– Сандра, сейчас же выходи! Ты почему убежала без спросу и зачем сюда забралась?
– Прибарахлиться хотела, – слезая с тюка на пол, буркнула Сандра. – Ты же продала свою шаль, а я тебе другую искала, а там одни польта и штаны.
– Нельзя брать чужое!
– Это не чужое, это ненужное! Так на вывеске написано.
– Мало ли что написано. Эти вещи люди сдают и покупают за деньги. Пойдем-ка отсюда, пока нас не наругали!
Ушли. Так и не использованный по назначению обломок кирпича остался лежать на полу. Стефан понял, что получил отсрочку.
Интересно, его теперь тоже продадут за деньги? Кому-нибудь из претендентов на Весенний престол, чтобы писал политические эпиграммы… Он подтащил тюк с тряпьем поближе к батарее, устроился на мягком, свернулся калачиком.
Из мутного, хотя довольно приятного забытья его вырвало жалостливое бормотание:
– Ой, вещички мои бедные, на полу в пыли валяетесь, не пожалели вас хозяева, отдали в чужие руки… Ничего, сейчас всех вылечу, как новенькие станете! А ты чего тут разлегся?
Открыв глаза, Стефан увидел знакомое бледное лицо с вывернутыми губами и припухлыми веками. Поблескивали в ледяном свете разномастные пуговицы, а концы прозрачного шарфика свисали, точно крылья мертвой стрекозы.
– Вам без шапки не холодно?
– Не о том спрашиваешь, – хихикнула сумасшедшая.
– Что мне угрожает? Где моя погибель?
– Это не одно и то же. – Лепатра снова хихикнула. – Теперь вижу. Тебя по-хорошему предупредили, а ты не послушаешь. Длинные белые волосы. Стекло не разобьется.
– Какое стекло?
– Дверь из цельного стекла. Ты по ней стулом со всего маху, а она не разобьется, заговоренная потому что. Стул сломаешь, ирод, из-за своего страха безвинную вещь загубишь. А этот охламон разве станет лечить вещь? Он людей-то не жалеет, не то что вещи бессловесные. На помойку велит выбросить.
– Меня? – нервно ежась, уточнил Стефан.
– Какого тебя – стул! А стеклу ничего не сделается. После этого захочешь умереть, потом передумаешь. Но это будет не погибель, а злая напасть. Погибель приходит изнутри. Наврешь за деньги, по указке ворюг, через это потеряешь свой дар и сопьешься втихую.
– Я никогда так не поступлю. – Стефан энергично помотал головой и осел на расползшуюся кучу тряпья, когда темная комната с сияющим, как ледяной фонарь, окном попыталась завертеться вокруг собственной оси.
– Может, и не поступишь, – вздохнула Лепатра, присаживаясь рядом. – Я иногда вижу то, что может быть, а может не быть, оно еще не вылепилось, только предполагается. У меня и сестрица была такая. Да… Уж она была и красивая, и прозорливая, и проклятья отводить умела, а все одно не убереглась. А тебе сказано же – не ходи туда!
– Куда?
– Туда, где дверь из стекла. Тогда не обидишься на весь мир. Эти ворюги, кроме денег немереных, посулят тебе изменить прошлое – будто они сделают так, что с тобой на самом деле этого не случилось, и ты ухватишься, как дурак за дутые акции. Взаправду ничего они в прошлом не поменяют. И рады бы, да нельзя, только память тебе, болезному, чуток подправят. Закон запрещает, но они потому и зовутся Высшими, что стоят выше закона, выше добра и зла. Ради благих целей, сиречь интереса своего шкурного, что угодно вытворят, как сестрицу мою старшенькую когда-то убили. Цель оправдывает средства – слыхал небось?
– Вы говорите опасные вещи, – заметил Стефан, частично трезвея.
Высшие – запретная тема. Известно только, что это маги покруче всех прочих, особенные, бессмертные, всесильные. О них нельзя говорить плохо. О них лучше вообще не говорить, не любят они лишней огласки. А уж обзывать их ворюгами и обвинять в «шкурном интересе»… Лепатра полоумная, ей все сойдет с рук, но с него-то будет спрос как с нормального.
– Вспомнила я наконец, зачем сюда приехала. За смертушкой своей… Шестьсот лет живу на свете, вещи лечу, никому глаза не мозолю, и где у меня ум, где разум, где что – сама не знаю. Не могу так больше, невтерпеж.
– Шестьсот?.. – он уставился на нее недоверчиво. – Не может быть. Вы, наверное, забыли. На вид вам тридцать пять, если вы подвид В, и не больше трехсот, если С.
– Пальцем в небо, – колдунья радостно ухмыльнулась. – Когда мне было столько, сколько ты сказал, я молодильного зелья хлебнула, через то и не меняюсь. Госпожа Текуса, наша с сестрицей Изабеллой старая учительница, остерегала: не прельщайтесь, девки, молодильным зельем, хуже станет, красу девичью сохраните, а разум потеряете. Я от Текусы потом ушла, не по профилю мне было у нее учиться, она ведь была лесная ведьма, и Изабелла тоже лесная, а я обыкновенная, с уклоном в вещную магию. На складах работала, по консервирующим чарам, а рецепт молодильного зелья переписала тайком, еще когда ходила у Текусы в ученицах. Набрала ингредиентов, состряпала, выпила, и лет через полтораста в голове давай все мешаться… Уж Изабелла не сделала бы такой глупости, она была умница-разумница, но все равно умерла молодой, когда с ворюгами поспорила. А я до сих пор живу, никому не мешаю… Невмоготу больше, устала. От старости мне не помереть, поэтому надо или сгореть в огне, или чтоб меня убил знающий колдун, который всю мою силу до капли выпьет – и ему польза, и мне свобода. Иначе стану нежитью неприкаянной, буду маяться да людей по ночам пугать, а я разве злая? Только на тех злюсь, кто вещи портит, но караю по мелочам – тот локоть ушибет, этот булку вниз маслом уронит. Мне надобен такой, кто убьет меня без огня, но по правилам. Надо найти Изабеллиного сынка-охламона, этот справится. Он теперь в столице живет, говорят, далеко пошел, стал важным господином. Я уж к нему ходила, да его дома не случилось, а сторожа меня на порог не пускают. Велела передать, что тетя Клепа в гости приехала. Страсть как хочется побывать у него дома – с мебелью познакомиться, с чашками-блюдцами потолковать, малые вещицы приголубить…
Ее высокий надтреснутый голос становился все тоньше и наконец прервался, как будто иссяк. Стефан подумал: хоть она и ищет смерти по собственной воле, все-таки ей страшно. А вторая мысль – это ведь готовый сюжет для сказки, поучительная получится история, для младшего и среднего школьного возраста. Нужно только дождаться, когда Лепатру кто-нибудь посадит на поезд в один конец, в соответствии с ее пожеланиями, чтобы никаких недоразумений после публикации.
Сидели в молчании, спиной к источнику тепла, он слушал ее сипловатое, но ровное дыхание. Словно спишь с открытыми глазами. Вдруг колдунья встрепенулась:
– Ладно, ступай отсюда. У меня много дел – надо творить добро, все вещички недужные вылечить, чтобы новехонькими стали. То-то люди поутру удивятся…
– Здесь недавно побывала погибель, – спохватившись, сообщил Стефан. – В этой самой комнате. Назвалась убоищем, но суть одна и та же, правда? Вот на этом самом месте она стояла.
– Где? – Колдунья с сопением потянула носом воздух. – Ага, что-то чую… Ты ошибся, это была не погибель. Другое существо. Здесь, в столице, много всяких ходит.
– У нее был с собой кирпич! Ну, чтобы по голове… Она его забыла – вон, видите, валяется.
Опустившись на четвереньки, Лепатра по-собачьи обнюхала пол и уважительно заметила:
– Сильная сущность… Посильнее любой погибели.
Напуганный ее поведением – это уже классический дурдом! – к тому же согревшийся и мало-мальски пришедший в себя Стефан поднялся, с трудом расправляя затекшие мышцы.
– Я пойду, всего хорошего. Вы не знаете, здесь не будет рядом какой-нибудь ночной забегаловки, чтобы дали кусок хлеба?
– Будет, еще как будет! – тоже выпрямившись, торопливо закивала колдунья. – Иди по улице на запад, на перекрестке повернешь на север – в ту сторону, где котельная, на другом перекрестке налево, а дальше сам поймешь, куда заходить. Там щедрые люди пируют. До отвала наешься и посмотришь заодно.
– На что посмотрю? – озадаченно уточнил Стефан.
– На то, что тебе не вредно увидеть.
– А меня туда пустят?
– А ты умом пораскинь, чтобы пустили. Ну, иди, иди. У меня здесь много работы… С веников начну, им горше всех в этой жизни досталось, а я их сейчас золотыми-новенькими сделаю…
Стефан опасливо обогнул зашевелившуюся кучу драных веников, выбрался наружу и послушно двинулся в указанном направлении.
Дома вздымались темными тушами, и ему казалось, что он крадется мимо стойбища гигантских животных – вроде ископаемых мамонтов, которые когда-то обитали на Земле Изначальной, – дремлющих в морозной дымке. Лишь бы не проснулись… А вот и фабрика, производящая белый пар, без которого зимняя ночь потеряет половину своего очарования. Записать?.. Воздух кусачий, только снимешь перчатки – тысячи крохотных ледяных зубов вонзятся в незащищенную кожу. Лучше просто запомнить.
Миновав котельную, Стефан завернул за угол и увидел цивилизацию: фонари, витрины, припорошенные снегом урны. На первом этаже большого здания призывно сияли арочные окна, обрамленные поверху подмигивающим неоновым узором. Оттуда доносилась музыка, вдоль тротуара выстроились автомобили.
Остановившись около ночной фурии, которая в упоении скребла деревянной лопатой тротуар, превращая его в сплошную скользанку, он вежливо поинтересовался:
– Простите, что здесь за праздник?
– Шоферюги из Трансматериковой гуляют, – буркнула дворничиха. – А чего им не праздник, если денег полные карманы?
Транспортная монополия, обеспечивающая бесперебойную связь между всеми четырьмя архипелагами – Кордеей, Сансельбой, Лаконодой и Магараном, – это силища, это отдельное государство в государстве. У них, говорят, последний чумазый механик обеспечен не хуже, чем банковский менеджер среднего звена, и еды, само собой, навалом. Желудок завел свою обычную песню: прямо сейчас умру, если мы чего-нибудь не перехватим, – и Стефан крадучись вошел в отделанный темным деревом, белым мрамором и благородным вишневым бархатом вестибюль, благо в дверях никого не было.
Повертел головой. Угощаются наверху, туда ведет широкая закругленная лестница с ковровой дорожкой. Но здесь тоже кто-то есть: за тропическим растением, похожим на громадного зеленого дикобраза в кадке, звучат голоса. Ага, о политике, о чем же еще! Далась она всем, эта политика.
– …Наплевать, против вы или нет, Келлард всех научит жить как надо, пикнуть не посмеете! – доносился из-за куста с бледно-салатовыми бутонами в гуще перистых листьев свирепый девичий голос. – А вас и нужно учить, особенно тебя, и тебя тоже! По-хорошему не захотите, пинками научат! Что, не нравится?!
– Мне точно не нравится, – возразил вежливый юношеский голос.
– Ха, можно подумать, Келлард таких, как ты, будет спрашивать!
– А из тебя такой агитатор, что скорее всех распугаешь.
– Ха! – снова презрительно фыркнула девчонка. – Да для Келларда и для тех, кто его поддерживает, твое мнение значит меньше, чем вон тот окурок в цветочном горшке!
– Надеюсь, его не выберут. Если бы у меня было право голоса, я бы проголосовал против твоего Келларда.
– А у тебя такого права никогда не будет, ты нищий неудачник. А у меня оно когда-нибудь будет!
– Да хватит вам, – вмешался третий голос, более взрослый и рассудительный. – Нашли из-за чего ругаться.
Заинтригованный Стефан осторожно выглянул из-за растения. Они стояли в закутке под лестницей. Спиной к нему – рослый плечистый парень в парадной форме Трансматериковой компании. Светлые волосы коротко острижены, сильные обветренные кисти рук: сразу видно, караванщик. Другой, совсем мальчишка, лет на пять моложе Стефана, стоял вполоборота. У этого точеный профиль, длинные темные волосы на затылке завязаны в хвост, удлиненные к вискам глаза. Романтическая наружность – мысленно сфотографировать и сохранить, сгодится для какого-нибудь описания. На нем были вытертые джинсы и просторный серый свитер домашней вязки. Значит, тут не закрытая корпоративная вечеринка, куда посторонним вход заказан, и за компанию с «шоферюгами» гуляют их близкие и знакомые.