Ах да! Нечисть здесь только я. Что ж, я ничем не хуже многих людей.
Что ж, продолжим рассказ.
Дед отправил принцессу Мишель не просто так. Он хотел, чтобы дочка пригляделась к герцогу Филиппу. Правителю окраинного герцогства Миеллен. Герцог, говорили, не стар, лет сорока, умный и не злой. Но — вдовец. Жена на охоте упала и расшиблась. А больше он не женился. Любил ее слишком.
А возраст подходит. О наследниках думать надо. Принцесса — хорошая партия. Любому лестно будет. А у деда еще и другая мысль была. Потом Миеллен присоединить потихоньку к Раденору. Пусть королевство растет.
Почему переговоры не повел?
Хотел принцессе дать возможность поглядеть на возможного мужа. Я же говорю, поздний, любимый ребенок.
И не только.
Еще моя мать обладала яркими способностями к магии огня. Есть и такое наследство в королевской семье. Проявляется редко, но очень ярко. Принцесса Мишель с малолетства взглядом свечки на люстре зажигала, один раз придворной даме прическу подпалила, а приставать к ней по темным коридорам и вообще ни один придворный нахал не решался. Потому как костер на причинном месте удовольствии никому не доставит.
Абигейл принцессу не любила.
Мишель была ее полной противоположностью. Абигейл — брюнетка, такого, слегка хищного типа. На мой вкус — с немного крысиным личиком, но я‑то пристрастен. Дядюшке, вон, сошла!
А Мишель — невысокое хрупкое создание. Волосы — белые, чуть с голубоватым отливом. Глаза большие, голубые. Росточка невысокого, личико как у дорогой фарфоровой куклы из Риолона, фигурка точеная… Абигейл рядом с ней просто не смотрелась. Я как‑то их портреты рядом повесил — и понял, за что тетка мою мать возненавидела. За то, что та была красивее, умнее и добрее. За рождение в королевской семье. За дар магии.
Было за что.
Но мать была у Абигейл, как бельмо на глазу.
И был тут еще один важный довод. Дети Мишель тоже имели все права на корону. Дед часто шутил, мол, если что с Рудольфом не так будет, мне дочка внука родит. Короля.
Напророчил.
* * *
Все в посольстве было как обычно.
Только во дворце, где они остановились на первую же ночевку, уже на территории герцогства, вспыхнул пожар. Дядюшка тот момент был очень занят. Абигейл. А когда благородный рыцарь, с благородной дамой, да продолжением рода заниматься изволят, тут на них хоть крыша падай — не заметят.
Они и не заметили. А потом стало поздно. Сами еще кое‑как в окно выпрыгнули, а вот детей и часть свиты спасти не успели. Задохнулись во сне. При пожаре оно так часто бывает. Сперва дым, а уж потом — огонь.
Большая часть свиты полегла в огне. А меньшая, все эти Абигейловские дядюшки да тетушки, зятья, сватья и прочие племянники брата шестиюродной кузины по троюродной тете — все выскочили.
И принцесса Мишель выскочила.
Одной из первых.
И пыталась изо всех силенок приказать огню, чтобы тот потух, утихомирился, исчез…
Не вышло.
Зато Абигейл ее обвинила в поджоге. Хватило ж фантазии. Или не фантазии а умысла?
Дескать, Мишель замуж выйдет — и прощай надежды на корону. Потому‑то принцесса и решила брата с семьей извести. Детей, вон, извела, а с братом не получилось… Хватайте ее, мерзавку, люди добрые! Держите!! Вяжите!!!
Мишель тогда была просто не в себе. Вся выложилась на пожаре. А маг если он все силы растратил — беспомощнее хомячка становится. Даже убежать не может. Бери его голыми руками — и души.
Так с Мишель и поступили. Связали по рукам и ногам — и посадили в каменный мешок.
Проявили, можно сказать, инициативу.
* * *
Для матери это было шоком. Сами понимаете, принцесса, воспитывалась в любви и нежности, на нее листочек‑то не падал.
А тут!
Схватили.
Обвинили!
Заковали в цепи!
Кинули в темницу!
И еще огромный расход сил. Потраченных, между прочем, на неблагодарного братца. Если бы Мишель огонь не успокаивала, фиг бы Рудольф со своей тварью выскочить смогли.
И даже это сыграло против принцессы.
На огне оказались следы ее магии. Ее ауры.
Окажись рядом хороший маг, он бы смог осмотреть все пожарище — и понял бы, что к чему.
Только вот мага не было.
Маги вообще народ своеобразный. Талант это редкий и встречается примерно у одного человека на десять тысяч. А ведь этого одного надо найти. Выучить. Сделать так, чтобы он не погиб в процессе обучения. Чай, магия — не гончарное ремесло. И талант человеку дается только к одному виду магии.
Какому?
Чародеи сами себе профессию тоже не выбирают — либо есть талант, они его еще даром зовут, либо его нет. И если нет — хоть ты обнадувай щеки. Не поможет. Всего есть семь разновидностей магов. Четыре — соответственно, по стихиям. Воздух, вода, земля и огонь. И три нематериальные стихии. Жизнь, смерть, разум. Из этой когорты больше всего не любят магов смерти. Или — некромантов.
Но не о них сейчас речь. А о том, что если дан тебе огненный дар, то над водой ты хоть обпыхтись — не поможет. А если можешь заклинать воздух, то разум тебе уже окажется не под силу.
А в случае с пожаром нужен был маг по огню. Сильный. Грамотный. И облеченный доверием.
Конечно, никого настолько сильного в королевской свите не нашлось. И рядом, на расстоянии трех дней пути — тоже. Потом и следу ауры стерлись. Доказать ничего было просто нельзя.
А тот единственный, который был, специализировался по Жизни. Вылечить, залечить, профилактику болезней устроить — это пожалуйста.
А в Огне он разбирался, как свинья в политике.
Суд вел дядюшка. Дознание тоже. Ну и Абигейл, как же без нее.
И дядюшка десять дней продержал свою родную сестру в темнице. И допытывался, как она могла пытаться убить его с семьей.
Сперва — просто так. Потом угрожал пытками, казнями… кто знает, до чего бы дошел принц Рудольф.
Руки Мишель переломать, во всяком случае, успели. Хорошо хоть не изнасиловали. Но в переломанных костях тоже радости мало.
Спас принцессу старый придворный слуга. Том Хорн.
Он принцессу Мишель с детства знал, любил ее, на руках носить готов был. И про темницу узнал сразу же. А узнав, не поверил. Ни в вину, ни в поджог…
Схватил коня и рванулся к деду.
Посольство ехало двадцать дней. Том одолел это расстояние за восемь. Ехал без дорог, по одним звездам. Дорогами было бы на пять дней больше, а он махнул напрямик, через пустоши. Загнал двух лошадей, чуть сам не помер, ел и спал, не слезая с седла, но успел.
И рассказал обо всем королю.
Гнев деда был страшен.
В герцогство тут же отправилась голубиная почта, и рванулись гонцы. А следом за ними — королевская гвардия.
Кроме сплошных матерных слов, в письмах содержался приказ доставить принцессу во дворец «СО ВСЕМ УВАЖЕНИЕМ!!!», а если какое быдло ее обвинять вздумает, то дед обвинителю… потом… и жезл монарший в… по самое навершие засунет.
Дядюшка ведь даже сообщить срочной почтой не потрудился. Ни о пожаре, ни о принцессе.
А может, и потрудился, только гонцу волки по дороге попались. Голодные. И особенно любящие пергамент. Нехватка витаминов, понимаете? А дядюшкиным голубям — сокола.
Я еще не говорил, что пара кузенов Абигейл были страстными охотниками?
Но доказательств не было.
И тут судьба бросила на стол первую карту.
Даму пик. Некромантку и темную ведьму.
Поймали ее, когда некромантка порчу наводила. И хотели было уж на костер, чтобы, значит, темная душа, да через очищение светлым пламенем, аккурат к престолу Светлого Святого, да решили дядюшку обрадовать. Позвать в гости. На зрелище. И на пир, естественно. Только не успели. Вечером, по приезде дядюшке не до того было, а ночью пожар случился. Про некромантку все и забыли.
Кроме принцессы.
Держали‑то девушек вместе. В соседних камерах.
И времени для разговоров у них было — прорва.
Кто сказал что некроманты — страшные и злобные твари?
Я говорил про семь разновидностей магии. Из этой когорты больше всего не любят магов смерти. Или — некромантов. Почему? Ну — у это из‑за светлого Святого и его холопов. Надо же им кого‑то было объявить врагами? Надо. Необходимо, чтобы был враг, чтобы было, кем прихожан пугать, чтобы было стра — а-ашно и ме — е-ерзко. А что у нас противнее оживших мертвецов? Или упырей?
Лично мне вся разряженная придворная толпа была намного омерзительнее стада кадавров. Но так то — мне. А крестьянину покажи оживший трупешник — штаны век не отстирает.
Вот с некромантами и боролись. Сжигали их. Топили. Серебром разрубали. Осиной протыкали. Ни их, ни их семьи просто не жалели.
И девчонку ту не пожалели бы. Звали ее Марта Фейль. Было ей, как и принцессе, семнадцать лет. Только она была намного взрослее Мишель. Жизнь заставляет, знаете ли.
Была Марта откровенно некрасива. Черноволоса, черноглаза, худа как щепка и бледна как смерть. Нос длинный, рот широкий, а когда улыбается, кажется, что там зубов в два раза больше нормы. Самым красивым в ее лице были брови. Черные, густые, изгибающиеся ровными дугами. Только кто на них станет обращать внимание при всем остальном наборе?
Людей Марта не любила. И вполне взаимно.
Люди ее обзывали уродиной и страшилкой. Парни обходили стороной, сестры смеялись, соседи в глаза издевательски жалели, а за спиной шептались «во гадость‑то растет»… Родители — и те особо дочку не любили.
А в условиях всеобщей нелюбви дар некроманта проявляется намного быстрее.
Первую порчу Марта наслала в десять лет. На соседскую дочку. Разозлилась на насмешки и пожелала той прыщами покрыться с ног до головы. Хорошо хоть не громко и не вслух. Но злости вложила столь — ко, что с лихвой хватило.
Девчонка и по сей день прыщи вылечить не может.
Почему Марта так долго не попадалась? Аж семь лет?
Она очень редко своей силой пользовалась. И боялась. У них в церкви холоп Светлого Святого так кра — сочно про некромантов и их сожжение рассказывал, что Марта себя всеми силами сдерживала.
Так немножко шкодила. У кого тесто седьмицу подняться не может, у кого дочка годик лысой ходит, так потом же все равно обрастает…
А тут получилось вовсе уж неладно.
Младшую сестренку замуж выдали. В деревнях это рано делается, сестренке аккурат пятнадцать сровнялось.
Марта за нее порадовалась. И зла не держала. Да только вот на свадьбе все перепились, как свиньи.
Марта и вышла из‑за стола. И пошла одна посидеть. Присела у хлева, а тут, откуда не возьмись, трое пьяных друзей жениха.
Поперву подкалывали: «перестарок», «пугало», «дурнушка»… Потом оскорблять начали: «увидишь на соседней подушке такое, не проснешься с испугу…», «тебя и за сотню золотых приданного не возьмут…», ну и венец всего «такую замуж возьмешь, так и не встанет…».
Марта уйти хотела — не дали. Одной ей справиться с тремя здоровыми парнями было не под силу. А кричать — музыка играет. Все перепились. Да и позор‑то какой!
Девичья глупость ее подвела и стыдливость.
Надо бы орать во всю глотку, а она молчала.
Поняла, что происходит, только когда ее потащили в сарай. Еще и бахвалились: «замуж тебя все равно не возьмут, так хоть настоящих мужчин попробуешь…», «сейчас узнаешь, что такое настоящее удовольствие…», «потом еще благодарить будешь…».