Кельмара неприятно удивила сила и скорость, с которой девушка творила волшебство. Если она с боевыми заклятьями управляется столь же легко, то молодая графиня намного опаснее, чем он представлял себе до этой минуты.
— Что все это значит? — Спросил он, вставая.
— Вы благородный, харизматичный, умный, — она тоже поднялась. — Ужасные качества для человека в вашем положении. Окажись вы мерзавцем, одержимым собственными страстями, я бы еще подумала, не оставить ли вас в живых. Но умного и при этом благородного рыцаря? Ну уж нет. Вы слишком соблазнительны. Дай вам волю, и в самом деле начнете переманивать к себе местных феодалов.
Столь же легко и быстро она наложила заклятье на окна и двери, окончательно блокируя все выходы из комнаты.
— Не знаю, что вы задумали, — Кельмар положил ладонь на рукоять меча. — Но прошу вас, миледи, остановитесь. Я не хочу причинять вам вреда.
— И не причините.
Она вышла из-за стола и направилась к нему. Что-то было в ней, в том, как она двигалась, что-то такое, что заставило Кельмара отступить… Она шла неторопливо, слегка улыбаясь и осознавая всю полноту своей власти над заключенным в комнате человеком. Потом ее черты лица исказились; нос, уши, глаза и губы сдвинулись и потекли по кругу, сливаясь друг с другом в водовороте из плоти, и Кельмар понял наконец, с кем делил ужин этим вечером. Безликая тварь, способная стать кем угодно, одна из тех, что погубили Орден Золотого Огня и уничтожили половину Крылатых Теней. В Асфелосте о них рассказывали шепотом, присочиняя уйму небылиц, однако несомненным оставалось то, что эти демоны по ведомым только им одним причинам оберегали Ильсильвар от внешних вторжений и распространяли среди ильсов странные ереси, за которые Ильсильвар Гешское священство некогда предало анафеме. Это был лишь вопрос времени — когда именно они появятся вновь, где и как, в случае нового вторжения Орденов.
Кельмар выхватил меч и ударил — но тварь была слишком быстра. Еще удар, и еще. Бесполезно. Она уходила от атак, словно он был не одним из лучших фехтовальщиков Ордена Лилии, а неповоротливым увальнем, впервые взявшим в руки меч. Крутящийся по часовой стрелке кисель, заменявшей демонице лицо, замедлял движение, бурлил и словно пытался обрести новую форму. Глаз, нос, кусок рта… прежде, чем они исказились и расплылись, Кельмар понял, на кого будет похож следующий облик Безликой. Он должен найти способ убить ее — или она убьет его, а затем (или в процессе убийства) примет его облик и начнет распоряжаться его отрядом и крепостью Ротан так, как ей вздумается. Кельмар призвал Знак Лилии и сотворил заклятье скорости — но тварь переиграла его и здесь, вмешавшись в действие заклятья и исказив его таким образом, что оно лишь замедлило и ослабило Кельмара, а не ускорило.
Словно танцуя, Безликая проскользнула под правой рукой командора, поднятой для очередного удара, захватила кисть и локоть и, позволив руке совершить рубящее движение, продолжила его дальше, одновременно отводя кисть Кельмара вправо, удерживая его локоть своей левой рукой, разворачивая корпус на четверть оборота и выставляя ногу на пути движения ног командора Ордена Лилии. Все произошло настолько легко и быстро, что Кельмар не понял и сам как оказался на полу, уткнувшись лицом в ворсистый ковер, а Безликая, вывернув его руку, уже лишившуюся меча, поставила ногу ему на шею.
— Не дергайся, пожалуйста, — попросила она, и женский голос в ее речи мешался с мужским, в котором Кельмар узнавал эхо своего собственного. — Тогда все закончится быстро. Я возьму немного твоей крови для того, чтобы чувствовать то же, что чувствуешь ты и немного мозга, чтобы помнить то, что помнишь ты. Без этого дубликат может выйти неполноценным.
Он рванулся, что едва не привело к перелому руки, затем попытался перевернуться и подтянуть ноги к животу, чтобы совершить кувырок. Безликая за это время успела разрезать ему кожу ногтем и слизнуть выступившую капельку крови. Перекувыркнуться она ему не дала — села сверху, захватив шею левой ногой таким образом, чтобы левой ступней цепляться за колено правой и, упираясь правой в пол, мешать Кельмару перевернуться. Он схватил Безликую за ноги, пытаясь вытащить голову из замка — бесполезно, проще было бы освободиться из захвата железной статуи, чем этой женщины… этого существа. Ее длинная юбка к этому времени расползлась и деформировалась также, как и та, что ее носила — ее не полностью мужская, но уже и не женская одежда. Кельмар не видел, как Безликая вытянула указательный палец, делая его костяным и острым для того, чтобы одним точным и сильным ударом пробить череп командору, оставив в нем аккуратную дыру — пачкать комнату или одежду кровью и мозгами она нисколько не хотела. Кельмар сжал ее ноги, чувствуя, что еще немного и из-за пережатой шеи он потеряет сознание, а потом…
Потом…
Потом она начала кричать. Она завизжала так истошно, что командору показалось — он сейчас оглохнет. Она выпустила его шею из захвата и заметалась, забилась в агонии рядом — Кельмар, с трудом перевернувшись на спину, пораженно смотрел, как корчится эта тварь, отдирая от себя куски собственной, похожей на кисель плоти в тщетных попытках добраться до терзавшего ее нутро змееныша. Глумливый и омерзительный червячок, подсунутый Кельмару в ходе ритуала, явно пахнушего сомнительной сделкой с кем-то из могущественных обитателей Нижних Миров, неожиданно оказался весьма кстати. Когда левая рука Кельмара прикоснулась к бедру Безликой, змейка-татуировка перекочевала к врагу — но с ней она повела себя совершенно иначе, и вместо извращенных желаний и мыслей сразу выплеснула весь тот яд, который, как оказывается, в ней все это время хранился.
Как ни была сильна бессмертная настоятельница Школы Железного Листа, справиться с отравой, сотворенной Владыкой Ядов специально для таких, как она, Безликая не смогла. Она лишь продлила свою агонию — прекратившуюся, впрочем, когда Кельмар вернул себе меч и нанес один-единственный удар, отсекшей Безликой голову. Деформированное неудавшимися превращениями, разлагающееся и исходящее вонью от продолжающего распространяться яда, тело Безликой кровавой слизеобразной грудой раскинулось по ковру. Кельмар отвернулся, выблевывая только что сьеденный ужин.
«Иногда без тьмы никак не обойтись!» — Довольным тоном сообщил змееныш, поднимаясь по ноге Кельмара и струясь по спине, чтобы занять затем свое привычное место на его левой руке.
Глава восьмая
В Морфъегульде, во вновь отстроенном дворце, в многранном Зале Начал, стены которого украшены фресками и барельефами, на черном агатовом ложе, на подушках, сшитых из снов совращенных детей, я возлежу, пребывая в своей женской ипостаси. Мое великолепное эбеновое тело, полностью обнаженное, украшенное, как драгоценностями, трупными пятнами и гнойниками, излучает желание и силу. Время разума прошло, пришло время страсти.
— Приведите пленников, которых вы захватили вчера, — говорю я, обращаясь к кхаду, похожим на сколопендр, стоящим справа от ложа. Мой голос вкрадчивый и томный, он подобен напитку, пьянящему разум. — Гиора, человека и оборотня.
Кхаду кланяются и уходят, а когда возвращаются, то приводят в зал рогатого демона, мужчину средних лет и юношу, в чертах лица которого есть что-то от соболя или куницы.
— Принесите чаши с огнем, лавой, льдом и водой, — говорю я, обращаясь к лганарэ, людям-скорпионам, стоящим слева от ложа.
Они кланяются и уходят, и возвращаются с чашами, полными эссенций, выделенных из чистых стихий.
— Приведите халнея и костяного демона, — говорю я, обращаясь к кадётам, стоящим в центральной части зала, между ложем и большими двустворчатыми дверьми.
Они кланяются и уходят, плетя сети из своих чар, а когда возвращаются, в этих сетях находятся мечущаяся, как птица в клетке, живая тень, и крупное злобное существо, напоминающее скелет дикаобраза, ощетинившегося на редкость кривыми и толстыми костяными иглами.
— Сотките над залой полог, — говорю я, обращаясь к паучихам, притаившимся у стен. — Чтобы никто из тех, чье сердце боязливо и страшится любви, не смог бы в эту ночь уменьшить мое удовольствие своим постыдным бегством.
Они создают призрачные тенета и опутывают зал паутиной из чар, и когда заканчивают, я велю всем своим слугам покинуть зал, ибо нельзя созерцать предстоящее таинство, оставаясь безучастным, а их духовные тела в качестве компонентов мне сегодня лишь помешают.
Томление охватывает меня, я глубоко вздыхаю, изгибаясь, немного меняю позу на ложе и издаю негромкий стон. Яды, заключенные во мне, приходят в движение. Они соединяются в сложную смесь, которая выделяется из меня вместе с потом и смазкой. Эта смесь попадает в воздух — настолько легкая и неощутимая, что лишь оборотень мог бы уловить ее аромат, находись он тут в своем зверином обличье. Гиор, человек и перевертыш дышат моей силой, разлитой по залу и соединенной с воздухом, и на них аромат оказывает воздействие почти сразу. Халней и одлорг не дышат вовсе, но это не важно — смесь все равно проникнет в них, впитается в кости и в сгусток живой темноты, и когда это произойдет, все остальное потеряет значение.
Однако, для предстоящего таинства мне не хватает еще четырех компонентов. Я дую на четыре чаши с четырьмя элементами, призывая связанных с ними стихиалей — и вот, над одной из чаш вспыхивает пламя высотой в человеческий рост, другая бурлит фонтаном лавы, в третьей растет и лопается ледяное дерево, четвертая исторгает водяной гейзер. Из четырех врат являются четыре духа и принимаются стремительно и отчаянно летать по залу. Они чувствуют себя пойманными, и чувства их не обманывают. Но чувства изменчивы. Когда мой аромат проникает в них, они забывают о том, что пленены и обречены…
Первая троица к этому моменту уже теряет себя. Человек ползет ко мне по полу, он лижет пол и ступеньки, ведущие к возвышению, на котором стоит ложе. Он смотрит на мое тело, не отрывая глаз, и его трясет от вожделения. Гиор катается по полу, бешено ревя, раздирает стены когтями и грызет зубами барельефы. Соболь, уже в зверином облике, распушил хвост и медленно идет к моему ложу.
Пока мои гости теряют себя из-за разлитого в воздухе аромата, мое тело меняется. Живот, грудь, лицо и бедра белеют, чернота отступает за спину. За спину же смещаются гнойники и трупные пятна. Я чувствую, как плоть от лопаток до поясницы взбухает — наружу тянутся девять темных отростков, и на конце каждого из них находится утолщение, похожее на бутон нераспустившегося цветка.
Стихиали также устремляются ко мне, и из распавшихся клеток выходят халней и одлорг. Костяной демон покорился почти сразу, и лишь живая тень пытается еще сопротивляться. Я, улыбаясь, смотрю на халнея, зная, что хватит его ненадолго, ибо хранящая его сила находится слишком далеко от нас, чтобы полноценно защитить своего подданого, и даже будь Король Теней здесь, в этом зале, я бы приняла его вызов и уничтожила бы его ради того, чтобы добыть алхимический ингридиент, скрытый в семи душах живой тени.
Все происходит так, как и должно. Тень теряет себя и устремляется ко мне — последней из всех.
Девять бутонов раскрываются и распухают, являя взорам моих гостей девять женских тел, возлежащих внутри девяти огромных цветков. Все тела различны и все — похожи на то единственное, которое их породило. Я ощущаю себя в каждом из них, улыбаюсь и маню к себе каждого из девяти избранников, ласкаю себя девятью парами рук, выказываю вожделение девятью парами глаз, движениями девяти пар ног. Обезумевшие мужчины, демоны и стихиали устремляются ко мне, впиваются губами в мои губы, терзают мои груди, нетерпеливо входят в мои лона. В один и тот же миг я ощущаю девять соитий, и девять видов наслаждения текут по девяти отросткам в центральное тело, остающееся неподвижным и недоступным. Из девяти соитий подобны плотской любви, известной людям, лишь три: гиор в бешенном ритме овладевает демоницей, беря ее сзади; мужчина склонился над женщиной, лежащей на спине и положившей ступни ног ему на поясницу; соболь проникает в миниатюрную женщину-фурри, лежащую на боку, кусая ее плечо и оставляя на коже следы от когтей. Оставшиеся шесть тел соединяются иными способами. Стихиали проникают в тела женщин, похожих на призрачные сосуды, и заполняют их изнутри своими энергиями. Одлорг разрывает и пожирает демоницу, похожую на страшно худую женщину, в которой нет мяса, только скелет и кости; у женщины широкий рот, полный прочных зубов, и она также пожирает одлорга, дробя и кромсая его кости, а ее собственное тело восстанавливается столь же быстро, как и уничтожается костяным демоном. Халдей и женщина-тень кружатся в сложном танце, постепенно сближаясь, сливаясь и соединяясь друг с другом.