Стали раздавать похлёбку, и я тоже уселась на шкурах возле камина со своей плошкой. Голоса туатов звучали всё громче, а потом разом стихли. Откупорили фляги и принялись пить круговую. Каждый делал глоток и передавал соседу слева, пока фляга не пустела. Потом брали новую. Асгрим предложил и мне:
— Глотни — полегчает. Тревога отпустит, и странное мерещиться перестанет.
Я попыталась отказаться. От одного запаха к горлу подступала дурнота.
— Выпей — и спать заодно крепче будешь. Туаты говорят, от него похмелья не бывает, — видя, что стражник не справляется, к делу приступил Вейас. Судя по блестевшим глазам он уже хорошо захмелел. Взял меня за руку и принялся внушать. Я закрывалась изо всех сил. Как же он меня бесил, как папа в Ильзаре. И лицо у Вея сейчас очень похожее. Папа. Вдруг я никогда больше его не увижу? И Ильзар, и Дикую пущу, и соседские деревушки — Дрисвяты с Подгайском? Обледенею и навсегда останусь здесь, во тьме с демонами.
Улучив момент, Вей обхватил меня за плечи, а Асгрим влил напиток силой. Он попал не в то горло, обжёг. Я закашлялась. Едва не стошнило.
— Оставьте вы её. Не хочет, и ладно. Захлебнётся ведь, — подоспел к нам Микаш и ударил меня по спине так, что я чуть не упала. Хоть кашель прошёл, и Вейас с Асгримом больше напоить не пытались.
Я забралась в дальний угол, чтобы меня больше не трогали. Когда фляги опустели, туаты достали несколько деревянных трубок и набили их ягелем. Раскурили, выдувая белёсые кольца. И тоже стали передавать по кругу.
Дым оседал внизу белыми облачками. От едкого кисло-сладкого запаха кружило голову. Кто-то из туатов завёл тоскливую песню, остальные подхватили. Заскрипели подвяленные дымом голоса, хором рассказывая историю на непонятном, мелодичном языке. То опускались, то поднимались, ликовали и грустили, тосковали и полнились надеждой. И чудились в их песне бушующий океан, заснеженные вершины гор, вьюжный вой и плач по временам былого величия.
— О чём это? — разморено спросил Вей, когда они замолчали, чтобы перевести дух.
— Песня предначальных времён на предначальном языке. О том, как лесная богиня-покровительница Дану увела наших предков из гибнущего мира через Червоточину. По морю они приплыли на серебряных кораблях к тёплым берегам и расселились южнее Утгардского нагорья. Не всем пришёлся по вкусу Мидгард, отчаянные смельчаки решили отыскать обратный путь, захватили корабли и поплыли обратно. Только не вела уже их своей мудрой волей богиня. Корабли разбились об айсберги и затонули. Лишь нескольких счастливчиков помиловали боги, велев им передать остальным, чтобы те не мыслили о возвращении и не смели заходить в пустыню Хельхейма северней лабиринта. В такую же зимнюю пору они шли, замерзая, через суровый Утгард и оплакивали потерянную прародину, — по-пьяному высокопарно отвечал Асгрим.
— А говорят, что Червоточина вас породила, — усомнился Вей.
— Нет, наш народ был рождён под солнцем другого мира. Мира, где хозяевами были мы, а не длиннобородые. По крайней мере, так сказывается в легендах, — Асгрим заметно притих к концу, словно погрузился в мрачные раздумья.
— А детали? Ваша баллада такая длинная. Можешь дословно её перевести? — Вейас не унимался, сосредоточился и подобрался, словно и не пил вовсе
— Я знаю лишь общий смысл. Предначальный язык умер вместе с нашей прародиной. Лишь отголоски тех событий сохранились в легендах, но и они угасают с каждым поколением. Наша богиня теряет силы, ворожея выбрала иного покровителя, здешнего. Вскоре мы и вовсе уверимся, что правдивы ваши поверья, а не наши, — Асгрим выкурил из протянутой товарищем трубки побольше, выпуская пар струйками из ноздрей.
Вейас молча ожидал своей очереди. Необычно степенный, задумчивый. И взгляд такой далёкий-далёкий. Я-то думала, у нас в семье одна я люблю задаваться бесполезными вопросами.
— А почему ваш мир умер? Разве он может умереть? — подала голос я, когда Асгрим передал трубку Вею.
— Об этом в легенде не говорится. Может, стало слишком жарко, а, может, слишком холодно. Может, была война, которая затопила землю кровью и огнём. Может, тьма поглотила весь мир, а, может, боги оставили его. Некому стало поддерживать порядок, и всё обратилось в хаос, — медленно вытягивая каждое слово, отвечал Асгрим, словно продолжал пускать кольца дыма.
— Отчего боги оставляют мир? — мой голос, оказывается, звучал также разморено. Мысли текли вяло, в бреду. Я не до конца понимала, о чём у нас идёт беседа, что именно я спрашиваю и что хочу услышать.
— Может, тьма пожирает и их. Может, когда в них перестают верить, их сила исчезает. Может, они сами перестают верить, разочаровываются и уходят. А может, они, как и все, отживают отмеренный срок и умирают, — голос Асгрима затухал, а подбородок клонился всё ниже к груди.
Остальные туаты уже давно уснули на тех же местах, где сидели. Вейас бодрился, но как только я перехватила разговор, тоже заклевал носом. Головешки в камине тлели еле-еле, на улице зловеще завывал ветер, мир погружался во тьму. В моём воображении вовсю оживали образы из легенды, пугающие своей непостижимой глубиной. Я стояла на краю Червоточины и видела внутри бездну с тлеющими угольками иных миров, что кружились в беспрестанном хороводе и пели завораживающими голосами туатов. Но чернота наступала, и угольки, с шипением испустив кольца дыма, гасли, растворялись в бездне без остатка.
Скрипнули половицы. До костей пробрал едва различимый шепоток. Шаги приближались. Чудилось, будто давешний кошмар стал явью. Мой тёмный суженый спешит сквозь миры, времена и расстояния, а Зверя нет. Он ушёл или умер, неважно. И некому, совсем некому меня защитить.
— Не бойся, — послышался низкий голос Микаша. — Это всего лишь я.
Он опустился рядом.
— Ты не пил с остальными? — догадалась я по его верной походке и бодрому голосу. Даже меня развезло, а он держался.
— Кто-то же должен быть начеку, особенно после таких сказок. Спи, я смогу тебя защитить, что бы там ни было.
— Даже если демон-пересмешник превратится в меня и заставит тебя сражаться против него на мечах? — усмехнулась я, укладываясь поудобней, и закрыла глаза.
— Вряд ли он сумеет подрожать твоему ехидству, а с остальным я справлюсь.
Он зевнул, укрыл меня собственным плащом и затих рядом.
Наутро вчерашние беседы показались дурманным сном, который стремительно заволакивало пеленой забвения. И вскоре я уже не могла припомнить ничего, кроме ощущения липкого ужаса перед неизведанным. Остальные тоже молчали, словно те песни и легенды предназначались исключительно для прокуренного дурманящим ягелем вечера, а под сенью ясного дня им места нет.
Мы сильно разморились, и ехать стало только тяжелее. Лошади лениво плелись по высоким сугробам. У всадников уже не осталось сил на понукания. Все клевали носом. Молчали. Мечтали лишь о том, когда утомительная дорога закончится.
Северная звезда скрылась за тучами, вместе с ней отступила тревожность и головная боль. Я была довольна хотя бы этим.
— Крепитесь, до заледенелого моря рукой подать, — подбодрил неунывающий Асгрим.
— Ага, а потом ещё через ледяную пустыню Хельхейма и, если повезёт, обратно столько же пилить, — остудил его пыл Вейас.
— Никто вас за руку не тянул, — резонно заметил предводитель туатов и снова встал впереди строя.
Переход всё не кончался. Когда наступила ночь, по крайней мере, по моим подсчётам она наступила — из-за туч не разобрать — я задремала, доверившись умной кобыле. Мерное колыхание седла убаюкивало. Глаза слипались. Сознание то ускользало, то врывалось в тело, разбуженное резким движением или звуком. И снова тонуло в трясине усталости и недосыпа.
Тело как молнией пронзило. Яркая вспышка ослепила зажмуренные глаза, обожгла веки. Сердце затрепыхалось в груди. Стало тяжело дышать. Я плавно накренилась набок и соскользнула в снег.
— Лайсве! — раздался рядом и совсем далеко испуганный вскрик.
Погасло. Вспыхнуло. Меня трясли, колотили по щекам наотмашь.
— Принцессочка! Принцессочка! Ну же, не уходи, я сойду тут с ума один!
Я с трудом разлепила глаза. Встревоженное лицо Микаша нависло надо мной, маска из тёмного воска с глазами цвета недобрых звёзд. Потянулась к нему.
— Ты в порядке?
— Да… Вейас?!
За могучей спиной Микаша брата не оказалось. Он не мог не заметить, что я упала, он ехал рядом со мной! Усталость и обморок тут же забылись — сердце сжал тугой комок страха. Я ухватилась за парку Микаша и поднялась.
— Где остальные? Почему никто не остановился?
Он открыл рот, но слова заглушила музыка. Такая изысканная, чистейшие лады арфы, нежнейшая мелодия флейты, небесный хор, почти как у туатов, только звонче и чище, неземной. Но откуда взяться оркестру, достойному давать концерты во дворцах королей, посреди голой заснеженной тундры? И почему голова становится дурной, как от похмелья?
Зелёный свет хлынул из густого тёмно-синего неба горным ручьем. Сиреневые всполохи, пурпурные, малиновые изукрасили весь небосвод на севере, переливались яркими лепестками, облизывали языками всех цветов и оттенков, пожирали однообразную синь полугодовой ночи. От пестроты зарябило в глазах. Сколько мы уже не видели таких красок? Месяц? Полтора? Я и забыла, какими невероятно красивыми они могут быть. Восхитительно! Завораживающе!
Микаш стоял на коленях, запрокинув голову в исступлении. Я поняла, что замерла в такой же позе. Встряхнула плечами, отгоняя наваждение, и поднялась.
Сияние в небе пробегало волнами, складывалось в зубастую корону, пульсировало в такт колдовской музыке, сводило с ума не хуже, чем побагровевшая Северная звезда. Огни Червоточины! Как нечто зловещее может быть настолько притягательно красивым?! Оно заразило нас безумной лихорадкой. Оно звало, тащило за собой, на север, в самую пасть Преисподней. Вон впереди тёмные силуэты всадников. Бредут, скованные чужой волей, одним молчаливым порывом незнамо куда. Как мертвяки по зову некроманта. По зову Северной звезды.
Я дёрнула Микаша за рукав.
— Отряд там!
Он сдавленно выдохнул и ошалело завертел головой по сторонам.
— Так это оно и есть, сияние Червоточины?
— Да! Да! — закричала я, чувствуя, что остальным угрожает опасность, а мы увязли в липкой паутине и ничего не делаем. — Там рождается новый демон, и наш отряд идёт к нему в пасть!
Микаш содрал с руки рукавицу, потянул меч из ножен и обхватил клинок ладонью. Воздух наполнился солоноватым запахом крови. Что с ним? Нет, не хочу его потерять! Иначе я тоже сойду с ума совсем одна!
Я схватилась за пораненную руку, всё ещё сжимавшую клинок. Микаш отпустил меч и коснулся моей ладони.
— Против реальной боли ни один демон не властен, даже… — он кивнул в сторону бушевавшего в небе светопреставления и поднялся. — Бежим, нужно их остановить.
Он потянул меня следом за нашим отрядом. Не разжимал руки, иначе бы я упала в глубоком снегу или отстала, не поспевая за его размашистыми шагами. Летела над землёй, подхваченная ураганным порывом.
Мы нагнали отряд. Они двигались как сомнамбулы, неумолимо, вперёд. Микаш оставил меня позади и помчался обгонять. Холодный воздух обжигал грудь. Я никак не могла унять сердцебиение. Только до слёз вглядывалась в темноту.