— Будет врать-то, каперанг! Какой из меня полководец? Я больше по женской части, массаж, моцион…
— Ну, как хотите, товарищ генерал, — Радобуд ничуть не расстроился. — А скажите мне… ну, по секрету, что ли. Неужели Россия теперь никогда не встанет с колен? Я так переживаю, товарищ генерал!.. Я готов был идти за вами в Ялте! И сейчас готов!.. Но кругом одни изгои! С кем идти?
Мавр отложил не отмытую тарелку и снял фартук.
— Знаешь что, каперанг… А не прокатиться ли нам на катере по ночному морю?
Тот все понял, лихо козырнул:
— Есть, товарищ генерал!
Они пришли на лодочную пристань, отбоярились от компании Курбатова, который заступил на дежурство, взяли катер, в полном молчании отошли от берега на полтора километра и легли в дрейф.
На море был полный штиль и классическая лунная дорожка, расчеркнувшая бесконечное водное пространство.
— Как ты сказал — изгои? — переспросил Мавр. — Пожалуй, слово подходящее…
— А кто еще? — подхватил Радобуд. — Равнодушная, но энергичная полупьяная толпа, которой помыкают, как хотят! За несколько лет перекрасились в красных, теперь срочно малюются под демократов… Низость, пошлость, темнота и никакого чувства достоинства!
— Это хорошо, что ты понимаешь обстановку. Но мне всегда жаль изгоев, каперанг. Смотрю на этих женщин… побросали профессию, рвут жилы, мотаются по странам. Кругом воровской или торгашеский дух… Вырождение нации, славянского единства… Вечный принцип — разделяй и властвуй! Пора бы заступиться нам за славян…
— А я ловлю себя на мысли, что начинаю презирать свой народ, — признался Радобуд. — Наверное, это нехорошо… Но не могу смотреть, как его унижают, а он молчит. И это выдается за долготерпение! Положительное качество! Только бы не было войны!
— Смири свое жесткое сердце, каперанг, — посоветовал Мавр. — Не суди строго, не руби с плеча.
— Ладно, пусть так!.. Но что станет с Россией? С Украиной? У меня есть чувство, вы знаете!
— Все будет в порядке. Опять, как в сорок пятом.
— Понял, придется отступать до Москвы и топать, например, до Вашингтона.
— Нет, снова до Берлина. И топать не придется…
— Война с немцами? Что-то плохо верится… Наш этот вечно пьяный президент из Германии не вылезает, лучший немец… Стыд смотреть! Под канцлера подкладывались, что тот пятнистый, что этот!
— Да нет, каперанг, ты приглядись внимательнее, — засмеялся Мавр. — И увидишь, кто под кого ложится. И кто над кем куражится.
— Не понял… Я что, слепой? Это же национальный позор!.. Они покорили Россию, развели нас с Украиной и Белоруссией. И теперь издеваются. И надо, чтоб опять, как в сорок пятом?..
— Не кипятись, каперанг, все будет нормально и без войны.
— Весь вопрос — когда? Мы хрен дождемся!
— Ничего, дождемся. Если ты мне поможешь.
— Да я готов!..
— Верю, иначе бы и разговора не затевал… Мы вот с тобой ныряем на дно морское, собираем битую посуду и получаем свои гнусные копейки. А сами на золоте сидим! Вся объединенная Европа должна бы отслюнивать нам зарплату, каждому жителю бывшего СССР. Примерно по триста баксов ежемесячно.
— Такого никогда не будет, — уверенно заявил Радобуд.
— Да, это из области фантастики. Другое воспитание. — Мавр снял ботинки, и спустив ноги с борта, похлюпал водой. — Благодать!.. Но все равно не люблю моря…
— Нам что, Европа задолжала? — не внял лирическому настроению каперанг.
— Знаешь, почему немецкий канцлер записал наших президентов в друзья? И валандается с ними?.. Объединение Германии, разрушение Берлинской стены — это верхушка айсберга. Ублажает их и раскручивает совсем по другому поводу: хочется ему заполучить пакет ценных бумаг, оказавшийся в России. А его русские друзья — ни сном ни духом! Не доросли, чтобы знать об имперских тайнах, поскольку они находятся вне идеологии. Последним, кто, возможно, что-то слышал, был Брежнев. И то потому, что я, согласно инструкции, доложил специалисту по золотовалютным резервам о существовании Веймарских акций у нас в СССР. Но он уже тогда впадал в маразм и, думаю, толком ничего не понял. До меня потом дошло, будто Леонид Ильич решил, что это был очередной ходатай за Жукова… Ну, и слава богу! Главное, я свой долг выполнил.
— Вы?!.. Доложили?!.. — ошалело спросил Радобуд.
— А что ты так зауважал меня? Вы да вы…
— Извините… Извини.
— Думаю, настала пора вставать с колен, каперанг. И народы поднимать. Только немец был прав, нужно хорошее прикрытие.
— Какой немец?
— Да он вообще-то русский… Но это неважно. Предатель национальности не имеет.
— Что я должен делать конкретно? — у каперанга от восторга и предчувствий, как у мальчишки, захватывало дыхание. — Поставьте… Поставь задачу, товарищ генерал. Я привык мыслить военными категориями.
— Сейчас пойдем к берегу, причалим и отправимся спать, — приказал Мавр. — Потому что утро вечера мудренее. Придет время — получишь задачу.
Радобуд как человек военный все понял. Запустил двигатель и встал к штурвалу.
* * *
Дома Мавр кое-как распихал посуду по шкафам, спустил с цепи овчарку, постоял над могилой жены, затем поднялся к себе наверх, включил телевизор и взялся просматривать газеты — читать не оставалось времени.
Шороха на старой лестнице он не услышал, дверь внезапно распахнулась, и в ночных сумерках на пороге очутилась Томила в купальнике. В этом не было ничего неожиданного, поскольку завсегдатаи-отдыхающие другой формы одежды весь сезон не признавали, и южный уровень обнаженности был в порядке вещей. Кроме того, внутренне он ожидал нечто подобное, даже хотел, чтоб она пришла, однако после ночного плавания и разговоров, психологически оказался не готовым.
— Мавр, где ты был? Я прихожу к тебе третий раз! — чуть капризно проговорила Томила.
— На прогулке, — обронил он. — Не спалось…
— Мог бы взять меня.
— Ты спала, не стал будить…
— Нет, я прикидывалась… Мавр, можно я посижу у тебя немного? — на всякий случай попросилась она, хотя знала, что он не откажет. — И мне не спится, кружится голова.
— Садись, — он отодвинулся к стенке. — Можешь даже полежать.
Томила сгребла газеты на пол, выключила телевизор и легла рядом. Эта троица никогда не воспринимала Мавра как мужчину.
— Давай поговорим?.. Знаешь, у нас есть к тебе деловое предложение. — Она привстала на локте, глядя на него сверху. — Мы наняли, двух мальчиков, они будут возить товар из Турции в Ялту, а я — принимать и отправлять его на Украину и в Россию. Нам нужна перевалочная база.
— То есть мой дом?
— Надежных людей у нас тут больше нет… Оплата — два процента от оборота. Это достаточно много! Понимаешь, если не наращивать объемы, можно прогореть. Мы уже едва держимся на уровне…
— Годится, — неожиданно согласился он.
— Правда? — изумилась Томила. — Ты не против?
— У меня сухие подвалы, чердачная комната… Место есть…
— А мы сомневались с девчонками, решили, ты и вправду генерал, не захочешь связываться с челноками! — развеселилась она.
— Отдыхающих ездит мало: состоятельные нынче рвут на Канары, у бедных нет денег… Не так будет скучно.
— А тебе бывает скучно одному?
— Бывает… Ну, иди, не дразни меня! Не буди зверя…
Она умышленно коснулась грудью его щеки.
— Мне все равно не уснуть…
— Погуляй в саду! Сходи искупайся!
— Пошли вместе?
— Не смущай меня, внучка!
Томила слегка отстранилась и вздохнула.
— Мавр, скажи мне… Между нами… Кто ты? Иногда мне кажется, ты моложе меня. Сегодня всех насмешил с генеральским мундиром! Этот капитан поверил!..
— Тебе понравился юмор?
— Двадцать копеек! Классно! Белый мундир и черная физиономия!
— Какая еще физиономия может быть у негра!
— Нет, правда, ты кто на самом деле?
— Африканский принц. Наследник огромного состояния, а значит, власти. Только вот вынужден скрываться.
Она никогда не видела его белым, поскольку ни разу не приезжала зимой. И не то, чтобы поверила, но готова была поиграть в предложенную игру.
— Ты похож. И голос как у Поля Робсона. Только выговор… северо-уральский. Я там была на фольклорной практике… А ты знаешь свою судьбу?
— Конечно. Умру в возрасте ста тридцати одного года.
— Знать, когда умрешь, не интересно, — задумчиво произнесла Томила. — Как проживешь до смерти, что будет, кто встретится… Ты знаешь, что будет?
— А как же! — засмеялся Мавр. — Причем, моя судьба имеет несколько версий. По какой захочу, по той и проживу.
— Даже так? Ну и какие, например?
— Могу еще лет сорок жить на берегу моря, страдать от его запаха и шума, уединяться в кузнице, пить вино и собственный коньяк…
— Это здорово…
— Что здорового? Тоска мне тут смертная. И одиночество. Если бы воплотить в жизнь второй вариант.
— Какой же?
— А перевернуть этот несправедливый мир. Чтоб как в сорок пятом. За державу обидно.
— Я тебе верю, — после паузы обронила она. — В тебе чувствуется… огромная, потрясающая сила. Мне иногда даже страшно становится. Ты же все равно не скажешь, кто ты?
— Не скажу.
— Так и думала… Знаешь, а я в юности мечтала выйти замуж за генерала. Все девчонки мечтают! Однажды увидела настоящего генерала, но он был такой старенький, с палочкой шел… Вот теперь, когда мне сорок, снова можно мечтать. А то у меня теперь все так просто и прямо, что выть хочется. Я тоже все про себя знаю, вижу себя во сне — сижу на тюремных нарах, а стены из бронированного стекла…
— Ого! — Мавр сел и чуть ли не насильно развернул Томилу к себе. — Это еще что такое?
— Головой стучусь, тошно…
— Давай, внучка, выкладывай, что с тобой приключилось?
Она ткнулась лицом в его грудь, но не заплакала, как обычно бывает в таких случаях, напротив, будто успокоилась, ощутив опору.
— Все сны в руку… Я должна повторить судьбу моего отца.
— Он что, на нарах сидел?
— Не то слово… Больше тридцати лет со ссылками.
Мавр чувствовал ее дыхание у себя на груди, и в голову лезли неуместные мысли. Она словно услышала их, отстранилась и сжала кулачки.
— Ты не думай, я его очень люблю! Жить без него не могу. Если б ты знал, какой он!.. Добрый, ласковый, но утомленный. И одержимый, как ты.
— За что же его на такой срок? — больше для участия спросил он.
Томила усмехнулась на свои воспоминания.
— Сам он говорит, за то, что делал деньги.
— Бизнесом занимался?
— Нет, в прямом смысле.
— Фальшивомонетчик, что ли?
— Я ненавижу это слово… Мой папа художник, понимаешь? Прекрасный художник!
— Ну-ка, ну-ка. — Мавр насторожился. — Как его фамилия?
— Притыкин… Что это с тобой?
— Да так… Просто у меня был один знакомый фальшивомонетчик, но с другой фамилией… И что, он на самом деле художник?
— Талантливый! И его погубило творческое любопытство…
— А это что такое?
— Как бы тебе объяснить… Ты ведь тоже причастен, в кузне своей цветы выковываешь… Наверное, поиск совершенства, жажда самореализации. И когда этого нет, человек гибнет. Я тоже в юности писала стихи и мечтала о генерале. А стала обыкновенной челночницей. Так что дорожка мне накатана…
Мавр встал, завернувшись в простыню, походил с достоинством и решительностью, как римский патриций.
— Нет, надо потрясти этот мир!
— Пожалуйста, Мавр, потряси его! — искренне попросила она и замолчала.