— Никто не знает, что им нужно. Мы свободные люди… Возможно, последние свободные люди во Вселенной, это неведомо никому. Вернутся ли Породители?.. Не знаю, — Коралайн сияет ярко.
Фейд посмотрела на карту.
— И ваша нынешняя война — это просто ужасно. Вы будете нападать или защищаться?
— Все зависит от Эрвиса Карколо. Я жду, пока он выдаст себя. — Взглянув на карту, Джоаз добавил: — Карколо достаточно умен, чтобы напакостить мне. Если я не буду начеку.
— А вдруг вы начнете драться с Эрвисом, и тут прилетят Породители?
— Тогда мы все убежим к осыпи, — улыбнулся Банбек. — Или примем бой.
— Я буду сражаться рядом с вами, Джоаз, — провозгласила Фейд, воинственно вздернув подбородок. — Мы нападем на их большущий корабль, прорвемся сквозь тепловые лучи и электрические разряды. Мы пробьемся к самому люку и дадим по носу первому же грабителю, который посмеет высунуть его!
— У твоей стратегии есть одно слабое место, — заметил Джоаз. — Никто не знает, где у Породителя нос.
— Тогда мы схватим их… — Она осеклась, услышав какой-то звук.
Джоаз пересек комнату и распахнул дверь. Привратник Райф бочком скользнул внутрь.
— Вы просили позвать, когда бутылка перевернется или разобьется, — сказал он. — Случилось и то, и другое.
Банбек протиснулся мимо него и убежал.
— Что вы имели в виду? — поинтересовалась Фейд.
Райф раздраженно пожал плечами:
— Я знаю столько же, сколько и ты. Господин Банбек показал мне бутылку и велел: «Следи за ней днем и ночью. Если она перевернется или разобьется — немедленно позови!» Я решил, что это синекура какая-то. Думаю, Джоаз считает меня таким дряхлым, что только эта работа мне по силам. Наблюдать за бутылкой, ха! Да, я стар, и губы у меня дрожат, но из ума я еще не выжил… И что ты думаешь? Бутылка разбилась! На пол упала… Не знаю, что это означает, но я поспешил за господином Банбеком.
Фейд засуетилась:
— Где стояла бутылка?
— Около кабинета.
Выбежав из комнаты так быстро, как это позволяло узкое платье, девушка пронеслась по извилистым коридорам, через мост пересекла Дорогу Кергана и побежала вверх по склону — к резиденции Банбека.
На полу приемной валялись осколки стекла. В кабинете Фейд недоуменно остановилась. Никого и ничего. Лишь книжный стеллаж отодвинут от стены. Бесшумно подкравшись к нему, девушка обнаружила потайной ход, тихо спустилась в мастерскую и увидела странную сцену.
Джоаз стоял в небрежной позе и холодно улыбался, а у противоположной стены Жрец тщетно пытался сдвинуть какой-то неподъемный груз, находящийся на месте верстака. Наконец, оставив свои потуги, обнаженный человек мельком глянул на Джоаза и направился к лестнице в кабинет. Фейд отпрянула. Поднявшись, Жрец пошел к выходу.
— Секундочку, — сказал Джоаз. — Я хочу поговорить с тобой.
Жрец остановился и повернул голову к Банбеку. Несмотря на худобу, он был почти прекрасен — молодое, чистое лицо с бледной, будто прозрачной, кожей, голубые, чуть навыкате глаза, глядящие куда-то в пространство; струящиеся до самой талии светло-каштановые волосы…
Развалясь в кресле, Джоаз низким угрожающим голосом произнес:
— Не очень-то ты вежлив, я погляжу.
Это было утверждение, а не вопрос, поэтому Жрец промолчал. Его тонкие руки нервно подрагивали.
— Располагайся, — Джоаз указал на скамейку. Ты многое должен мне объяснить.
В самом ли деле искорка веселья вспыхнула в глазах нагого человека, или это только померещилось Фейд? Как бы то ни было, Жрец опять промолчал. Джоаз, вспомнив о манерах общения со Жрецами, поинтересовался:
— Не желаешь ли присесть?
— Это несущественно, — ответил Жрец. — Если я стою сейчас, то буду стоять и дальше.
Джоаз поднялся, обошел Жреца и, неожиданно толкнув скамейку под узловатые колени, вынудил гостя опуститься на нее.
— Если ты сидишь сейчас, то с таким же успехом можешь сидеть и дальше, — заметил Джоаз.
Жрец невозмутимо встал:
— Я постою.
— Как знаешь, — пожал плечами Банбек. — Я должен задать тебе несколько вопросов. Надеюсь, ты будешь отвечать охотно и точно. — Жрец по-совиному моргнул. — Договорились?
— Разумеется. Хотя я бы предпочел уйти отсюда тем же путем, каким пришел.
— Во-первых, — начал Джоаз, пропуская его слова мимо ушей, — что тебе понадобилось в моем кабинете?
— Твой язык непонятен мне, — вкрадчиво, словно разговаривая с ребенком, ответил незваный гость. — И я в затруднении, поскольку давал обет и должен правдиво отвечать на любой вопрос.
Джоаз вернулся к своему креслу.
— А ты не торопись, у меня много времени… С твоего позволения я изменю вопрос: существовали ли объяснимые причины, вынудившие тебя прийти в мой кабинет?
— Да.
— Сколько было этих причин?
— Не знаю.
— Больше одной?
— Может быть.
— Меньше десяти?
— Не знаю.
— Хм… Ты неуверен в точном количестве, да?
— Нет.
— Тогда почему ты не можешь определить их число?
— Такого числа нет.
— Понимаю, понимаю… Другими словами, основная причина, которая заставила твой мозг отдать приказ ногам, чтобы те привели тебя сюда, состояла из нескольких маленьких?
— Вероятно.
Тонкие губы Джоаза изогнулись в победной улыбке.
— Ты можешь рассказать о составных частях этой главной причины?
— Да.
— Слушаю тебя.
Все известные Джоазу формы принуждения — огонь, железо, побои, голод — для Жреца являлись не более, чем вынужденным неудобством; он не обращал на них внимания, словно те и не существовали вовсе. Единственной реальностью для него был его собственный внутренний мир, поэтому любое содействие или противодействие поступкам Обыкновенных людей не имело смысла. Недеяние и честность — вот что являлось смыслом жизни Жрецов. Понимая это, Джоаз спросил:
— Знаешь ли ты хотя бы один элемент причины, побудившей тебя придти сюда?
— Знаю.
— Что это за элемент?
— Желание прогуляться.
— Известен ли тебе какой-нибудь другой элемент?
— Да.
— Какой же?
— Желание размяться, гуляя.
— Ага… Ты намеренно увиливаешь от прямого ответа?
— Я просто отвечаю тебе — как ответил бы любому, кто захочет что-либо узнать. Таков закон, поэтому бессмысленно говорить об увиливании.
— Тем не менее, твои ответы меня не удовлетворяют. Жрец промолчал. Его зрачки немного расширились.
— Ладно, — вздохнул Джоаз. — Знаешь ли ты еще какой-нибудь элемент этой многосложной причины?
— Знаю.
— Какой?
— Меня интересовали старинные вещи. Я хотел осмотреть реликвии древнего мира в твоем кабинете.
Джоаз поднял брови.
— Вот как? Я рад, что обладаю таким сокровищем. Какие именно старые вещи интересовали тебя?
— Книги. Карты. Глобус Древнего мира.
— Древнего мира? Рая, что ли?
— Это одно из его названий.
Джоаз облизнул губы.
— Итак, ты хотел осмотреть реликвии. Пусть. Были ли другие мотивы?
Мгновение Жрец колебался.
— Меня попросили придти сюда.
— Кто?
— Верховный.
— Зачем?
— Не знаю.
— Но предположить-то ты можешь?
— Могу.
— Что это за предположения?
Жрец слегка шевельнул пальцами руки.
— Возможно, собираясь стать одним из Обыкновенных людей, Верховный желает изучить основы вашей жизни. Возможно, Верховный собирается изменить правила торговли с вами. Возможно, Верховный заинтересовался моим рассказом о реликвиях. Возможно, Верховного интересует, насколько точно сфокусирована твоя удивительная система наблюдения. Возможно…
— Достаточно. Какое из этих и множества других предположений, ты считаешь наиболее вероятным?
— Никакое.
Брови Джоаза вновь поползли вверх.
— Почему же?
— Поскольку можно сделать любое количество предположений, то знаменатель вероятностного отношения является величиной переменной, и, следовательно, все выражение — арифметически бессмысленно.
Джоаз устало потер лицо.
— Какое из предположений, пришедших тебе на ум в эту секунду, ты считаешь наиболее вероятным?
— Полагаю, Верховный мог подумать, что мне было бы полезно придти сюда и постоять.
— И чего ты этим добьешься?
— Ничего.
— Значит, Верховный послал тебя не за этим.
Нет ответа. Тщательно взвешивая каждое слово, Джоаз спросил:
— Чего ты, по мнению Верховного Жреца, можешь добиться, стоя здесь?
— Полагаю, он хочет, чтобы я научился образу мыслей Обыкновенных людей.
— И как успехи?
— Не большие.
— Чем это поможет тебе?
— Не знаю.
— Сколько раз ты посещал этот кабинет?
— Семь.
— Почему именно ты приходил сюда?
— Мой танд одобрен синодом. Вероятно, я стану Верховным.
— Завари-ка чайку, — бросил Джоаз девушке и вновь обратился к Жрецу: — Что такое танд?
Жрец глубоко вздохнул.
— Мой танд — это отображение моей души.
— Хм-м-м… И на что он похож?
На лице Жреца появилось недоуменное выражение.
— Это нельзя описать словами.
— У меня есть танд?
— Нет.
Джоаз пожал плечами.
— Откуда ты знаешь? Выходит, ты умеешь читать мои мысли.
Молчание.
— Ты умеешь читать мои мысли?
— Плохо.
— А зачем ты читаешь мои мысли?
— И вы, и мы живем в одной Вселенной. Раз нам не разрешено действовать, мы имеем право знать.
— Какой прок от знаний, если вы не в состоянии действовать? — ухмыльнулся Джоаз.
— События подчиняются определенной целесообразности — как вода, скапливающаяся в углублении, образует лужу.
— Ах, вот как! — внезапно разозлился Джоаз. — Значит, эта ваша доктрина не разрешает вам ни во что вмешиваться, но позволяет, следуя «целесообразности», создавать условия, которые влияют на события. Я правильно понимаю?
— Не уверен. Мы просто ни во что не вмешиваемся.
— И все же, у твоего Верховного должен быть какой-то план, раз он послал тебя сюда, не так ли?
— Ничего не могу сказать.
Джоаз переменил тему:
— Куда ведет тоннель из мастерской?
— В пещеру.
Фейд расставила перед Джоазом серебряный чайный набор. Банбек налил чаю, машинально отхлебнул. В этой странной беседе таились бесчисленные вариации. Он и Жрец играли в «кошки-мышки»: спокойствию и уклончивости Жреца Джоаз противопоставлял терпение и настойчивость; Жрец был вынужден говорить только правду, Джоаз, в свою очередь, не знал, чего добивается, какая награда ждет его в результате. Он брел в потемках… «Ладно, продолжим, — решил Банбек. — Посмотрим, чья возьмет». Он предложил Жрецу чаю. Тот едва мотнул головой — очевидно, отказываясь. Джоаз пожал плечами.
— Будь добр, когда захочешь пить или есть — скажи мне. Я настолько рад нашей беседе, что боюсь показаться невнимательным. Уверен, ты непрочь присесть.
— Нет.
— Воля твоя. Что ж, вернемся к пещере, о которой ты упоминал. Жрецы живут в ней?
— Не понимаю твоего вопроса.
— Жрецы используют эту пещеру?
— Да.
Слово за словом Джоаз вытягивал из собеседника информацию… Пещера сообщается с целой системой залов, где Жрецы плавят металл, льют стекло, едят, спят и совершают обряды. Когда-то из этих залов можно было попасть в Долину, но выход давным-давно замурован. Почему? В Скоплении шла война; кучка потерпевших поражение людей прилетела на Небесный Булыжник и нашла убежище в ущельях и долинах; Жрецы же предпочитали затворническую жизнь, поэтому и скрыли существование пещер. Где находился выход? Где-то в северной части Долины. За Банбекской Осыпью? Возможно. Однако торговля между людьми и Жрецами ведется в пещере под горой Гетрон — почему? Так привычнее. Кроме того, это удобно для сообщения со Счастливым Долом и Фосфорным ущельем. Сколько Жрецов живет в пещерах? Точно неизвестно — одни умирают, другие рождаются. Сколько их было сегодня утром, примерно? Сотен пять.