Вокруг опять завертелось человеческое месиво, разящее по́том и кровью, с переменным успехом исторгающее заклятия, и я потерял Хальнора из виду. Пора было уходить. Потратив остатки сил на то, чтобы нанести как можно больше ущерба всем, до кого дотянусь, я вытащил из-за пазухи теперь уже свой собственный «клинок жизни» и вогнал себе в сердце по самую рукоятку, улыбнувшись напоследок. О, какие у них были физиономии… Меня ведь Унбарх тоже приказал брать живьем, и, значит, примерно накажет виновных за оплошность, а виноваты у него, как водится, будут все те, кто находился поблизости. Безделица, а приятно.
В остальном же ничего приятного не было. Став бестелесным духом, я обнаружил, что из-за вашей треклятой сетки не могу ни перемещаться по окрестностям, ни действовать иными способами. Расстарались вы на славу – и было бы ради чего! Единственное, что мне удалось, это принять меры, чтобы не оказаться захваченным, но добраться до Стража Мира и защитить его я не мог, поблагодарите за это самих себя.
Зато я все видел.
Как израненного Хальнора приволокли к Унбарху и швырнули на колени. Он попытался подняться, а Унбарх величаво пнул его в лицо, выбив уцелевшие в драке зубы.
Как горела Марнейя и гибли в огне мои несчастные подданные. Воспользоваться ядом бирюзовой песчаной змейки, чтобы уйти без мучений, почти никто не додумался. Жизнь – величайшая из драгоценностей, но если ты не способен при определенных обстоятельствах от нее отказаться, это столь же величайшая беда. Впрочем, я-то никогда об этом не забывал, при всей моей любви к жизни.
Как пытали Хальнора. На спине у него начертали аргнакх, чтобы он не умер раньше времени, а потом взялись за дело Унбарховы палачи. Глядя на это, я сходил с ума от бессильной ярости и думал об отмщении – и Унбарху, и его верным холуям, и этому милосердному паршивцу, который пренебрег моим советом и «клинком жизни». Город он, видите ли, защищал! Когда встретимся в следующий раз, я с ним расквитаюсь за то, что мне пришлось мучиться, наблюдая за его мучениями, он у меня еще наплачется…
Так я думал тогда, теперь-то решено, что никакой следующей встречи не будет, ибо узнал я из пророческого видения, при каких обстоятельствах она может состояться – но об этом позже, если не пропадет охота рассказывать. А тогда я пытался осторожно, не задевая нитей силы, подобраться к нему, чтобы содрать со спины удерживающий знак, хотя бы вместе с живой плотью, и одним махом утащить его на ту сторону. Не знаю, удалось бы мне это сделать или нет, но я попросту не успел: через ячейки вашей сетки можно было просачиваться разве что со скоростью улитки. Почтеннейшие и беспристрастнейшие, в расправе со Стражем Мира вы оказали Унбарху воистину бесценную подмогу! Нимало не преувеличивая, можно сказать, сыграли решающую роль».
Заметка на полях: Не стал я сие злобное обвинение недрогнувшей рукой вымарывать и облился слезами горькими, ибо заслужили мы порицание, поддавшись на уговоры искусные. Обещал нам Унбарх, что покончит раз и навсегда с Тейзургом, который всем досаждает и никого не чтит – и что же мы за доверие наше получили? Тейзург охальный как гулял по свету, так и гуляет, и при силе остался, и злее прежнего сделался, а Страж Мира Сонхи погублен и проклят. Одно скажу: горе нам, горе!
Лиузама ревела в голос, утирая глаза рукавом и тут же снова всхлипывая. Убрав свиток в футляр, Гаян повел ее из кельи наружу, прогуляться по каменной галерее с глядящими в небо арками, которая опоясывала замок над вершинами черных скал.
«Я уловил, что на истерзанного Хальнора наводят какие-то крайне скверные чары, а после им занялись целители. Вправили вывихнутые суставы, смазали целебной дрянью ожоги, зарастили на скорую руку раздробленные кости, кое-как прилепили на место лохмотья содранной кожи. Убрали со спины аргнакх. Я понял, что сейчас его будут убивать, и с облегчением подумал: «Ага, хорошо, маленький мерзавец, скоро увидимся! Первым делом я выскажу тебе все, что у меня на уме, а потом окажу первую помощь. Или лучше наоборот? Ладно, там разберемся…» Не догадывался я о том, что произойдет дальше.
Мальчишку привели в чувство, и тут Унбарх давай его поздравлять и хвалить: он-де герой, превосходно справился с заданием – и Марнейю сжег, никого оттуда живым не выпустил, и Тейзурга убил! Недавние палачи стояли вокруг в почтительном молчании. Хальнору сообщили, что в схватке со мной ему жестоко досталось (надо же было как-то объяснить его плачевное состояние!), но диверсант из него получился отменный, оправдал ожидания.
– Я сжег город?.. – прошептал мальчишка, глядя на черное пепелище, простирающееся на месте Марнейи.
И, само собой, тут же об этом «вспомнил», ибо Унбарх своими чарами затуманил ему память и вложил ложные воспоминания.
Меня охватило такое бешенство, что нити силы вокруг начали подрагивать, и пришлось поскорее смирить эмоции, уподобившись индифферентному вздоху пустоты. К счастью, вы к тому времени изрядно выдохлись и ничего не заметили. В сердцевине моего бесплотного существа продолжала клокотать ярость. То, что Хальнор – якобы мой убийца, никак не могло добавить ему желания встретиться со мной в будущем: люди обычно избегают тех, кого когда-то убили, и правильно делают. И кроме того, меня давно уже никто не убивал – каждый раз, оказавшись в безвыходном положении, я пускал в ход «клинок жизни», оставляя врагов ни с чем, не считая трупа – и допустить, что меня мог бы укокошить семнадцатилетний ученик, пусть даже весьма способный к боевой магии… Да я бы за одно это все выстраданные планы Унбарха разнес вдребезги.
Хальнор долго бродил среди закопченных руин. Иногда садился на землю и всхлипывал. Он был совершенно раздавлен тем, что будто бы совершил. Ваша сетка все еще никуда не делась, и достать его я не мог, а когда пытался позвать – он или не слышал, или, возможно, что-то чувствовал, но думал, что к нему тянет бесплотные руки дух убитого врага. Не будь там вас, почтеннейших и беспристрастнейших, все бы вышло иначе.
Призраки превратившихся в пепел мужчин, женщин, детей, верблюдов, собак, овец, кошек, птиц невнятно бормотали что-то протестующее и утешительное – они-то знали, кто их в действительности убил, а кто пытался спасти, но если даже я не мог до него докричаться, что говорить об этих слабых сущностях?
А потом он достал нож – о, Унбарх позаботился о том, чтобы у него «случайно» оказался при себе ритуальный клинок! – и, стоя среди черных от жирной копоти развалин, начал волшбу. Я уловил, что он творит что-то страшное, небывалое, и наивно понадеялся: быть может, мальчишка все-таки опомнился, и эти чары направлены против Унбарха? Да нет, если бы… Он заклял «клинок погибели» – в противоположность «клинку жизни», навел на него руны Смерти, Забвения, Потери и Проклятия. В последний раз окинул мутным от душевной боли взглядом то, что осталось от Марнейи, и всадил нож себе в сердце – одним ударом, силы хватило.
Если б не ваша сетка, я бы попытался привести его в чувство. Вцепился бы и не отпускал, снова и снова рассказывая, как все было на самом деле. Не знаю, помогло бы это или нет… Если совсем-совсем честно, то вряд ли.
Унбарх, как никогда грозный и величественный, произнес перед своим стадом торжественную речь о воздаянии за непокорность. Уж на что я был бестелесный, и то затошнило.
Забегая вперед, скажу, что самые старательные из них не ушли от расплаты. Палачи, истязавшие Хальнора, позже разделили участь Бречьятоха Куду Этеквы. Унбарх не ведает, куда подевались его вернейшие адепты, и никто не ведает. Я так хорошо запрятал эту коллекцию из пяти мерзавцев, что у них ни на полушку нет шансов на избавление. Разве что сам Хальнор их пожалеет и отпустит – с него, между прочим, станется. Но для этого надо, чтобы он вернулся, и чтобы вся его магическая сила была при нем – иначе говоря, чтобы последствия их злодеяния без остатка сошли на нет. Очаровательно справедливая событийно-логическая конструкция, не правда ли?
Вдоволь упившись проповедями и нравоучениями, они сожгли тело отступника – дотла, чтобы даже горстки пепла не осталось, иначе я смог бы разыскать и призвать его. Клокочущая во мне злость опять начала приближаться к точке закипания, но я совладал с ней, поскольку, покончив с Хальнором, вся эта банда начала дружно искать Тейзурга, дабы сделать свою победу окончательной и бесповоротной.
Я приготовился ускользнуть в Хиалу раньше, чем до меня дотянутся их не мытые с позапрошлого года руки, и тут издали донесся вой – жуткий, тоскливый, беспросветно леденящий, раздирающий душу в клочья. Мне еще подумалось, что так могла бы выть собака по умершему хозяину, но каких же размеров должна быть эта собака… «Троекратная сеть» исчезла, словно сметенная ветром паутина: почтеннейшие и беспристрастнейшие увидели, ктонадвигается с севера, и благоразумно сочли, что своя траченная молью шкура дороже Унбарховых грандиозных замыслов. Я наконец-то оказался на свободе, но убираться с арены не спешил, хотелось посмотреть, что случится дальше.
Унбарх и его адепты все как один уставились на северный горизонт, как будто обложенный клочьями шерсти черной овцы. Оттуда налетали порывы шквалистого холодного ветра, люди ежились и покрывались гусиной кожей, полоскались плащи, волосы и полы туник, кое-кого из раненых свалило с ног. А из подползающих все ближе свинцовых туч вылепилась огромная собачья морда с оскаленными клыками, в глазах-провалах бешено сверкали зеленоватые сполохи северного сияния. Дохрау, поправ издревле установленные запреты, вторгся в далекие от своих исконных владений южные края! И как страшно он при этом выл, с какой смертной тоской… С противоположной стороны уже доносились громовые раскаты и рычание Забагды, вскоре Пес Летней Бури ринулся в драку, и началось такое светопреставление, что Унбарх потерял без никакой вящей славы еще некоторое количество своих верных холуев.
Я же, полюбовавшись бушующим ненастьем, ушел в Хиалу: мне следовало поскорее родиться вновь и многое сделать».
– Это, что ли, все? – спросила зареванная Лиум.
– Еще нет. Свитки на этом не кончаются, Тейзург написал о том, что было дальше.
– Ага, остальное тоже читай, я все хочу знать. Теперь начнется про то, как они нашли Камышового Кота, да ведь?
«В этот раз я родился в Овде, у молоденькой ведьмы посредственных способностей, соблазненной сыном владетельного сахаарба. Роль бастарда меня вполне устраивала: и не простолюдин, и никакой официальной кабалы.
Перед забеременевшей девчонкой стоял выбор: или вытравить плод, или сбежать куда глаза глядят, или с обрыва в речку. Явившись ей во сне, я предложил свое покровительство, жизнь в достатке и некоторые полезные знания в обмен на материнские узы. Ранние годы жизни – период опасный даже для таких, как я, в эту пору поневоле приходится зависеть от окружающих больше, чем хотелось бы, поэтому при выборе родителей следует все хорошенько рассмотреть и взвесить.
Мы с будущей матерью добрались до моего замка на севере Овдейского полуострова и стали ждать разрешения от бремени, что не мешало мне бесплотно болтаться по свету и наведываться в Хиалу.
В Сонхи творилось неладное и непонятное. Назвать причину никто не мог, зато не сулящие ничего хорошего следствия были налицо. В одночасье пропали все Врата Перехода, и другие миры из реальности превратились в легенду. Обитатели Хиалы, растерявшие всякий страх, обнаглели до такой степени, что это даже мне показалось чересчур. Вдобавок в самой природе происходили изменения в худшую сторону, на первый взгляд незначительные, едва уловимые, но крайне досадные. Представьте себе картину в полутонах всех мыслимых оттенков, с великим множеством любовно выписанных деталей – и внезапно краски начинают выцветать, линии грубеют, кое-какие изящные мелочи бесследно исчезают. Пейзаж перед вами вроде бы тот же самый – и не тот: второсортная копия вместо прежнего несравненного великолепия. Добавьте сюда неслыханно лютые зимние бури и зарождающиеся в северных краях свирепые ураганы – Дохрау словно с цепи сорвался, и никакой управы на него не было. Как будто наш мир подменили.