Наверное, она и сама, прежняя, которая жила до войны, вела бы себя так же. Что плохого в открытках и цветах? И навещать больных следует. Исполнять долг милосердия.
А теперь кажется, что этот самый долг — глупость несусветная.
— Вот… и когда нажирался, ей не нравилось… нет, она понимала, что я от боли, что опиума не люблю и вообще, но все равно неудобно… умираю, а не умру никак… мешаю всем. Никто ни слова не скажет, только и я не совсем дурак… все понимаю. А тут поместье это… вроде как награда.
…награда.
…странно как. Ее, Ийлэ, дом и чья-то награда…
— Вот и подумал, что тут мне никто мешать не станет, хотя бы последние дни доживу так, как самому хочется… а тут ты… и говоришь, что я, быть может, совсем не умру…
— Когда-нибудь умрешь.
— Когда-нибудь все умрут…
Он снова оттолкнулся, но старое кресло опасно заскрипело.
— Новое надо, крепкое, чтобы выдержало, — сказал Райдо. — Я тяжелый… Ийлэ…
— Да?
— Я вот одно понял… нельзя растрачивать жизнь на пустое. Слишком мало ее…
И замолчал.
Он больше не произнес ни слова, Ийлэ тоже не заговаривала.
Просто сидели.
Просто слушали ветер.
Дайну Нат высадил на окраине города.
— До площади мог бы и довезти, — недовольно проворчала она, оправляя юбки.
Нат не ответил.
Женщина его злила. И злость эта была иррациональной, подталкивающей к поступкам, о которых — Нат смутно сие предполагал — он будет жалеть. А потому он молча сбросил пару тюков, притороченных к седлу.
Личные вещи.
И трогать их Райдо к огромному удовольствию Дайны не позволил, унижает его, видите ли, необходимость копаться в чужих тряпках. Его, может, и унижает, а вот Нат не гордый, Нат покопался бы и, пожалуй, отыскал бы немало интересного. Гнать ее следовало и давно…
Тварь.
Стоит, кутается в шубу из черной норки. Откуда взяла? А понятно, откуда… небось, шубка эта или альве, или ее матушке принадлежала… и вернуть бы, но не велено.
А приказы Нат не нарушал.
Старался во всяком случае. И подавив искушение взять женщину за горло, стиснуть, так, чтобы сошла эта наглая ухмылка с лица ее, Нат запрыгнул в седло.
Дел у него имелось множество.
— Эй, щенок, — раздалось в спину. — Передай своему хозяину, что Дайна ждать не станет, пусть поторопится.
— Ты о чем?
— Он знает…
А Нат догадывается. Она про ту комнату с железной дверью, и еще про ювелира убитого… про людей, которые ищут сокровище, быть может, и про альву… и надо было в лесу остановиться.
В лесу после бури тихо, спокойно.
Сугробы глубокие, конь по самое брюхо проваливался. Небось, еще насыплет… до самой весны не нашли бы, а по весне… там и волки голодные… и в окрестных лесах мертвецов множество, одним больше, одним меньше…
Райдо говорил, что женщин трогать нельзя. Слабые они.
Эта не слабая. Эта подлая. И в спину ударит, дай только шанс… внутренний голос нашептывал, что Райдо и не узнал бы… нет, узнал бы, разозлился, но простил… понял, что Нат как лучше хотел… но Нат этому голосу велел заткнуться.
В конце концов, он сам Райдо клятву принес. А свое слово не нарушит.
И потому Нат решительно выкинул Дайну из головы. Дел у него в городке имелось множество, и начать Нат решил со знакомого особняка, в котором ему точно рады не будут. Коня он оставил при таверне, бросив мальчишке-конюшему пару монет за заботу. Сам же неспешным шагом прошелся до площади, а оттуда свернул на тихую улочку.
Особняк, окруженный низкой оградой, был невелик, но аккуратен. За оградой виднелись мерзлые яблоньки и тоненькие, покрытые ледяной глазурью, вишневые деревца. Снег укрыл их, и кусты шиповника, и иные кусты, тоже колючие, но названия им Нат не знал.
Через ограду он перемахнул одним прыжком, и упав в рыхлый сугроб, затаился.
Тихо.
Ни собак, ни сторожей… и правильно, кого опасаться в месте столь умилительно спокойном? Нат нырнул под низкие плети кустарника. Он немного беспокоился, что на снежном покрывале остаются следы, с другой стороны, он не совершал ничего противоправного.
Во всяком случае, ему так казалось.
Добравшись до дома, который в ближайшем рассмотрении выглядел вовсе не столь уж роскошно, Нат замер. Он коснулся стены — деревянной, холодной. Бледно-розовая краска потрескалась и кое-где облезла, обнажая темную древесину.
Нат выпустил когти.
Это ведь не полный оборот, если только когти… а значит, можно… значит, если последствия и будут, то незначительные… он потерпит.
Когти входили в дерево легко. И на карниз, на котором висели ящики для цветов, Нат забрался с легкостью. Карниз покрывала толстая корка льда, а ящики стояли плотно, неудобно.
Окна затянуло инеем.
И как понять, которое ему нужно?
Плотно сомкнутые створки почти не пропускали запахов, и Нату пришлось сосредоточиться… немного измениться, ведь когда меняешься, то запахи становятся ярче.
Цветочный и сладкий.
Не то.
Мирра… она… ее раздраженный голос перекрывает нервные звуки клавесина, и, кажется, что Мирра не играет, но допрашивает инструмент.
Эта женщина тоже опасна.
Нельзя оставлять врагов за спиной. Райдо сам учил… и оставил… война ведь закончилась. Но он ошибается, война идет, здесь, в розовом особняке, за резными ставнями, за серыми стеклами… бархатная война, но меж тем все одно беспощадная.
Впрочем, о войне Нат думать не любил, и осторожно двинулся дальше.
Пустая комната. Запахов почти нет, а значит, заглядывают в нее редко. И следующая… острый аромат кофе и шоколада… голоса, на сей раз не Мирра, но миссис Арманди, которая тоже что-то говорит, и ноты знакомые, жаль, слов не разобрать. Нат не отказался бы послушать.
Он предполагал, что услышал бы немало интересного.
И снова пустая… ящики треклятые, которые под весом Ната опасно хрустят. Падать, конечно, невысоко и особого вреда Нату не будет, но придется начинать все наново. Ко всему, вдруг да внимание привлечет, а внимание ему не нужно.
Ей не нужно.
На ее окне висел венок из остролиста.
И запах шел сладкий, пьянящий. Нат так и замер, прижавшись к стеклу щекой, обнюхивая ставни, выискивая эти, почти стертые следы ее рук. И постучать решился не сразу. И даже почти отступил, испугавшись вдруг, хотя бояться было нечего. И на стук не отозвались, и тогда Нат решил, что его не ждут и не желают видеть, и это хороший предлог, чтобы уйти.
Он найдет себе другую девушку.
Сама мысль об этом показалась предательством, и Нат зарычал, ее отгоняя. А окно открылось.
— Нат! — Нира схватила его обеими руками за плечи. — Нат, ты… ты сумасшедший!
Она дернула его на себя, и Нат не удержался, в комнату вкатился кубарем.
Что-то сбил.
Зазвенело. И грохнуло. И Нира испуганно вскочила, оглянулась и, схватив его за руку, толкнула к шкафу:
— Сиди смирно!
Он же хотел сказать, что не безумен. В его роду уже лет триста как не отмечали случаев безумия, не успел. Дверцы шкафа закрылись.
— Нира! — голос миссис Арманди заставил Ната замереть. — Что случилось?
— Ничего… я вазу уронила… случайно… окно хотела открыть, а она взяла и…
— Нира, Господи, Нира… когда ты научишься вести себя нормально? Зачем ты полезла к окну?
— Здесь душно, мама… я хотела воздуха… ты же запрещаешь мне гулять…
Нат пошевелил пальцами, возвращая им прежний вид. В шкафу было любопытно: множество запахов, которые переплетались друг с другом в сложный узор чужой жизни.
Шелк и аромат холодный, легкий, а у атласа — тяжелый… кажется, шерсть. Шерсть пахнет очень хорошо, и до нее Нат дотянулся, зарылся носом в мягкие складки…
Хорошо.
У его девушки много платьев, наверное, ей жаль будет их оставлять, но Нат купит другие…
— Мама, я устала здесь сидеть. Я ведь ничего не сделала! Я…
Дверь захлопнулась с резким звуком, в котором Нату почудилось раздражение. Ключ провернулся дважды.
— Выходи, — сказала Нира, и Нат не без сожаления выпустил платье.
Из шкафа выбирался осторожно.
— Ты… ты зачем пришел? — Нира села на пол у двери.
Плакала?
Глаза терла, и глаза эти были красными.
— Ты не думай… я вовсе не расстраиваюсь… просто душно очень… воздух сухой… и когда воздух сухой, то глаза сами собой слезятся… непроизвольно, — она шмыгнула покрасневшим носом. — А так… чего мне плакать?
— Не знаю.
— Вот и я не знаю… ботинки снимай.
— Зачем?
Нира не то вздохнула, не то всхлипнула, но пояснила:
— На них снег налип. Таять будет. Вода… следы…
— Извини, — Нату стало стыдно, что сам он о вещи столь очевидной не подумал. Разведчик…
Ботинки он стянул и, распахнув окно, сунул их в снежный горб, благо, сугроб на цветочном ящике образовался приличный.
— Они холодные потом будут, — с упреком произнесла Нира.
— Ничего.
— Замерзнешь.
Нат покачал головой.
— Так зачем ты…
— Тебя увидеть.
— А я думала, что ты теперь меня видеть не захочешь… после всего… и хотела тебе написать… объяснить все… а меня вот заперли… если выпускают куда, то только с Миррой… а она следит… поэтому никак… и вообще не хочет со мной знаться… молчит, будто я в чем виновата…
Она все-таки расплакалась, некрасиво шмыгая носом, вытирая этот нос дрожащей ручкой, и Нат растерялся, не представляя, как теперь быть.
Утешать?
Он не представлял себе совершенно, как утешают плачущих женщин, и потому просто шагнул к ней, обнял, уткнулся носом в рыжеватые волосы, от которых пахло весной и крапивой.
— Ты хорошая…
— Нет.
— Хорошая… и пахнешь вкусно… я тебя отсюда заберу… пойдешь за меня замуж?
— За тебя? — она от удивления плакать перестала.
— У меня есть деньги. Райдо еще раньше счет открыл. Мы получали процент от… призовые… и жалованье… и он говорит, что у меня перспективы неплохие. Конечно, это ерунда… я ведь из рода ушел, и значит, теперь вроде бы как сам по себе… нет, то есть с Райдо, но его райгрэ меня не принял… и пока Райдо жив, то я… запутался немного. Главное, что я работу найду. У Райдо брат в полиции работает, и там нужны всякие, а у меня нюх неплохой, и опыт тоже имеется… учиться надо, но если по вечерам, то… в общем, я сумею о тебе позаботиться.
— Ты смешной.
— Я? — Нат нахмурился, меньше всего ему хотелось казаться смешным. — Дом я сразу не куплю, но Райдо будет не против, если мы поживем с ним…
— Он…
— Он не умрет, — Нат провел ладонью по мокрой щеке и пальцы свои понюхал. Слезы Ниры пахли морем. — Теперь он точно не умрет. Ийлэ обещала.
— Как она?
— Нормально. Грустная только. Но больше его не боится. И меня не боится. А мне не хочется ее убить. Я альвов ненавижу, — на всякий случай счел нужным пояснить Нат. — Других. Не ее.
— Это хорошо.
— Так ты выйдешь?
Глава 19
— Выйду.
Нира подумала, что вряд ли родители одобрят этот брак… и наверное, Нат немного поспешил… он ведь совсем молодой… и она тоже… но ведь не обязательно жениться сейчас…
— Тогда хорошо, — Нат сунул руку за пазуху.
Он был смешной.
Взъерошенный. И предельно серьезный. В куртке какой-то старой, с латками на локтях, с меховым воротником, на котором таяли снежинки. И в то же время босой. Носки шерстяные и тоже с латками, очень аккуратными такими латками. Кто из ставил?