«Надо у Некраса спросить, что это у него?..» — решил Олята, но не додумал. У входа в конюшню показалась Оляна.
— Что? — спросил отрок.
Сестра указала рукой в сторону дома.
— Приехал кто?
Оляна кивнула.
Олята отложил ведро и пошел к выходу. Змей не стал мешать…
У крыльца стоял конь в богатой упряжи, рядом, сердито поглядывая на подходившего отрока, — Светояр.
— Некрас где? — спросил он, не отвечая на поклон.
— В посаде.
— Конным уехал?
— Конным, — подтвердил Олята. — Мигом сбегаю!
— Буду я ждать! — заворчал воевода. — Садись на моего коня — и духом!
Олята не заставил себя упрашивать. Взлетев в седло, крикнул сестре: «Потчуй, гостя!», и сразу сорвался в галоп. Стремена оказались длинны, подтягивать их было недосуг: Олята колотил в бока откормленного жеребца кожаными поршнями. Конь шел ходко, всадник стрелою пролетел мимо конной стражи, охранявшей въезд в Волчий Лог. Завидев отрока на жеребце воеводы, дружинники в изумлении открыли рты, но перенять не успели — Олята был далеко. На полном скаку он ворвался в посад и осадил коня перед избой с резным петухом на воротах.
— Некрас! — закричал Олята, привставая в седле. — Некрас!
Привлеченные криком, из окошек изб стали выглядывать их обитатели, Олята приосанился, с гордостью поглядывая на обывателей с высоты седла. Не каждому отроку удается сесть на такого жеребца!
Дверь избы стукнула, и на пороге показался Некрас в одной рубахе. Из-за его плеча выглядывала Улыба.
— Что тебе? — недовольно спросил сотник. — Чей это конь?
— Светояр в гости к тебе!
— Я мигом! — ответил Некрас и, отодвинув охнувшую Улыбу, скрылся в избе. Обратно он явился одетым, на ходу застегивая пояс с саблей, пошел к воротам. Улыба, успевшая накинуть поневу, вывела из конюшни гнедую кобылку. Некрас легко взлетел в седло и, наклонившись, поцеловал зарумянившуюся Улыбу в уста. Через мгновение два всадника мчались друг за другом по узкой улочке посада…
Светояра сотник нашел в горнице своего дома. Воевода сидел за столом, попивая из глиняной кружки и заедая питье копченой сомятиной.
— Доброе пиво! — похвалил Святояр, небрежным кивком отвечая на поклон хозяина. — Холодное, из погреба. И рыба добрая! Пиво из княжеских погребов, а сом откуда?
— Олята рыбу коптит, — пояснил Некрас, подходя. — Ту, что змей не доест. Чтоб не пропала.
— Ишь, как! — вздохнул Святояр. — Малый, а наловчился! Забрать его у тебя, что ли? Люблю я рыбу! Да еще с дымком…
Сотник не ответил, и воевода указал ему на лавку напротив. Некрас сел. Оляна неслышно поставила перед ним кружку и блюдо с рыбой. Сотник омочил усы в холодном пиве и стал сдирать кожу с сазана. Некоторое время двое мужчин сосредоточенно пили и ели, смачно причмокивая и с шумом всасывая пиво из кружек. Первым оставил это занятие Святояр. Отодвинув кружку, он вытер ладони рушником и уложил их на стол перед собой.
— Дом у тебя исправный, сотник, конь и змей досмотрены, — начал он, пристально глядя на Некраса. — Слуги проворные, справу знают. Бабу себе нашел добрую, Улыбу, знаю ее. Живешь правильно — месяц за тобой приглядываю. Однакож не верю тебе!
— Что так? — усмехнулся Некрас.
— Темный ты! Ничего о тебе не ведаю. Откуда ты, кто, где служил, у кого…
— У курского князя.
— Курский кмет? — изумился воевода. — Видел их: лучших воев нету на свете! Звал к себе — ни один не пошел. Ты как отбился?
— Был в полоне у половцев. Два года. Не выкупили, не выменяли на половчанина, как ждал. Поганые меня в рабы продали. Бежал…
— Почему не выкупили?
— Родных у меня нету, сирота, заплатить некому. А князь денег пожалел или отговорил кто. Когда вернулся, укорил князя, а тот прогнал со двора.
— Чтоб курский князь прогнал кмета?.. — Святояр недоверчиво покрутил головой.
— Бывает.
— Не верю что курский кмет! — сказал воевода. — Кметы оружие добро ведают, а ты самый худший меч выбрал, — Святояр глянул на саблю Некраса, лежавшую на лавке. — Я каждый нож в оружейной знаю
Некрас встал, достал из кожаного мешка, висевшего на стене короткий железный гвоздь — ухналь и положил его на край стола. Стремительным, легким движением выдернул саблю из ножен. «Потолок низкий, как замахнется?» — успел подумать Святояр, как Некрас коротким, скользящим ударом рубанул по столу…
Лезвие сабли легко развалило ухналь и на палец вошло в доску. Некрас вытащил его и протянул оружие воеводе. Тот внимательно осмотрел клинок — нигде ни вмятинки, ни щербинки. Святояр провел пальцами по лезвию, оценивая его выделку, затем ногтем попробовал острие. Внимательно присмотрелся к металлу: вдоль золотистого лезвия бежали узкие, сплетавшиеся в пучки, волнистые линии — следы многочисленных проковок.
— Иноземная работа! — оценил воевода. — Знатный меч! Как проглядел?
— Потому как ножны бедные и рукоять деревянная, — пояснил Некрас. — А дружинники на золото смотрят. Думают: раз богато украшен, так меч добрый.
— Ободрали, может, золото? — предположил Святояр.
— Нет. Меч прежний хозяин нарочно таким делал: рукоять из дуба, в руке лежит твердо, не скользит. Ножны простые, но удобные. С этим мечом воевать шли, а не перед бабами красоваться. Половец им владел, видел я у них такие. Здесь половца засекли или стрелой сбили — так и попал меч к князю. У русских воев такие редкость.
— В другой раз буду на клинок глядеть, не только на ножны! — вздохнул воевода, возвращая саблю Некрасу. — Себе бы сгодился, но раз ты выбрал — носи!
Некрас спрятал клинок в ножны и положил саблю на лавку. Сел рядом.
— Что дальше было? — продолжил Святояр. — Как курский князь со двора согнал?
— Пошел служить в Туров. Тамошний князь дружину набирал…
— Недалеко от Киева, — задумчиво произнес воевода. — Оттуда тож прогнали?
— Сам ушел.
— Платили мало?
— Из-за змея. Пока был маленький, держал для забавы. Другие приходили поглядеть. Потом смок вырос, кормить стало трудно. Князь дать денег не захотел; на кой, сказал, нам это чудище поганое? Я и ушел. Скитался, службу искал. Тяжко было. Прослышал, что князь Ростислав с великим князем Святославом воевать сбирается. Прошлый год не довоевали, снова силы копят. Подумал, где лучше сгожусь, и пришел в Белгород.
— Почему не к Великому, он богаче?
— Не взял бы — воев у него хватает. А меня, чтоб к Ростиславу не пошел, велел бы зарезать.
— Потому на две гривны согласился? — сощурился Святояр. — Не знал — яро надо было рядиться!
— Слово-то дал! — усмехнулся Некрас.
— Уговор дороже! — согласился воевода и решительно отодвинул блюдо с недоеденной рыбой в сторону. — Ведаешь Городец?
Некрас кивнул.
— Был там?
— Проходил мимо. Мы со змеем по рекам спускались — от Турова до Белгорода. Его рыбой кормить надо, а та в реке… Видел Городец, но не заходил.
— Смотри! — воевода плеснул из кружки на стол, пальцем сделал из лужицы долгую мокрую линию. — Это река. Здесь стоит Городец — на том берегу. Наш город был, Великий его летось захватил и не отдает. И не вернет по доброй воле. Место очень доброе — один брод на много верст вокруг, закрыл его — и нам в земли Великого не перебрести. Стены Городца высокие, воев там много — не один месяц могут в осаде сидеть. Разумеешь?
— Что?
— Городец надо сжечь!
— Пошли людей!
— Посылал уже. На броде сторожа крепкая, чужого сразу перенимают и волокут на допыт. Яриться станешь, секут без разговору. Четверых у меня засекли.
— Пошли полк!
— Нельзя нам войском! Первыми на Великого нападем, все князья удельные нас осудят, в войско к Великому потянутся. Сладко чужие земли жечь и грабить, когда право на твоей стороне. Надо, чтоб Великий первым напал, тогда его осудят, глядишь — и нам помогут! Князь Ростислав и Великий крест целовали о мире, вся Русь ждет, кто первый целование нарушит. Ясно?
— Нет.
— Городец должен сгореть сам! Сушь стоит, Мало кто лучину обронил или там жар неостывший на двор выбросил. Так должны подумать.
— Я должен зажечь?
— Хвалился, что можешь.
— Могу. На виду у всех подлететь и масло горящее на городницы сбросить. Но змея в небе не спрячешь, все знают, у кого я на службе — тайно не выйдет.
— А ты ночью!
Некрас замолчал и пристально глянул на Святояра. Тот не отвел глаз, но понял по-своему.
— Я обещал тебе десять гривен в месяц. Дал две. Спалишь Городец, отсыплю двадцать — за месяц, что уже отслужил, и следующий. Згода?
Некрас кивнул.
— Не медли! — добавил воевода, подымаясь с лавки. — Смеркается, пора лететь. До Городца верст пятьдесят — скакать долго, да и лететь не скоро.
Святояр надел шапку и вышел. Некрас остался за столом. Неслышно вошел Олята и стал напротив.
— Что ты? — спросил Некрас, поднимая глаза от стола.
— Возьми меня!
— Слышал разговор? — сощурился Некрас.
— Говорили громко.
— Что тебе до Городца?
— Батьков вои Великого посекли!
— А вои Ростислава посекут батьков других, — вздохнул Некрас. — Кто за тех отомстит? Ладно, сбирайся… Стой! — остановил он заторопившегося Оляту. — Одень самое худое, что у тебя есть, ясно? Сними с кобылы седло и занеси в конюшню — на одном не усидим. И еще… Найди глиняные горлачи, неси все, какие у нас есть…
* * *
К Городцу долетели с рассветом. Небо за гребенкой леса стало бледнеть, когда смок пересек реку и устало опустился на песок близ узкой и длинной промоины в обрывистом берегу. Некрас и Олята соскочили со змея, быстро расседлали его, и смок тяжело заполз в промоину, где сразу скрылся от любопытных глаз. Там змей лег на песок и уснул. Некрас, будто и не было бессонной ночи, вытряхнул из мешка невод, разделся сам и велел сделать это Оляте. Утренняя вода в реке оказалась жутко холодной, у Оляты перехватило дыхание, но Некрас молчал, и отрок стерпел. Вдвоем они перегородили неводом тихую затоку и споро вытащили на берег ворох сонной рыбы. Некрас быстро и привычно разобрал ее по величине, насек в кустах веток-куканов, нанизал рыбу под жабры (Олята помогал) и, забросив куканы в реку, намертво пригвоздил их берегу.
— Смоку надо свежую рыбу, высохшую есть не станет, — пояснил Оляте. — А не поест — пешком обратно пойдем!
Покончив с рыбой, Некрас ловко зажег костер, они быстро обогрелись и позавтракали — хлебом и копченым салом. Олята робко заикнулся о свежей рыбке, но сотник только отмахнулся:
— Некогда печь! Да и не хочу — наелся на год вперед, за смоком недоедки подбирая. Коли охота к вечеру не спадет, напечешь, сколько хочешь! Невод есть — еще раз в реку забрести можно…
После завтрака они спрятали сбрую и невод в промоине и берегом оправились вверх по течению. Некрас шагал быстро, Олята едва поспевал. По пути отрок вспоминал полет. Некрас усадил его за спиной, привязав ремнями не только к седлу, но и к себе. Когда смок оторвался от земли, Оляте стало жутко, и он вцепился в пояс сотника. Змей, мерно взмахивая крыльями, набирал высоту, стояла ночь, земли не было видно, и от этого становилось еще жутче. Оляте казалось, что они не поднимаются, а падают в бездонную прорву, и падение это будут продолжаться бесконечно долго — пока они не умрут от голода и жажды. К счастью, из-за облаков показалась луна, и Олята воспрял духом. К его удивлению Некрас даже в полной темноте не сбился с пути — они летели по-над берегом реки. Мягкий лунный свет заливал землю: мерцала вода в реке, частым гребнем врезалась в темно-синее небо гребенка леса, земля внизу была тиха и спокойна. Такой красой и покоем веяло от расстилавшейся перед ними картины, что у Оляты защемило сердце. Он смотрел во все глаза и никак не мог насмотреться. Змей то поднимался выше, то скользил на расправленных крыльях вниз; река поворачивала, леса то приступали к ее берегам, то отступали далеко, менялись виды, но каждый из них был по своему красив и мил сердцу. Впервые в своей короткой жизни Олята задумался о том, как хороша земля, на которой он родился и вырос, и поблагодарил Господа за такое счастье.