— Сообщить вам все то, что я только что рассказал вам, милорд.
— А девушка с вами... — Гэйбар показал глазами на Мольвири. — Кто она?
— Моя жена, Мальварин Мардельт. — Спокойно ответил Эдрик.
Мольвири посмотрела на герцога и улыбнулась. Оконные стекла в зале сделались чище, а пламя в факелах перестало чадить — но и этих перемен никто не заметил. Однако, впечатление, которое она производила, было настолько сильно, что никого не покоробила ее вопиющая невежливость — она вновь не поклонилась и не стала приветствовать хозяина замка.
Герцог судорожно вздохнул, затем с трудом перевел взгляд на свою жену. В последнее время она стала раздражать его, к тому же у них давно не было близости; но сейчас он ощутил, как копоть, день за днем покрывавшая его сердце, вдруг оказалась смыта. В груди защемило, он ощутил прилив нежности и теплоты. Он прикоснулся к руке Эльзы, затем бережно положил ладонь на ее круглый живот.
Когда он снова обернулся к гостям, то уже мог смотреть на Мольвири спокойно. Эта девушка производила наистраннейшее впечатление, но безумных мыслей о том, что в зал явилась подлинная любовь всей его жизни, о которой он не знал ничего до тех пор, пока не увидел — более не появлялось.
— Вы можете гостить здесь сколько хотите, — сказал он обоим, касаясь кончиками пальцев тонких пальцев жены. — Я велю сенешалю подыскать вам подходящие покои. А сейчас, прошу вас — присоединитесь к нашему ужину.
— Благодарю вас, ваша светлость, — Эдрик опять коротко поклонился, и Мольвири опять не последовала его примеру.
Они заняли два ближайших свободных места. Справа от Мольвири оказался молодой рыцарь, который сначала побледнел, а затем густо покраснел, но за все время ужина так и не нашел в себе смелости заговорить с соседкой.
Распорядитель слуг опомнился и, щедро раздавая подзатыльники, погнал своих подручных на кухню.
— Господин Эдрик, — произнес молодой герцог. — К какому роду вы принадлежите? Я никогда не слышал о семье Мардельт.
— Я не с Архипелага, — сказал Эдрик, накладывая грибы с кусочками жаренного мяса в тарелку, которую они, согласно местным обычаям, должны были делить вместе с Мольвири. — Вырос в Ильсильваре, куда моя семья переехала из Хальстальфара. Я был простым наемником, когда пришел в Айдеф на службу вашему отцу. Милорд Ульфил сделал меня военным инструктором, а затем произвел в рыцари.
— Вот как? Воистину, стремительный взлет... Вы настолько хороши? — Спросила Эльза.
Эдрик чуть усмехнулся.
— Думаю да, моя госпожа.
— Покажете нам, что умеете? — Спросил пожилой рыцарь.
Эдрик перевел взгляд на герцога. Тот согласно кивнул.
— После ужина. — Сообщил Эдрик.
Он сьел несколько ложек, но Мольвири не притронулась к еде.
— Поешь немного, — шепнул он. — Хотя бы для вида. Ты и так слишком много внимания привлекаешь.
— Что это? — Спросила Мольвири, поджав губы. Когда он объяснил, на ее лице появилась гримасса отвращения. — Мертвая плоть?.. Более скверной пищи ты предложить мне не мог, даже если бы захотел. Поеданию трупов вас научили Князья Ада, а не мы. Как вы только можете это делать?.. Неужели вы не испытываете никакого отвращения?..
— Нет в этом никакой скверны, — раздраженно ответил Эдрик. — Человек принимает в дар чужую жизнь, и знает, что когда-нибудь отдаст земле и червям свою.
— Но я не человек. — Едва слышно напомнила она.
— Вашей пресветлой компании не мешало бы научиться отдавать, — хмыкнул бессмертный. — Тогда, когда вы берете, это уже не так напоминало бы грабеж.
Мольвири холодно на него посмотрела. Эдрик усмехнулся и сьел еще несколько ложек, выпил вина и взял большой ломоть мяса с блюда, стоящего слева. Когда он закончил жевать, Мольвири протянула руку и взяла грибочек из их общей тарелки. Эдрик видел, что ей стоит немалых усилий поднести его ко рту, а затем проглотить: видимо, с ее точки зрения, скверна от тела убитого животного пропитала гриб слишком сильно. Эдрик вздохнул и покачал головой. Он чувствовал, что еще намучается с ней.
После ужина герцог поинтересовался у Эдрика, готов ли тот показать им свои таланты, как обещал. Эдрик пожал плечами. Он был не против вернуть себе место военного инструктора в этом замке, а в том, что таковое предложение незамедлительно последует после демонстрации, нисколько не сомневался.
Служанка показала Мольвири комнату, выбранную сенешалем — просторную, светлую, располагавшуюся на третьем этаже основного здания, примыкавшего к донжону. Мольвири посидела на просторной кровати, заглянула во все шкафчики и ящички, и подошла к окну. Стемнело, начинался дождь. Она думала о том, каково это — быть человеком? Она боялась, что отравится, поев оскверненной пищи, но этого не произошло. Может быть, мертвая плоть не так сильно повлияла на гриб, как она боялась? А что, если бы она сьела само мясо?.. Мольвири поежилась от этих мыслей.
И все же... Эдрик сказал странную вещь. Подобное она уже слышала один раз — много тысяч лет тому назад, от Хелаха. Она увидела, как мужчина и женщина удовлетворяют телесную страсть и сказала Освобожденному, что это отвратительно.
— Почему? — Спросил Хелах.
Она попыталась объяснить: нечисты их тела, отвратительны выделяемые ими жидкости, и еще омерзительнее испытываемые ими страсти.
— Если люди подобны богам, — сказала она, — как ты веришь, они не должны выглядеть столь ничтожно и гнусно.
— На земле все не так, как у вас, — ответил Хелах. — Впрочем, и у вас уже все не так, как было и никогда, как было, больше не будет. Силы трех Светил смешались и взаимно изменили друг друга; на земле, в мире людей, равноудаленном от всех Светил, лишь наиболее отчетливо видно, к чему все это привело. Когда любовь и страсть соединяются в одно целое, нет больше необходимости заботиться о том, чисто ли это или нечисто. Нечистота земли наполнена высшей чистотой, для которой нет никакой противоположности.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она.
— Придет время, и ты поймешь, — улыбаясь, пообещал Хелах.
...Она стояла у окна и думала о его словах. Чистота Небес слабела и таяла на подступах к человеческому миру, но и со скверной Ада — если верить Эдрику и Хелаху — происходило тоже самое. Что же явится в итоге? Породит ли соединение сил нечто более величественное и прекрасное, чем источники, давшие жизнь этому соединению — или же силы просто взаимоуничтожат друг друга, и серость и ничтожество, как чума, распространятся повсюду?.. Ее братья были уверены во втором. Люди слишком жалки и слабы, чтобы позволить им идти самим; нужны пряник и плеть, чтобы вести их — только таким образом, постепенно очищаясь от страстей, от животных и демонских желаний, они смогут хотя бы в малой мере уподобиться великолепным и вечным созданиям Света.
Пришел Эдрик, сел на кровать, а затем откинулся назад и потянулся.
— Надо подумать, чем займемся ночью, — сообщил он, разглядывая потолок. — По замку бродить не советую: возникнут вопросы, какого черта ты не спишь.
— Что будет, если я скажу им, кто я? — Задумчиво произнесла Мольвири, обращаясь не столько к Эдрику, сколько к самой себе.
— Ничего хорошего, уж поверь мне, — пробурчал Эдрик.
Она долго молчала, не отходя от окна.
— Я тебе много рассказала об Эдеме и о том, что было раньше, — сказала Мольвири, оборачиваясь к бессмертному. — Теперь твоя очередь. Расскажи мне о мире людей.
— Что именно тебе рассказать? — Настороженно спросил он.
— Все.
Эдрик тяжело вздохнул.
Глава четвертая
К белым перилам на Утесе Воспоминаний Кадан подошел в полдень. Облокотился, вдохнул сладкий и томный аромат цветущих слив, и посмотрел вниз. Далеко внизу плыли облака. Жаль: ведь он надеялся увидеть мир людей — а это становилось возможным лишь при условии ясной погоды. Якши, служащие в Аннемо, белокаменном Замке Ста Башен, утверждали, что нижнее небо сегодня будет ясным, но они могли и ошибаться. Духи и божества, управляющие погодой, могли наврать им — либо ответить честно, но позже переменить свои намерения.
Кадан вздохнул и, перегнувшись через перила, перевел взгляд вправо. Утес закрывал от него почти всю нижнюю часть Фойдана, Города Слив, но домик с малиновой черепицей он сумел разглядеть. Там жила девушка, из-за которой он полторы тысячи лет тому назад принес клятву верности старому Янхату, правителю Фойдана и Аннемо. Девушку звали Цидейна Нибравельт, и он очень любил ее. Увы, она была смертной, и в свое время должна была состариться и умереть. Чтобы не допустить этого, он привел ее на второе небо, в мир стихиалей, служебных духов и младших богов, где заключил договор с королевским домом Аннемо. В обмен на его службу Цидейне разрешили остаться в Фойдане. Плоды священной сливы вернули ей молодость. С тех пор раз в год, вместе с прочими жителями Фойдана, не обладавшими бессмертием по своей природе, на Празднике Обновления, посвященном великой Богине Жизни Аллиналейн, она сьедала одну сливу и молодела на один год, оставаясь таким образом вечно прекрасной и юной.
Их любовь не продлилась вечно, как им казалось когда-то. Спустя триста лет они расстались — Кадан заводил романы с придворными дамами в Замке Ста Башен, а Цидейна полюбила Дифлара — духа озера, что располагалось на севере Хальстальфара. Из-за долгих зим озеро большую часть года оставалось замерзшим, и его хозяин проводил время в Фойдане. Он был куда внимательнее и заботливее Кадана, и совершенно лишен его ветренности и холодности. Кадан мог убить или умереть ради своей любви, но стать примерным семьянином он не был способен. Дифлар не был героем, но он был надежным и верным...
Кадан улыбнулся, думая о Цидейне. Она счастлива, и это хорошо. Хотя они и расстались больше тысячи лет тому назад, он не забыл ее и знал, что она его не забыла.
Он вновь посмотрел на облака внизу — высокий, сильный, темноволосый и темноглазый юноша в длинном плаще поверх багряно-серого дублета. Темно-серые штаны и высокие черные сапоги с отворотами, многочисленными ремешками и кольцами. На поясе — изогнутый тальвар в богато украшенных ножнах. Длинные и густые волосы, кончики которых достают до бедер, заплетены в косу на уровне лопаток и перехвачены тонкими ремешками, а ниже середины спины — вновь распущены. В волосы вплетены крошечные колокольчики, едва слышно звенящие при движении или при дуновении ветра; верхнюю часть головы охватывает тонкий венец из темного серебра, расширяющийся к серебине лба, украшенный драгоценными камнями и искуссной гравировкой. Кадану не нужны сливы из садов Аллиналейн для того, чтобы сохранять молодость; венец — символ его бессмертия, его судьбы... и его поражения.
Он услышал шаги за спиной, но обернулся не сразу — ждал, пока она спустится по лестнице, ведущей к белокаменной площадке на вершине Утеса Воспоминаний и пройдет две сотни шагов, приближаясь к перилам на краю площадки. Она двигалась тихо, но у него был острый слух.
Кадан обернулся, когда она была в двадцати шагах. Она? Он? Оно?.. Хотя существо, приближавшееся к краю площадки и носило женскую одежду — женщиной оно не было. Как, впрочем, и мужчиной. И дело заключалось не только в форме тела, которую оно могло легко сменить по своему желанию, нет — столь же легко оно могло сменить поведение, менталитет, эмоциональный строй.
Однако, бесполые местоимения так и не прижились. По ряду причин бессмертные, взращенные в Школе Железного Листа и после прыжка в Кипящую Реку узревшие, как загорается маска в руке Картивеля, предпочитали находиться в женских обличьях. Вот и сейчас приближавшаяся к Кадану фигура была женской, и женственной была пластика ее движений. Цельность образа нарушалась длинным мечом на перевязи за спиной гостьи, рукоять которого торчала из-за ее левого плеча, а также тем обстоятельством, что у гостьи не было лица. Вместо лица был кисель цвета плоти, медлено двигающийся по часовой стрелке в бесконечном круговращении.