Сын. Мой сын. Рядом. Живой.
Живой?
Неужели мы все — мертвые?!.
Ну что, Гораций? Полно трепетать.
Одна ли тут игра воображенья?
Как ваше мненье?
В. Шекспир
— Ну а теперь — рассказывай! — набросился я на Бакса, когда мы остались одни на сеновале, где нас расположил на ночлег хозяин хутора.
Собственно, для ночлега полдень подходил мало, а вот для интимной беседы — вполне.
— Чего тебе рассказывать? Слушать надо было! А то свернул уши трубочкой, призрак хренов!..
— Баксик, не выделывайся… Не время сейчас. Надо что-то делать…
— Это я и без тебя знаю. И даже знаю, что именно.
— Ну?
— Вилки гну… взглядом. Телекинез называется. Пожрать нам надо. Тут Черчек кой-чего спроворил…
И Бакс извлек из самого темного угла глиняную миску с домашними оладьями; и другую, поменьше — со сметаной.
— А разве привидения едят? — с сомнением осведомился я.
— Едят-едят! — заверил меня Талька, хватая один из оладьев и макая его в сметану.
— Сомневаешься — можешь не есть, — философски заметил Бакс. — Привидениям — им тоже кушать хочется. Во всяком случае, таким, как я.
Я с некоторой тревогой смотрел, как мой сын запихивает себе в рот первую порцию еды. Запихал. Прожевал. И проглотил. Измазавшись сметаной по уши. И ничего страшного с ним не случилось.
«Хорош папаша, нечего сказать! — внезапно прозвучал в моем сознании голос, очень похожий на голос Инги. — Сначала сам должен был попробовать, а уже потом ему давать… На собственном ребенке эксперименты ставит!..»
Тут я неожиданно почувствовал зверский голод и поспешил присоединиться к увлеченно чавкающим Тальке и Баксу.
Насытились мы на удивление быстро. Видимо, призраки не страдают обжорством.
— Ну вот, теперь и поговорить можно, — заявил Бакс, утирая жирные губы тыльной стороной ладони. — Значит, так. Выдаю информацию в сжатом виде. Мне это, кстати, тоже полезно — а то что-то плохо с первого раза в голове укладывается. В общем, Энджи, начну с самого приятного… Мы-таки покойники.
— Сгорели мы там, в лесу, — тихо сказал Талька.
Я промолчал и только судорожно сглотнул.
— Но ведь мы… живые! — выдавил я наконец. — Думаем, разговариваем… едим… оладьи вот почти все сожрали…
— Это мы ТУТ живые… Почти, — ответил вместо Бакса Талька. — А ТАМ — мертвые. Мама, наверное, плачет…
Я представил себе состояние Инги. Господи! Три обгорелых тела…
— Ладно, Энджи, не раскисай, — Бакс тронул меня за локоть. — Ты хотел слушать? Так слушай. Дед утверждал, что есть некий «круговорот душ в природе и ее окрестностях». Вот мы в этот самый круговорот и влетели. Сгорели мы там, у нас — Талька правильно говорит.
Он немного помолчал.
— Думаю, не стоит объяснять — не наш это мир.
— А какой? — вяло поинтересовался я.
— А черт его знает! Параллельный, перпендикулярный или вообще этот… ортогональный! Какая тебе разница! Не у нас мы — и все.
— И теперь мы все время так будем… призраками?
— Э, нет, тут хитрая заковыка получается. Мы уже не совсем призраки. Мы, скорее, привидения. Призраки — тех не видно, не слышно, и жрать им не надо, как ты правильно заметил. Но эту стадию мы каким-то образом проскочили.
— Потому что сгорели, — снова подал голос Талька.
— Ну, и?.. — одновременно обернулись к нему мы с Баксом.
— Ну… там мы сгорели, от нас мало что осталось… а здесь — вот это получилось, — Талька постучал кулаком по стене, и кулак наполовину ушел в стену. — Там исчезло — а здесь приросло. Вот если бы мы по-другому умерли… ну, отравились бы, например… грибами… здесь бы нас и видно не было. Из-за того что тело — целое. Поначалу — целое… ТАМ. Труп, в смысле…
— Закон сохранения? — догадался я.
— Да, папа! — просиял Талька. — Я все не знал, как это лучше сказать — а ты сразу догадался.
— Так значит, у нас тут со временем будет нормальное тело?
Талька и Бакс кивнули.
А потом лицо Бакса изменилось, он повернулся к Тальке и настороженно спросил:
— Послушай, а ты откуда все это знаешь? Про тела, про закон сохранения… Дед-то ничего такого не рассказывал!
— Откуда? — растерялся Талька. — Не знаю… Оно как-то само получилось. Вроде всегда это знал…
Некоторое время мы ошарашенно молчали. Потом Бакс досадливо махнул рукой:
— А, ладно, одним чудом больше… После разберемся. Ты лучше слушай, Энджи. Значит, после смерти душа попадает в другой мир и там постепенно обрастает плотью. Отсюда и стадии: призрак, которого не видно — так сказать, голая душа; привидение вроде нас, и нормальный человек… или не человек.
— Стоп, Бакс! — перебил его я. — Тут у тебя неувязочка выходит. Если бы все так и было, этих воскресших покойничков во всех стадиях было бы везде хоть пруд пруди! Или они только здесь объявляются?
— Нет, не только здесь. Но далеко не все в этот круговорот попадают. Ведьмы, колдуны, экстрасенсы крутые — ну, и мы…
— А мы-то с какой стати?! Вроде не экстрасенсы и уж тем паче не колдуны…
— Черчек говорит — Дар у нас. У всех троих, и особенно — у Тальки. Вот только непонятно, где мы эту заразу подцепили…
— Бабка! — неожиданно осенило меня. — Та, что на хуторе померла! Я ж тебе говорил, ведьма она была, от нее-то к нам Дар и перешел!..
— Точно, бабка! — согласился Бакс. — Молодец, Энджи! Для привидения у тебя голова неплохо работает.
— Бабка, — как-то бесцветно произнес Талька и, видя наши недоуменные лица, указал мне за спину.
Прощай, прощай, и помни обо мне.
Его борода — как снег,
Его голова — как лен;
Он уснул в гробу,
Полно клясть судьбу;
В раю да воскреснет он!..
В. Шекспир
…С незапамятных времен, когда забытые гении ломали головы, сочиняя первые строки «Махабхараты», «Сказания о Гильгамеше» или «Нюргун Боотура», — с тех самых времен, а может быть, еще ранее, начали рождаться не совсем обычные дети. Нет, внешне-то они были совершенно нормальными — ели, спали, пачкали шкуры и пеленки, и рогов у них на лбу отнюдь не наблюдалось. Разве что нет-нет, да сквозило в их взгляде нечто такое, отчего не только их товарищам по играм, но и многим взрослым становилось не по себе.
И язык такие детки совершенно не умели держать на привязи — молчит дитя, молчит, и вдруг как примется вещать не своим голосом о том, что грядет, или что происходит в соседней деревне, а то и вообще неведомо где… и лишь через месяц докатывалась весть о нашествии варваров или смене династий…
Шалости шалостями, а ведь сбывается…
И не только это водилось за необычными чадами — обидит кто малолетка, а после животом с полгода мается или вовсе богу душу отдает. Хоть и богу, а жалко — душа ведь своя, разъединственная!
И то еще бывало, пойдет такой ребеночек в лес за ягодами — ягод не принесет, зато расскажет, как выходили к нему из чащи три здоровенных волка, и как они играли все вместе в разные детские игры. Родители, понятное дело, не верят, смеются. Чадушко — в слезы. Идемте, мол, покажу — и шел, и показывал, и волосы у взрослых дыбом вставали…
Росли странные дети, вырастали, влюблялись, становились в свою очередь родителями — и рождались у них наследники, тоже зачастую довольно странные. Да только скоро сказка сказывается, а все остальное — помедленнее происходит. Мало кто из таких детишек успевал дожить до совершеннолетия, а уж тем паче — до старости. Обычно считалось, что тело ребенка облюбовали злые духи для своих душных шалостей, и духов сих надлежит изгнать, а лучше — истребить.
И истребляли. Зачастую вместе с ребенком.
А выжившие — наиболее скрытные или наиболее удачливые — искали в себе новое, неведомое, и иногда находили; искали себе подобных — и тоже иногда находили; делились опытом, летали на шабаш или как оно там у других народов прозывается, книги тайные писали да читали, а то и веселились изрядно — когда кругом свои, чего бояться-то?..
Добро творили, и зло творили. Творили вроде поровну, как и все люди, да только злое — оно заметнее…
Ну а со временем обнаружилась у ведьм с колдунами (как звало их простонародье) еще одна интересная особенность. Для обычного человека после смерти три пути есть: вниз, вверх и по кругу — когда душа его в чужое тело вселяется. Обычно — в ребенка новорожденного или еще не родившегося. Правда, памяти у простой души немного, и начинает ребенок жить как бы заново. А у Ведающих — не так. Переносится душа его после смерти в мир иной — и не в верхний там или нижний, а в действительно иной. Такой же, как наш… вернее, такие же, как наши — да не совсем. И начинает жить там по-новому, поскольку Дар умершему память при переходе сохраняет. Там и тело себе новое выращивает — по мере того, как разлагается его прежнее тело в прежнем мире. И тело это Ведающий может вырастить по собственному усмотрению — не обязательно копию предыдущего. Некоторые даже специально жизнь зверями проживают — плодя сказки о говорящих зверях, не глупее человека. А с чего ему глупее быть — с того, что звериный облик на новую жизнь приглянулся?
Так вот, проживают они еще одну жизнь в ином мире, помирают — и душа обратно к нам возвращается. И опять все сначала — тело новое выращивать… А пока не вырастил — привидение привидением, люди от него шарахаются да крестятся; потому и прячутся призраки от глаз людских по руинам да чащобам, что при их-то способностях не так уж и трудно…