— Кхм, досточтимый, вашу позицию мы поняли. Что вы можете предложить?
— Предложить? Предложить в этой ситуации можно только одно: прислушаться к намёкам нашего брата-мага.
— Э-э-э, вы сказали — намёкам. Это оговорка или?…
— Или, досточтимый. У меня было время поразмыслить. В своём послании брат Римзо предлагает несколько уменьшить количество иерархов. Это первый слой. Второй же… Досточтимые, как вы смотрите на то, чтобы выбрать одного из нас, скажем, Высшим Иерархом?
* * *
Большие сбитые из досок колёса немилосердно скрипели, поворачиваясь на толстых осях, однако ни кучер, сидевший на высоком облучке фургона, ни охранник, устроившийся справа от него, не обращали на этот мерзкий звук никакого внимания. Да и не удивительно — больше месяца в дороге, больше месяца с рассвета и почти до самого захода солнца. За это время можно привыкнуть и к чему-нибудь более противному. К тому же вою баньши, например, звучи он не умолкая. Вот и занимались кто чем. Один притворялся, что управляет парой волов, другой же изображал бдительного караульного — при постоянной тряске разглядеть в проплывающих мимо кустах укрывшегося человека или нелюдя было делом совершенно безнадёжным…
Охранник пошевелил плечами, разминая мышцы, после чего спрыгнул на землю и зашагал, держась рукой за борт: слишком большой караван, слишком много охраны. Какими бы безбашенными ни оказались предполагаемые разбойники, от такой добычи они предпочтут держаться подальше, проникшая же из-за хребта нежить шалит почти сотней лиг южнее. Да и то её изрядно проредили отряды храмовников, усиленные дружинами баронов, графов, герцогов и королевскими войсками…
— Эй, Красавчик! Ты там чё, заснул и свалился? Или с перепугу обделался? — почти сразу же донеслось с другой стороны фургона.
Охранник чуть было не посоветовал любопытному десятнику прогуляться по всем известному и довольно часто рекомендуемому маршруту, однако сдержался: до конца найма ещё около двадцати дней, глупо портить отношения с начальством. Но вот по-то-ом! Если память не обманывала и карты не врали, свой путь этот огромный караван закончит на землях, Храму Справедливого неподвластных, а значит, можно будет уже не шарахаться от каждой тени. Ну и, само собой, о магии вспомнить. Пока же нужно как следует подумать, куда податься: вряд ли Учитель устроит с извращенцами вечную войну — всё же на нём ответственность и за других учеников тоже, а это значит, что он, Лиртво, стал лишним. Нет, из родной Школы не выгонят! Уж где-где, а в монастыре работа для одного из лучших выпускников наверняка отыщется. Да вот только безвылазное сидение в четырёх стенах… Раньше хоть надежда была попутешествовать. Не в своё удовольствие, так хоть сопровождая важного подопечного. А теперь?… Значит, получается, что особого выбора на самом деле нет: подальше уходить надо, подальше. Или далеко на север, к совсем уж диким племенам, или на юг, за хребет, к… Да кто бы там ни был! Пусть хоть через одного некроманты. Купцов-то, говорят, не съедают, авось, и его сразу не съедят, а потом… Потом, глядишь, и договориться получится…
Красавчик тряхнул головой, хмыкнул и полез обратно на облучок — всё же, как утверждала народная мудрость, плохо ехать значительно лучше, чем хорошо идти.
* * *
Мелкая морось оседала на широких мясистых листьях гигантского дерева, собиралась в крупные капли, и уже те, слетая вниз, звучно шлёпали по навесу из тростниковых циновок, вываренных в какой-то смоле.
«Ещё одна загадка, — лениво подумал Римзо, удобно устроившийся в массивном кресле, вырезанном из огромного пня. — Сколько их тут? Не счесть. Вот это дерево, например. Скажи кому, что такой великан может вырасти на болоте — не поверят. Скажи кому, что такой великан вообще может вырасти… М-да-с… Да и сами болота. Гоблова топь. Сердце Гиблого леса. Скажи кому, что даже в самые лютые морозы оно не замерзает… А всё — магия. Дикая Сила. С нашей точки зрения дикая. Потому что плевать на нас, цивилизованных магов, хотела. А она просто не привыкла, чтобы ей приказывали. Ей это не нравится. Она любит, когда её просят и платят за помощь. Платят… Даже не знаю, как это назвать. Разумом? Как можно платить разумом? Я, цивилизованный, не понимаю, а дикари… Те самые гоблины, которых у нас неприлично считать разумными. Потому как нечисть, созданная Неправедным. Хорошо, что дед так не считал. Интересно, он ещё жив? А если да, то сколько ему сейчас? Семьсот… э-э-э… восемнадцать?… Хм, вряд ли. Даже если предположить, что здешние ма… э-э-э… шаманы живут дольше. Но ведь не в два с… Стоп-стоп-стоп! Римзо, ты опять торопишься! Ты опять учитываешь только одно, забывая об остальном! Видел бы тебя отец! — бывший монах инстинктивно оглянулся, а затем, сообразив, где находится, мысленно выругался. Нет, против собственно папы толстячок ничего не имел, но вот слова наставника, подысканного родителем для любимого дитяти, так невовремя подкинутые услужливой памятью! Впрочем, несмотря на все свои занудство, язвительность и прочие недостатки, учить, а вернее, вдалбливать знания в несознательные головы, папашин приятель умел. Хорошо умел. Так хорошо, что Римзо не раз потом готов был поблагодарить при встрече за науку. — Эх, отец! Ты бы, может, и увидел, да только угораздило ж тебя с Храмом-то поссориться! С Храмом, с дедом… А то, глядишь, тоже сейчас сидел бы в этих болотах, разбираясь с их тайнами. Мне бы что умного подсказал», — маг вздохнул: укрыть-то их укрыли, но дальше-то что? Сидеть на этих островках до конца жизни? Нет, чем заняться тут однозначно найдётся. И чем прокормиться. Но вот душа — не лежит! И не только у него — у всех, кто постарше. Наставники, взрослые братья… Ну не воспринимают они гоблинов людьми! Привыкнут, конечно, со временем, если выхода не найдётся. Если он не найдёт выхода.
Римзо плотнее завернулся в плащ, пытаясь спастись от вездесущей сырости. «Вот ещё беда. Как вещи сушить, если магия то работает, то нет? Наша магия, привычная, классическая, можно сказать. А здешняя… Что-то меня не тянет бродить с отсутствующим взглядом, дышать дымом всякой гадости и жрать мухоморы. М-да-с. И опять то же самое — куда податься? Что дальше? Обратно на земли Храма — нельзя: ни мне, ни моим ученикам не простят ни бегства, ни неподчинения. И плевать этим зажравшимся козлам на Справедливого с Неправедным, потому как не верят они ни в одного, ни в другого. Сказочкой считают. И используют. А я…»
Строго говоря, маг и сам не верил в новых богов. Более того — точно знал, что их не существует. Знал он также и истинную причину гонений на магов: Храм не желал, чтобы кто-либо мог разоблачить его махинации с чудесами. Так называемыми чудесами, ибо творились они не вмешательством высших сущностей, а посредством различных амулетов, изготавливаемых «братьями, получившими благословение Справедливого». Да-да! Тот, кто служит Храму, последователем Неправедного просто не может быть!
С таким подходом недавний глава школы был совершенно согласен: индивидуализм и пренебрежение человеческими законами, характерные для одарённых Силой, не один раз приводили к самым неприятным последствиям, вплоть до вымирания обширнейших областей либо заражения их всякого рода монстрами, живыми и неживыми. То же, хоть и в меньших масштабах, случалось и из-за противостояния магических школ.
Доигрались. Доспорились. Довоевались. Медленно набирающие силу жрецы нового бога принялись активно стравливать и без того ненавидящих друг друга адептов, добивая раненых и приманивая недовольных своим положением. И вполне успешно приманивали. Вот только, к их сожалению, мелочь — неудачников, не сумевших добиться успеха своими силами либо имеющих ничтожный дар, только-только дающий право именоваться магом. Впрочем, даже такие негодные инструменты проповедники ухитрились использовать на удивление эффективно.
Первыми спохватились жрецы старых богов, обнаружив в один прекрасный день, что народившихся младенцев кто-то нарёк, умерших в последний путь проводил, а паства глядит теперь не с почтением или хотя бы равнодушием, а с ненавистью. Затем дошёл черёд до самых дальновидных из магов и, наконец, до правителей. Строго говоря, последних просто поставили перед фактом, подсластив пилюлю обещанием значительно большей покорности подданных…
Сам Римзо оказался одним из последних, правильно оценивших серьёзность ситуации, хотя и не по причине тугодумия. Просто от веку семья его предпочитала держаться подальше от столиц, не особо интересуясь доходящими из них слухами. К тому же молва уделяла основное внимание не новой вере, а разгоревшейся грызне — то есть делу вполне обычному. А потом стало поздно…
На срочно собранном семейном совете мнения разделились: отец при молчаливой поддержке матери решил податься на север, где имел хороших знакомых, сын же предпочёл остаться. «Когда-то давным-давно мудрецы говорили, — заявил он, — „Не можешь одолеть — возглавь!“ Мы не можем их одолеть, значит, придётся возглавить!»
«Хочешь стать верховным жрецом?!» — удивился тогда старший.
«Вовсе нет, — усмехнулся младший. — Они сейчас становятся тенью за тронами королей и герцогов, я же стану тенью за ними».
Мечты, планы… Шестьдесят лет упорной работы и хождения по лезвию меча. И смерти. Смерти учеников и смерти тех, чья верность в будущем вызывала сомнения. Необходимые жертвы. Нет, первые гибли не по вине Римзо. Их посылали исправлять ошибки, допущенные другими. И они исправляли. Зачастую — ценой своей жизни. Вторые же… Глава школы не запоминал ни лиц их, ни имён: что толку отягощать память неудачниками?
Что толку… Что толку было затевать то, что не смогло выдержать одной-единственной подлости, совершённой одной-единственной мразью? Конечно, даром эта выходка не пройдёт ни самому извращенцу, ни его союзникам, но что толку? Если не осталось выхода? Если любое движение, любой ход в этом жизненном аналоге шахматной партии ведёт к проигрышу?
Утешало одно: уход получился громким, и громкость эта заключалась не в шкатулке с пузырьками — добытой всеми правдами и неправдами крови иерархов отводилась роль всего лишь сдерживающего фактора, не более. Дело было в уходе из Храма всех магов, воспитанных когда-либо школой. Во всяком случае, Римзо имел основания на это надеяться. А ещё ему очень хотелось, чтобы арестованные Очищающими дожили до того момента, когда переданная через посланца весть достигнет иерархов. Может, тогда его ученики выживут…
* * *
— Так в чём трудность? — непонятливо переспросил четвертьэльф. — У нас у каждого в доме хоть что-то, да найдётся. Соберём всем миром.
— Что соберём-то? — недовольно прогудел Левый. — У кого ни глянь, к настоям сборы. Одно и то же.
— Жадина! — смачно припечатал Щепка, оторвавшись от кружки. — Про свои запасы молчишь!
— А чем мои запасы от остальных отличаются, а?
— А тем! У всех — к настоям, а у тебя — к настойкам!
По залу прокатились смешки: своё хмельное делали если не все, то почти все. Это уж как водится. И, опять же, как водится — каждый по-своему. Для себя делали, не на продажу, хотя, бывало, и увозил караван бочонок-другой. Но если большинство варило пиво, ставило брагу либо вино, полудварф предпочитал что покрепче. Нет, творения свои коротыш не прятал: и на праздники выкатывал, и гостям наливал, и поменяться мог, но вот на чём настаивал и, главное, как получал напиток такой крепости — эту тайну из него вытащить так и не удалось. В конце концов, даже пари на это перестали заключать, признав совершенно безнадёжным, а сейчас… Дело ведь нешуточное: травница без трав — считай, что её и нету. А на носу — зима. И получалось, что Щепка прав: жадиной будет Левый, если не поделится. Жадиной и…