Лорд ответил мне столь яростным взглядом, что я отшатнулась.
— Как ты это сделала? — зло бросил он, — что ты сделали с моим конем? Кто ты такая, нечисть тебя забери??
Я задохнулась.
— Что вы такое говорите? Лорд Даррелл, вы сами усадили меня на Кайроса! И сами требовали его погладить! Я и близко к нему подходить не собиралась! Не понимаю, в чем вы меня теперь обвиняете!
Зеленые глаза лорда стали бешенными.
— Кайрос никогда, слышишь, никогда не позволит прикоснуться к себе… таким как ты!!! И тем более, не станет так… подчиняться!
Таким как я??? это каким же, интересно? Нищим да убогим? Помимо воли глаза наполнились слезами, я заморгала, пытаясь их прогнать.
— Конечно, нищая сирота не чета… вашему коню! — уязвлено сказала я, — Ну что же, я понимаю! Не премину тот час же перед ним извиниться! — и взмахнув юбкой, я склонилась перед ошарашено косящим на меня жеребцом в глубоком реверансе. — Глубокоуважаемый Кайрос, нижайше прошу вас простить мою недостойную персону за невольно нанесенное вам оскорбление в виде моей убогой особы на вашем высокородном крупе! Поверьте, больше подобная гнусность не повторится!
Конь осторожно от меня отодвинулся.
У лорда отвисла челюсть.
— Что… что это за балаган, — заорал он.
Да понимайте, как хотите! Балаган так балаган! Я развернулся, и потопала по снегу к чернеющему вдали Риверстейну. Потом спохватилась, вернулась, развязала дрожащими пальцами тесемки плаща, перекинула его через седло и снова пошла к приюту. Как я прошагаю такое расстояние в одном платье и легких ботиночках, я не думала. Злые слезы сдавливали горло, струились по щекам и кололись, прихваченные морозом. Я не чувствовала их, только терла ладонью глаза, потому что туман мешал смотреть.
— Подожди, Ветряна,!
Я даже не подумала обернуться. Лучше окоченею по дороге, но обратно не пойду!
— Да стой же!
Сильные пальцы легли на плечо и что-то стянутое, как пружина, развернулось в груди. Я ощутила толчок воздуха, словно от хлопнувшей на сквозняке двери и обернулась. Лорд Даррелл лежал на спине в пяти саженях от меня. Я злорадно усмехнулась. Поскользнулся! Так ему и надо.
Одним рывком лорд перевернулся и вскочил на ноги. Ошарашено глядя на меня. Я, мрачно, на него.
И тут навалилась усталость. Так сильно, что я не удержалась, села с размаха в снег. Ноги дрожали, во рту пересохло, слабость волной прошла по телу, делая его непослушным, ватным. И пить так хочется…
Я потянулась к снегу, зачерпнула пригоршню. В холодных моих ладонях он даже не таял. Лизнула. Хо-олодно. Не заметила, как мужчина подошел ко мне, присел на корточки, внимательно заглядывая в лицо.
— Встать сможешь? — хмуро спросил он.
Я неуверенно кивнула и, игнорируя его руку, медленно поднялась. Лорд тихо свистнул и тут же рядом оказался жеребец, приплясывая от нетерпения. Когда меня усадили в седло, я не нашла в себе сил возражать. Мне было так плохо, что единственное, о чем я могла думать, это как бы ни вывалится из седла. Никакой радости от обратной дороги, я не получила.
* * *
К счастью, доехали мы быстро. Уже на подъезде к приюту стало легче. И когда, перемахнув через полуразрушенную ограду с тыльной стороны Риверстейна, мы подъехали к конюшне, мне уже было значительно лучше. Даже способность думать вернулась. И я задумалась, как это лорд так поскользнулся, что отлетел от меня на добрых пять саженей?
Ничтоже сумняшеся, я ему этот вопрос и озвучила. Мужчина поперхнулся.
— Ты что, издеваешься?
— Да я просто спросила, — протянула я и бочком, быстренько выскочила из конюшни. Взгляд лорда, которым он одарил меня напоследок, мне очень не понравился.
В своей комнате я медленно сжевала кусок черного хлеба с сыром, который предусмотрительно здесь припрятала. Про мое возвращение в общую спальню, вроде как забыли, а я не торопилась напоминать. Одиночество меня не страшило, а даже если бы и страшило, я все равно предпочла бы его обществу таких, как Рогнеда. Хвала Пресветлой Матери, лорду Дарреллу хватила ума не скакать на своем жеребце через центральный вход, а проехать в обход! Я представила, как заезжаю в ворота, укутанная в дорогущий меховой плащ куратора, а он сзади почти обнимает меня и горячая краска стыда залила лицо. Если кто-нибудь это видел… позор — то какой! Да меня живьем съедят и косточки обглодают! Стыдно-то как…
Потом вспомнила, как хохотала, прижимаясь к нему спиной для равновесия и тепла и мне совсем худо стало! О чем я только думала!
Однако, лорд удивительно хорошо осведомлен о тайных тропах местности и разрушенных местах в кладке ограды. Это странно. Может, он бывал в этих местах раньше?
Я вспомнила, как уверенно он несся через поле, а ведь места у нас дикие, северные. И болот полно и озер с темной, непроницаемой водой и глубокими омутами. Заезжие чужаки с основной дороги никогда не съезжают, тем паче зимой, когда коварный снежок приметает топи и озерца, в которых столь легко сгинуть.
И все же… как он так далеко отлетел?
От еды полегчало, хоть и присутствовала во мне еще дрожащая слабость.
Но нужно идти на вечерние занятия. Обозленные настоятельницы только и ждут на ком отыграться, так что опаздывать не стоит.
Остаток дня прошел как в тумане. Я безучастно отсидела на занятиях, что-то бездумно записывая, заглянула к Ксене, которая снова спала, посидела в часовне. Данила снова не пришел. Сегодня я этому даже обрадовалась. Вести изматывающие разговоры сил не было.
Даже удивительный ужин: рассыпчатая картошка, запеченная рыба и сладкий травяной настой с медовой булкой, я просто молча съела, не присоединяясь ко всеобщему восторженному ликованию. И наскоро обмывшись холодной водой, я натянула длиннополую холщовую рубашку и залезла под одеяло. Даже если сегодня вернется Зов, никуда не пойду, — мрачно решила я, потому что сил нет.
И уснула, не успев додумать.
А среди ночи проснулась, как от толчка.
Открыла глаза, пытаясь сообразить, что меня разбудило. Сонно потерла лицо, села, оглядываясь. Тихо. Лунный свет спокойно струится сквозь цветное окошко, длинные косые тени пересекают комнату клиньями тьмы. И одна из теней живая. Он стоит в ней, он часть ее, или она — часть него…сильное тело скрыто черной одеждой, темные волосы, темные глаза так внимательно меня разглядывают. Я чувствую этот взгляд, как прикосновение.
Хочется закричать, но он не позволяет. Не двигается, молчит, но я вся словно скована его властью и не могу ослушаться. Боль в руке обжигает. Даже не глядя, я чувствую, как горит у локтя метка Аргарда.
Внутри растет тянущая и сладостная боль, я не понимаю, что со мной, мне страшно…или нет? Не знаю.
Арх'аррион.
Странное имя демона так непривычно человеческому уху, неудобно языку. И только в мысли ложится, как в собственную сущность, проскальзывает, словно клинок в выточенные для него ножны…
Я моргаю и пропускаю мгновение, когда он уходит, когда тень становится только тенью, неживой, мертвой. Я чувствую облегчение. И пустоту.
* * *
Проснулась я совершенно разбитая. Пару мгновений лежала, тупо разглядывая серый потолок в паутине трещин. Вспомнила, глухо вскрикнула, вскочила.
Конечно, в комнате пусто. Солнце только восходит, бледные лучи его несмело освещают комнату. Я поднесла к глазам руку: тусклая спиралька на пальце, у локтя с внутренней стороны четкий красный след, как от раскаленного прута. И снова в груди тугой комок маяты, свернувшийся и болезненный. Словно нужно что-то сделать, куда-то идти, а куда- не помню. И оттого так мучительно и тревожно.
Я поднялась с постели, ежась от холода. Накинула на плечи старый платок и выскользнула в коридор, решив раз уж проснулась, воспользоваться комнатой омовений без привычной утренней толкотни.
Узкий коридор тонул во тьме. Редкие настенные светильники слабыми своими огоньками словно призваны были не разгонять мрак, а подчеркивать его превосходство над светом. Зябко обхватив плечи руками, я прошагала до конца узкой комнатки с кадушками воды. Умываться не хотелось, да что там, даже платок снимать было боязно, но я себя пересилила. Побрызгала в лицо холодной водой, наскоро обтерла тело мокрой тряпицей, ощутимо стуча зубами. Зато без сутолоки, утешила я себя. Холстины на притолоке оказались сырыми, не успели за ночь просохнуть, и вытираться ими было неприятно. Да и толку от них мало, но я упрямо вытерлась и влезла в свою рубашку. И с облегчением завернулась в платок.
И почувствовала холодок на затылке, словно сквозняк. Зябко передернув плечами, я обернулась и вздрогнула, в тонком рассветном луче света стояла прошлогодняя утопленница Златоцвета. Стояла и смотрела на мои утренние омовения застывшим, ничего не выражающим взглядом. Хотелось заорать, но вовремя пришла на память Рогнеда с ее перекошенным лицом и блуждающими глазами, и я сдержалась.
Утопленница молчала. Тонкое тело ее в летнем платье слабо колыхалось, словно окутанное тонкой водяной пленкой и от того, казалось, по лицу и телу ее идет рябь, как на озерце под порывами ветра. Тонкие губы чуть приоткрыты и что-то черное ворочается внутри, пытаясь выбраться наружу. Глаза белесые, невидящие, как у мертвой рыбы и взгляд этих глаз вызывает зловещую оторопь.
Я сглотнула подступившую к горлу желчь и, пересилив себя, осторожно сделала шаг. Не к двери. К утопленнице. Вернее, к ее духу. Потому что, девушка была призрачна и текуча, как озерная вода.
— Златоцвета, — тихо позвала я, — Злата… зачем ты здесь? Зачем приходишь? Ты можешь… сказать?
Прозрачное лицо чуть повернулось, мертвые глаза посмотрели на меня. Я снова сглотнула.
— Ветряна… — голос шелестит волной по прибрежной гальке.
— Зачем ты вернулась сюда? — настойчиво спросила я.
— Зачем? — утопленница удивилась, — я забыла заколку… тосковала… а дверь была открыта… забрать… надо забрать…
— Какая дверь?
— Дверь… с той стороны, — плеск волн затихает, — с той стороны…
— Почему она открылась, — в отчаяние я уже почти кричу, — ты знаешь?
— Ее открыли…
— Кто? Кто ее открыл?
По девушке снова идет рябь и в то же время она тускнеет, пропадает. Тонкие губы чуть удивленно улыбаются.
— Ты… ты, Ветряна…
Я замерла, потом резко схватила утопленницу за рукав, пытаясь удержать. Мои пальцы прошли сквозь воду, оставшись сухими. Призрак тоненько засмеялся, заколыхался, как подводная водоросль, и пропал.
Я недоуменно посмотрела на свою ладонь, задумчиво ополоснула ее в кадушке и поплелась к двери. Похоже, помыться в одиночестве — это не такая уж и хорошая идея.
Поразмыслить над происходящим не удалось. Едва я успела войти в свою комнату, над Риверстейном разнесся утренний колокол, возвещая начало нового дня. Почти сразу коридор огласился визгливыми криками Гарпии, выдергивающими послушниц из сладких объятий сна. Я не стала дожидаться, когда мистрис пожалует ко мне, торопливо оделась, заплела косу и понеслась к лестнице на первый этаж.
За мной потянулись заспанные послушницы. Судя по лицам и скорости, с которой они оказались в холле, многие решили пренебречь утренними омовениями. И правильно сделали, кстати.
Я мрачно прислушалась к разговорами. Может, не только я с утра пообщалась с миром теней? Но ничего странного не услышала. Главной темой обсуждения был куратор, что неудивительно, и предстоящий завтрак, который вызвал горячие споры. Воспитанницы разделились на две стороны: первые хмуро предрекали окончание небывалого трапезного благоденствия и сулили нам сегодня привычно-скудный стол. Мол, быть не может, чтобы щедрость столичного лорда продержалась дольше одного дня. Вторые (в основном те, кто поглупее и помладше), яростно защищали своего кумира и обнадеживали учуянными из трапезной вкусными запахами. И строили предположения, одно другого невероятнее, чем именно так аппетитно пахло. Перечислялись и жареные рябчики, и сладкие пироги, и запеченные с грибами рыба и морские гады. Оставалось только поражаться невероятной гастрономической фантазии послушниц, которые сроду не только не ели, но и не нюхали ничего из перечисленного.