— Эй, прекратите! — Голос Джа-Джинни. Не тот голос, который мог бы их остановить. Крылан и сам это понял, поэтому не двинулся с места, но прибавил ещё несколько не особо приличных выражений в духе «ну, капитан вам задаст».
«Ясное дело… и ещё как задаст…»
Умберто получил в глаз и замотал головой, как будто разгоняя туман — а потом снова кинулся в атаку. Дрался он с азартом, но особых приемов не знал; этот стиль под грозным названием «врежь сильнее, увернись быстрее» Хагену был известен. Исход поединка был очевиден для пересмешника: он успел совладать с яростью, а вот помощник капитана распалялся всё сильнее. «На другом конце дороги, вымощенной гневом, тебя ждет Великий шторм с распростертыми объятиями!» — сказал как-то раз Хагену наставник. Двуличный пройдоха и тут не соврал…
Моряки только ахнули, когда Умберто вдруг проскочил мимо неподвижного противника, упал и пролетел несколько шагов по палубе — будь это песок, в нем осталась бы превосходная борозда. «Промахнулся? Немыслимо!» — читалось на их лицах. Вот и помощник капитана подумал так же: в его взгляде отразилось искреннее удивление. Из его носа стекала струйка крови, на лице уже проступали синяки.
— Хватит, может быть? — поинтересовался Хаген. Он по-прежнему стоял спокойно, опустив руки. — По-моему, ты достаточно… эй!
Новая слепая атака, тот же результат. В Умберто словно вселился злой дух; Хаген слыхал, что на северных островах жило племя, чьи воины перед битвой пили особый настой, делавший их грозными противниками — они не чувствовали боли и бросались на врага до тех пор, пока не падали замертво. Что-то похожее происходило сейчас с Умберто: удержать его теперь смогли бы лишь несколько моряков… или один гроган. Но ни боцман, ни матросы не шевелились. Хаген в третий раз отправил драчуна на палубу, уже без всякого удовольствия: магус осознал, что дерется с сумасшедшим, и его охватило дурное предчувствие.
«Осторожно!» — крикнул кто-то. Умберто, сплюнув кровь, подскочил к ближайшему матросу и выхватил у того из-за пояса два ножа… а потом метнул их в пересмешника, оба сразу. До этого магус уже заметил, что его противник с одинаковой силой бъет как правой рукой, так и левой, но такого поворота предугадать не сумел.
Эй, седой!
Голос из прошлого прогремел над ухом, и внезапно Хагена сковало предательское оцепенение. Он видел летящие лезвия, понимал, что может уклониться — и не двигался.
Покажи, как ты умеешь кривляться!
Ну почему всё повторяется снова и снова? А он, дурак, размечтался — осмелился подумать, что отыскал наконец-то место, куда можно будет вернуться. Увы…
Случившееся прошлой ночью было лишь сном.
Кукушка!
Вместо того, чтобы упасть ничком на палубу, он повернул голову.
Первый кинжал просвистел мимо.
А второй чиркнул по лицу чуть ниже правого глаза…
Кукушка! Бесполезная кукушка, вот ты кто!
Хаген медленно опустился на колени, зажимая рукой рассеченную щеку. Всё, конец. Он чувствовал, как жгучая боль растекается волнами — сначала к глазу и виску, потом к челюсти и подбородку. Кровь текла сильно, поэтому собравшиеся вокруг матросы наверняка не замечали, как правая сторона его лица обвисает, теряет подвижность. Тетка Эвелла пугал его в раннем детстве «кривой маской», которая улыбалась и плакала одновременно; он просыпался по ночам, скуля от страха… и вот теперь «кривая маска» вернулась. На сей раз она взглянет на непутевого пересмешника Хагена Локка из зеркала.
Мир затянуло туманом, в котором лишь изредка мелькали знакомые лица. Вот Умберто — тяжело дышит, смотрит на своего поверженного врага с удивлением. В его взгляде уже нет безумия, что хорошо… но подлости это ничуть не умаляет. Вот Джа-Джинни — что-то говорит, хмурится.
«Это уже не имеет значения…»
— Ну-ка, отойдите! — Повелительным ноткам, проскользнувшим в нежном голосе, позавидовал бы и капитан. Хаген смотрел вниз, поэтому увидел лишь подол юбки и выглядывающие из-под него босые ноги: целительница села на палубу рядом с пересмешником. Взяла его за подбородок, заставила поднять голову. — Позволь, я посмотрю…
Магус послушно опустил руку — и рана тотчас же раскрылась. Он судорожно вздохнул, стиснул зубы: не хватало ещё разрыдаться перед этой девчонкой!
— Хм… — Она провела над порезом раскрытой ладонью; тонкие брови сошлись на переносице. Хмурая морщинка девушку почему-то украшала. — Как интересно… да ведь ты совсем по-другому устроен! Все пересмешники такие? — Он машинально кивнул и зашипел от боли. — Ладно, молчи. И не дергайся! Впрочем, я быстро…
— Эсме, подожди! — закричал Джа-Джинни, но целительница не обратила внимания. Хаген ощутил тепло, а уже в следующее мгновение её ладонь вспыхнула, словно зеркало, поймавшее солнце.
Пересмешник зажмурился.
Девочка старается зря, рассеченную мышцу не восстановить — но всё-таки ему было тепло, приятно. Беда отступила, боль телесная прошла вовсе, а душевная притупилась. Дураком был, дураком остался… ну и ладно. По крайней мере, жив.
«…Хотя лучше бы это сделала Ризель».
Солнце погасло; тонкие пальцы легко коснулись щеки Хагена.
— Всё! — раздался веселый голос целительницы. — Перепугал ты меня, оборотень! Лицо у тебя — покойник обзавидуется…
— И всё из-за какой-то царапины! — прибавил крылан так язвительно, что Хагену захотелось его ударить. Теперь всё равно нечего было терять.
— Что правда, то правда… — пробормотал он, не поднимая глаз. — Мне с таким лицом теперь только детей пугать…
Сказал — и замер, почувствовав что-то странное. Тронул пальцами кожу — целая… но это ведь не главное! Подвигал щекой, подергал — слушается. «Заступница, да разве такое возможно?!» Он посмотрел на Эсме; мимолетная обида на его жестокие слова уже сменилась в её взгляде лукавством. Она глядела, склонив голову набок, будто спрашивая: так ты, выходит, сомневался в моем мастерстве, оборотень?
«Заступница, я сплю…»
Он закрыл лицо ладонями — вдруг не получится? — затаил дыхание ненадолго, а когда вновь взглянул на целительницу, она надула губы:
— Фи! Сделай всё как было, сейчас же! А то капитан вернется, увидит сразу двоих Умберто — накажет не того, кого надо! Верни своё лицо!
Хаген так и сделал; превращение удалось без труда.
Эсме испугаться не успела, как пересмешник вскочил, подхватил её на руки и закружил так, что зеленый шарф едва не улетел, подхваченный ветром.
— Поставь меня на место, дубина!
— Славься, Эльга! — воскликнул магус, смеясь. — Ты меня спасла! Да что там, я словно заново родился! Признавайся, как тебе удалось сделать невозможное?
— Да нет в этом ничего невозможного… — пробормотала девушка, запоздало смутившись. Она отвернулась и стала накручивать шарф на палец. — Ну, аккуратная швея может зашить тонкую ткань так, что прорехи совсем не будет видно… вот и я делаю то же самое, только и всего…
— Как мне тебя отблагодарить?
— Как? — повторила она, нахмурившись. — Хм. Ты раньше стойко держался, терпел их дурацкие шутки, а теперь вспылил. Расскажи, отчего?
Хаген помрачнел, но слова не воротишь — сам пообещал отблагодарить девушку, как захочет. Прежде чем ответить он огляделся: матросы, успокоившись, расходились; рядом с ним остались только Джа-Джинни и Эсме. Поодаль хмурый парнишка, у которого Умберто выхватил кинжалы, что-то говорил помощнику капитана вполголоса, но тот его не слушал, да и смотрел в сторону. Пересмешник вновь перевел взгляд на целительницу; поворот головы разбудил боль в избитом теле — всё-таки он пропустил несколько сильных ударов.
— Кукушка — это… — он замялся, не зная, как бы объяснить всё побыстрее и покончить с неприятной обязанностью. — В общем, большего оскорбления для магуса любого клана попросту не существует.
Эсме удивленно подняла брови.
Не поняла…
— Ты ведь знаешь, что эта птица не высиживает яйца, а подбрасывает их в чужие гнезда? Так вот, если в семье магусов рождается ребенок, полностью лишенный способностей, то говорят: «Его принесла кукушка».
— Вот это да! — ахнула целительница. Джа-Джинни, против всех ожиданий пересмешника, сохранил бесстрастное лицо… быть может, он всё и так знал? — Нет, я что-то не могу поверить! Разве такое возможно — чтобы магус, и без способностей?
— Возможно… — Хаген потупился. — Мало того, в последние годы кукушата рождаются всё чаще. Обычно дар просыпается в наших детях годам к трем, но кукушат зачастую можно опознать в младенчестве по каким-нибудь… э-э… странностям. Шесть пальцев на руках или ногах, перепонки, чешуя, вертикальные зрачки… — Он дернул себя за отросшую бело-рыжую прядь. — Или совершенно белые волосы.
— Но ты же умеешь менять лица, — растерянно проговорила Эсме. — Я совсем запуталась!
— Нашему другу-оборотню приходится постоянно доказывать, что он не кукушка, — встрял Джа-Джинни, одной короткой фразой объяснив то, что так и не сумел высказать Хаген. — Доказывать словами, кулаками… по-всякому.
Пересмешник развел руками — дескать, вот так.
— Теперь понятно, — вздохнула целительница. Больше вопросов она, к великому облегчению Хагена, не задавала — почувствовала, что разговор ему неприятен? Для этого и мысли читать не нужно, у него всё на лбу написано.
— Это не считается, — сказал пересмешник неожиданно для самого себя, сказал — и смутился. Эсме тоже смутилась, а крылан выдал всезнающую ухмылку. — Раз сама не говоришь, я придумаю, чем тебя отблагодарить. Ты ведь даже не догадываешься, что сделала для меня сегодня. Это больше, чем жизнь…
— Ну, тогда придумывай! — милостиво разрешила девушка. — Мешать не буду.
И в этот миг пересмешнику показалось, что он вновь встретился с жуткими обитателями экватора — по крайней мере, ощущение внезапно нахлынувшего чужого присутствия было точно таким же. Понадобилось долгое-долгое мгновение, чтобы Хаген осознал: присутствие-то на самом деле не чужое, а очень даже знакомое — так незаметный легкий ветерок, к которому привыкаешь за много дней, неожиданно превращается в жестокий шквал. «Невеста ветра», до сих пор сохранявшая почтительное расстояние, ворвалась в его сознание, а вместе с ней — капитан.
И капитан был очень зол…
* * *
… — Ты по-человечески мне скажи, чего хочешь-то?
Во взгляде, который рыжий матрос устремил на своего случайного знакомого, было безграничное доверие, возникающее после третьей кружки обжигающей сарьи. Три кружки — и первый встречный становится роднее отца и матери вместе взятых, а на следующий день ночные откровения забываются без следа.
Это, конечно, в лучшем случае.
— Я? — Глаза у Хагена блестели, но непутевому матросу по имени Грейди было невдомек, что блестят они не от хмеля, а от предвкушения: ещё бы, такая жирная рыба — и сама в сеть идет да поплотнее в неё заворачивается! — Я уже тебе обьяснил, чего хочу… на фрегат ваш попасть… всю жизнь мечтал!
— Всю жиз-знь? — насторожился матрос, и пересмешник досадливо поморщился. Спешка могла всё безвозвратно испортить, а других шансов у него не будет, это Хаген знал точно. — Ты же говорил, что с тех пор, как… как семью потерял?