чем-то сильно расходиться — даже в какой-то степени ненавидеть друг друга — и все-таки выжить.
В этом наша сила».
Райан зевает и смотрит на часы. У него есть еще несколько свободных минут. Он смотрит на бумагу и опять начинает писать:
«Когда я оглядываюсь на нашу земную жизнь, особенно к концу, я осознаю, в каком же мы были напряжении. Рутина корабля успокоила меня, позволила понять, во что же я превратился. Мне не нравится то, чем я стал. Наверное, надо стать волком, чтобы драться с волками. Этого никогда больше не случится. Были времена, не могу отрицать, когда я потерял веру в свои идеалы — и даже в свои чувства. Некоторые события словно в тумане — некоторые почти совсем забылись (хотя, не сомневаюсь, кто-то из моих родственников или друзей сумеет мне напомнить). Слабо верится, что обществу понадобилось так мало времени, чтобы потерпеть крах.