Я оглядела комнату, что-то вид ее меня сегодня не вдохновлял, может, устала, а может уже пора менять обстановку. На кухне дела обстояли не лучше – гора посуды в раковине поджидала еще с позавчерашнего дня, посудомоечная машина сломалась, жизнь от этого стала совсем неприятной. Я отыскала в шкафу чистый стакан и полезла в холодильник в надежде на сок. Не тут-то было – в холодильнике ожидала только висящая на веревке мышь, со свешенной набок головой.
– Анна Дмитриевна, у вас опять закончились продукты и жрать нечего! – Подняв голову, истерически сообщила она и опять свесила голову.
– Без тебя вижу, – буркнула я.
В первый раз, когда я увидела эту картину, орала как полоумная, а прооравшись позвонила подруге, купившей это чудо техники в одной из колоний требуя объяснений. Наташка удивленно хлопала глазами, слушая мои вопли, потом покрутила пальцем у виска. Но не прошло и пяти минут, как она появилась на пороге моей каюты и, ни слова не говоря, прошествовала в кухню. Такое ощущение, что я могла придумать что-то подобное! Наташка рванула дверь холодильника, мышь подняла голову, выдала эпитафию по поводу того, что жрать нечего и снова затихла. Сначала Наташка тоже заорала и захлопнула холодильник, но быстро взяла себя в руки и с любопытством открыла дверцу. Подруга долго щупала четвероногое, а после сообщила, что волноваться нечего – мышь, к сожалению, не настоящая. Меня это возмутило – еще не хватало, чтобы эта дрянь оказалась настоящей!
Потом, после второй чашки кофе Наташка припомнила, что когда покупала холодильник, ее предупредили, что он с сюрпризом, а какой сюрприз, Наташка не уточнила, чем едва не довела меня до инфаркта. После я привыкла к мыши и уже не обращала внимания на ее мерзкие выходки.
Я громко хлопнула дверью холодильника и налила воды из-под крана, клятвенно пообещав себе завтра же посетить продуктовый склад и разжиться едой, направилась в свою комнату. Не раздеваясь, рухнула на кровать, завернулась в лежащий бесформенной грудой плед, как в кокон. Конечно, завтра я об этом пожалею, форма безнадежно изомнется, но сегодня на это наплевать.
…Он снова оказался почти на самом дне мусорной ямы. Сколько он здесь лежит? День? Два? Вечность? Он посмотрел на свой распоротый живот и порадовался тому, что скоро сдохнет. То последнее выступление на арене под оглушающий вой толпы было самым трудным. Он хорошо помнил, как девять раз подряд оказывался победителем, но в последней, десятой схватке, против него выставили профессионала. Но даже его раб почти победил. Победа, а вместе с ней и свобода была настолько близка, что он уже чувствовал ее солоноватый привкус крови на разбитых губах. Но свободным верить нельзя! Никогда, ни на секунду! Профессионал выхватил из высокого ботинка маленький нож, и полоснул по животу вымотанного боями раба. Раб почти не почувствовал боли, когда маленький нож тонким лезвием прорезал кожу и мышцы. Надсмотрщики под веселое гиканье толпы оттащили истекающего кровью раба с арены. Подволокли к краю мусорной ямы и сбросили вниз.
И вот он лежит здесь, крепко сжимая руками разрезанную кожу, и с благодарностью ожидает прихода той, что спасет и успокоит навсегда, той, которую давно привык считать единственной, способной освободить. Он так долго думал о ней. Представлял, какая она. Если это женщина, а она должна быть женщиной по определению, скорее всего, она очень красива и молода. Почему и откуда взялось это ощущение, он сказать не мог, но очень хотелось, чтобы это было так.
По всему выходило – не должен он выжить. И он ждал. Долго. Господи! Да за что же это?! С такими ранами не живут! Но Она обманула и на этот раз…
Вселенная раздвинулась, и он полетел в пустоту беспамятства лишь для того, чтобы вернуться в подвал и увидеть, как то, что совсем недавно было им самим, мечется в горячечном бреду на раскиданной соломе. Он отрешенно наблюдал за собой, паря где-то под потолком у зарешеченного окошка. Почувствовав чье-то присутствие, оглянулся, и увидал рядом с собой Ее – ту, которую ждал так долго. Как она была красива – белая светящаяся кожа, светлые волосы, беспорядочными локонами спадающие на плечи, печальные глаза в бирюзу и ласковая улыбка, легкие, чуть развевающиеся одежды, светящиеся изнутри тихим успокаивающим светом, он потянулся к ней.
«Ты пришла! – радостно приветствовал ее он и добавил капризно, – Где ты была так долго? Я уже давно жду тебя!»
«Женщинам свойственно опаздывать», – ласково ответила она, потрепав его по спутанным волосам.
«Пошли отсюда, – попросил он, поежившись, – мне здесь холодно и страшно!»
«Куда ты собрался идти?» – она удивленно вскинула брови.
«Как же так? – с обидой спросил он, – Я же должен умереть, почему это, – он покосился на истерзанное тело, – до сих пор дышит?»
«Ты принял меня за ту, другую», – понимающе покачала головой она.
«А ты разве не Она?» – огорчился он, понимая, что его в очередной раз провели самым наглым образом.
«Нет, Влад, я не Она. Она меня послала к тебе сказать, что для тебя еще рано», – печально ответила она.
«Ты назвала меня по имени? – удивился он, – Почему?»
«Потому что тебя так зовут, ты разве забыл?»
«Я не мог забыть. У меня нет имени!» – заупрямился он.
«Конечно же есть, – с улыбкой проговорила она, – ты просто забыл, но это ничего, я тебя сейчас поцелую и все пройдет».
Она действительно потянулась к нему и коснулась прохладными губами лба, он закрыл глаза, так хорошо ему еще никогда не было, он улыбнулся, пытаясь подольше продлить это ощущение спокойствия.
«Мне нужно уходить, а тебе пора возвращаться», – сказала она через некоторое время и отстранилась.
«Но я не хочу, – попытался он удержать ее, хватая за легкие одежды, – побудь со мной еще немножко, хотя бы минутку», – выклянчивал он.
«Не хмурься так. Скоро все кончится, все наладится, вот увидишь, – пообещала она, держа в теплых ладонях его руки, – надо только немного подождать».
«А ты не обманешь?» – с надеждой глядя в ее глаза, спросил он.
«Я никогда не обманываю», – ласковая улыбка снова осветила ее лицо.
«Подожди, – все еще надеясь ее задержать, позвал он, – кто ты? Как тебя зовут?»
Но она уже растаяла, превратившись в легкое облачко.
Он с тоской посмотрел вниз, ему не хотелось возвращаться, там было слишком больно. Тот, внизу, слабо заворочался и застонал, он был слишком одинок и несчастен, и бросать его показалось нечестно. Еще раз тоскливо вздохнув, рванулся вниз…
Глава 2
Я проснулась под противный визг видеофона. Кому интересно не спится в такую рань? Сегодня же выходной!
– Пошел вон – я сплю! – сообщила я мигающему разноцветными огнями аппарату, он тут же заткнулся. Я сонно усмехнулась и, лениво перевернувшись на другой бок, закрыла глаза. Я уже почти задремала, когда видеофон зашелся с новой силой, заставив меня подскочить на кровати.
– Чего надо, а? – недовольно поинтересовалась я, включая экран. Оттуда на меня смотрело строгое лицо Лисы.
– Ты еще спишь, – констатировала она.
– Естественное состояние человека в такую рань, тем более, что у него выходной! – парировала я, широко зевнув.
– Ты что, забыла? – в голосе Лисы послышались обиженные нотки.
– А что я должна помнить? – ответила я вопросом на вопрос. Видно мое недоумение отразилось на лице, потому что Лиса решила облегчить мне жизнь.
– Мы же собрались лететь на Землю, – напомнила она, – кутить!
– Вот черт, – промямлила я, – Извини, я думала, это будет завтра.
– Тебе надо поменьше работать! – укорила она меня. – Ладно, через сорок минут на стартовой площадке. Не опаздывай, а то улетим без тебя.
Я выключила связь и побрела в ванну. Лиса права, график работы у меня напряженный, и я часто в силу профессии и семейного положения, точнее отсутствия такового отказываюсь от положенных мне выходных. Мой начальник иной раз с тоской замечает, что если я, не дай Бог, захочу взять все свои выходные, то он меня года два точно не увидит. Приняв душ и выпив кофе, я подхватила дорожную сумку, которая всегда стоит собранной на случай непредвиденных обстоятельств, отправилась в сторону ангарного отсека.
…– Ты посмотри-ка, – услышал он над собой изумленный возглас, – выжил! Слышь, Герд, сгоняй за хозяином!
Раб открыл глаза и воззрился на своего недавнего палача склонившегося над ним. Сколько раз за свою жизнь раб слышал эти слова, не сосчитать.
– Живуч ты, однако, – весело и уважительно похвалил его надсмотрщик, – после такой обработки, которую тебе устроили, мало, кто выживает. Я твою одежонку принес, – он кинул на подстилку ворох лохмотьев, – на, прикройся.
Раб, с усилием преодолевая слабость, осторожно сел и потянулся к тряпью. Выудив из него то, что когда-то было штанами, натянул на себя. Тело на каждое движение отзывалось болью, но уже не резкой, как в начале, а тупой, ноющей. От слишком резвых движений по спине потекло что-то горячее. Пот или кровь? А какая разница. Очередь дошла до рубахи, жмурясь от соприкосновения ткани со вскрывшимися ранами, он все-таки справился и с этим.
– А мы уж думали – издохнешь, – вещал стоящий рядом, с любопытством наблюдая за процедурой одевания, – ты целую неделю в горячке провалялся, мы с Гердом уж хотели пристрелить, да хозяин не позволил.
– Почему? – прохрипел раб, не узнавая своего голоса.
– Что – почему? – не понял надсмотрщик.
– Почему не пристрелили? – хмуро переспросил раб.
– Да я ж тебе, дурню, объясняю – хозяин не позволил. Ты ему благодарен, должен быть, он же тебе жизнь оставил!
– На что она мне? – горько усмехнулся раб.
– И действительно, – пробормотал надсмотрщик, – такая житуха незачем. Но, ты сам должен понять, дело-то хозяйское.
Пришел хмурый хозяин, сам осмотрел раба, зло сплюнул и приказал сперва оттащить к лекарю, а после в общий барак, на работы не выпускать, кормить два раза на дню и как можно скорее подготовить к отправке на продажу.
И раба оттащили, идти сам он не мог. В комнате с белыми стенами и круглыми углами было прохладно. Посередине комнаты стоял высокий стол на толстых ножках, поблескивая полированным металлом в нестерпимо ярком свете лампы. Раба заставили снова раздеться и лечь на этот самый стол, запястья и лодыжки прихватили широкими кожаными петлями, надежно привязывая несчастного к столу. Холод стола немедленно пробрался под кожу, замораживая голый живот и грудь, заставляя мужчину мелко дрожать.
– Прекрати трястись! – приказал откуда-то сверху густой бас, раб замер и осторожно повернул голову, кося глаза на говорившего. Человек оказался на удивление небольшого роста, одетый в клетчатую рубашку и штаны, поверх которых был повязан кожаный фартук. – Что вы мне его сюда приперли?!
– Так, хозяин приказал…
– Хозяин приказал, – хмыкнул обладатель баса, – а мыть здесь все после этого отребья хозяин не приказывал? Как я потом, по-вашему, здесь телят буду смотреть?! Или вы хотите, чтобы у меня весь молодняк вымер? На этом же заразы больше, чем на моих ботинках! Что стоите, олухи, рот ему заткните, а то орать сейчас начнет!
– Он не начнет, – возразил один из надсмотрщиков.
– А если не начнет орать, то зубы выкрошит к черту, я ж ему всю спину вскрывать собираюсь! Как его потом беззубого продавать? – не дал сбить себя с толку обладатель фартука.