Еще Элина вспоминала, как заботились в Красном Замке о чистоте, как непрерывно дымили трубы, как лесорубы без передышки возили дрова в длинный сарай и прачки, выбиваясь из сил, стирали и сушили, стирали и сушили…
Сперва Ленлин слушал, не перебивая, — все ждал, когда девушка доберется до главного, когда поведает о свирепых наклонностях Прекрасного Принца, о великой битве… ну и прочее в таком духе. Однако Элина размеренно говорила и говорила о таких малозначительных подробностях, как невероятная чистота в каморках для пленниц, о чудодейственном бальзаме, которым за сутки исцелили ссадины на лице и ногах пленницы… Честно говоря, поэта не слишком интересовала истина, он хотел бы отыскать в повествовании Элины хоть мельчайшие подробности, соответствующие куплетам, которые бард уже успел сложить. Но девушка не поведала ровным счетом ничего, хотя бы отдаленно напоминающего высокопарную песнь Ленлина.
Еще меньше беглянка могла рассказать о схватке. Она страшно перепугалась, когда не сумела попасть кубком в глаз Лорду. Была уверена, что он ненадолго ослепнет, когда ему в лицо выплеснулось вино, но Алхой и не открывая глаз перехватил ее руку… а после поймал на лету стрелу. Поймал на лету стрелу! Хотя этот юноша в черном… «Корди», — напомнил Ленлин… Да, хотя Корди находился в десятке шагов, это была не излетная стрела! А потом они стали драться, и Элина уже ничего не понимала, потому что она не разбирается в воинском ремесле. Правда, один раз она успела ударить Алхоя кувшином. Девушка отчетливо помнит, что кувшин был наполовину полон, вино хлюпало внутри, а во время удара красная струя выплеснулась ей на руки… Прекрасный Принц ужасно разозлился, замахнулся ножом… да, у него в это время был нож, сперва щит, потом нож… Элина решила, что Лорд Тьмы успеет ударить, но не успел, потому что Корди проткнул его насквозь, и меч сломался. Вот и все.
— Ну а о чем они говорили? — устало спросил Ленлин. Он уже отчаялся вытянуть из свидетельницы хоть какие-нибудь красочные подробности. — Ведь они что-то говорили? Хотя бы Корди? Ну, там, к примеру, «Прими смерть, мерзкое отродье Тьмы!» или «Погибни, злобный душегуб»?
Элина отрицательно покачала головой.
— Ну хоть что-то они говорили?
— Алхой спросил: «Кто ты такой?», а Корди ответил: «Я волк».
— А, — догадался Ленлин, — это ты со страху не расслышала! Корди убил волка-оборотня в Раамперле. Наверное, он сказал что-то вроде: «Отправляйся за волком, злобный Лорд».
— В Раамперле меня продали слугам Прекрасного Принца, — вспомнила Элина, — как странно… Кажется, я и прежде видела Корди, но не могу припомнить, где и когда. Расскажи мне о нем!
И Ленлин принялся пересказывать то немногое, что он знал о Корди, и то многое, что уже успел сочинить. Разумеется, самым интересным местом повествования была победа над волком-оборотнем. Услышав, что волком оказался работорговец, Элина оживилась и поинтересовалась, как звали злодея? Под каким именем он жил в городе? Этого Ленлин не помнил, зато красочно описал, как Корди отдал несчастному старцу — последней жертве волка — награду, назначенную магистратом Раамперля.
— Это поступок, достойный настоящего героя, — торжественно заключил поэт, — воистину, доброе дело, на какое способны немногие. И для баллады полезно. Герой не только повергает отродье Тьмы, он бескорыстно творит добро! Отсюда легко вывести мораль — добро исходит от добра. Тот, кто сотворил хотя бы небольшой благой поступок, множит Свет, ибо Тьма отступила на шаг. От всякого хорошего поступка Круг становится чуточку светлей, и, несомненно, всякое доброе дело сторицей возвратится гораздо большим добром. Сотворивший добро — окажется вознагражден стократ!
Элина только вздохнула, ей не верилось, что Корди, отдавший богатство незнакомому старику, получит взамен хоть медный шульд. Но как знать! Их мир — он на то и Круг, что все в нем вертится, и оборачивается, и возвращается к истоку. Как знать, чем обернется для Корди история со стариком…
* * *
Нельзя сказать, что Ойрик провел первую операцию с оглушительным успехом, но прибыль вышла солидная. Старик купил оптом груз барки, а затем в течение недели перепродал рабов-северян владельцам соседних клеток и приезжим покупателям. Раамперльские работорговцы, конечно, видели хитрости Ойрика насквозь, но не стали протестовать. Да и какой смысл? Формально старик был ни при чем, за него старались городские бузотеры и бездельники. Связываться с такими себе дороже — а лицемерный старикан всегда мог кликнуть их на помощь, благо время от времени устраивал для них пирушки. Приличным торговцам претило связываться со швалью, репутация дороже, а Ойрик, бывший раб, человечишка без принципов и чести — этот мог себе позволить.
Потому работорговцы сделали вид, что ничего не случилось, и скупили северный товар у Ойрика. Тот снова истратил толику барыша на угощение праздных лоботрясов (это все видели), а часть — на взятки должностным лицам города (это уже делалось втайне, но торговцы-то догадывались).
Старик оказался хитрым, цепким и предприимчивым дельцом. Он ничего не забывал, ничего не упускал из виду, всегда знал, когда обратиться с просьбой, а когда, напротив, надавить… Пегого он полностью подчинил своей воле, бывший разбойник боялся слово поперек сказать.
Старик то хвалил помощника и сулил грядущие выгоды, то напоминал о былых подвигах. Особенно часто говорил об орденской шишке, о человеке, которого Пегий избил на въезде в Раамперль. Ойрик разузнал о пострадавшем все, что только можно было. Пару раз сходил к лекарю, который пользовал членов братства, жаловался на боли в спине. Слово за слово — старик вытянул у лекаря сведения об избитом человеке, выяснил имя: добрый Бремек.
Наконец, когда партия невольников была распродана и у Ойрика с Пегим выдалось свободное время, старик завел опасный разговор:
— Помнишь орденского, которого ты отметелил?
— Еще бы не помнить… ты мне раз сто о нем напомнил.
— Я был у лекаря. Твоему дружку стало лучше.
Пегий вздохнул. Он бы удавил старика да сбежал — но куда? В Раамперле ему нельзя оставаться, слишком часто его видели при Ойрике, сразу заподозрят. К тому же, сказать откровенно, Пегому у старикашки было неплохо. Крыша над головой, надежный источник дохода… и опять же — Пегому всегда нравилось бить людей. На службе в невольничьем ряду случаи предоставлялись частенько. Бывшего воришку смущала злоба Ойрика, сам-то Пегий был не таким бессердечным и оказывался вполне удовлетворен, если случалось разбить кому-нибудь нос. Но старик вечно говорил об увечьях и смертях… Невероятное дело — Пегий пару раз вступился за невольников, мол, негоже портить товар. Лишь напоминание о выгоде могло смирить кровожадного старикашку…
— Он мне не дружок. Если бы не ты, я бы не знал, как его звать.
— Если бы не я, он бы давно знал, как звать тебя! — старик пристукнул тростью. — И, будь спокоен, едва встанет на ноги, кинется искать обидчиков.
— Да этого орденского всей толпой отходили, он и не вспомнит, — буркнул Пегий. Этот аргумент он уже приводил и знал, что услышит в ответ.
— Вот именно! Он запомнил только первого! Кто это был, а? Не знаешь? Уже забыл? А вот он вспомнит. Он охотник, понял? Его нарочно прислали, чтоб изловить нашего волка, вот он и злится, что благородный юноша, мой спаситель, его опередил. Ну-ка, подумай, на ком Бремек собирается сорвать злость? Ни одно злое дело не остается безнаказанным, если его не выполнить с умом.
— Ну ладно. Что ты предлагаешь? — Пегий сдался. Он давно понял, что у старика что-то на уме.
— Ничего нового! — Ойрик сделал постное лицо и всплеснул желтыми морщинистыми ладонями. — Только довести до конца то, что ты неудачно начал. И на сей раз действовать толково.
Лекарь жаловался старику, что Бремек, к сожалению, совсем плох. Телом он окреп, но стал заговариваться. Как-то лекарь слышал: ловчий считает, что благородный юноша, избавивший Раамперль от оборотня, виновен в двойном убийстве. Это Ойрика не устраивало. Одно дело, когда тебя спасает бескорыстный герой, который затем завещает немалое имущество… совсем иначе выглядит, если место в невольничьем ряду, домик и серебро тебе вручил убийца. Такой же зверь, как и волк, которого он прикончил. Такой же зверь! Ай-яй-яй, как нехорошо!
Феттах медленно шагал через лес вслед за звуками побоища. Над головой стрекотали птицы — опускались на ветки и снова взлетали, листва и куски коры осыпались под их лапами, движение в верхнем ярусе леса сопровождалось шорохом и хлопаньем крыльев. Любопытные волчата сновали в кустах, серебристыми призраками пересекали столбы света, косо пронзающие пространство между древесных стволов. Потом запахло смертью, мясом и кровью, волчата тревожно настораживали подвижные уши, из глоток вырывалось урчание, движения молодых зверей стали резче, быстрей.
Деревья расступились, и Феттах вышел на поляну, сплошь усыпанную ковром перьев. Багровые в дневном свете, кровавые лужи пятнали пушистую поверхность. Среди этого пестрого мягкого ковра, как острова в море, простерлись мертвые тела — лошади, седоки, волки. Волчата кинулись вперед, обгоняя Лорда Тьмы. Жадно урча, принялись рвать и терзать мертвецов. Щенки всегда голодны, но здесь поживы хватит всем. Потом, набив животы, они примут человеческий облик и станут, смеясь, примерять окровавленные кольчуги и изодранные в клочья камзолы мертвых людей. Что с ними поделаешь, не могут без игры…
Феттах огляделся — здесь все мертвы, на вопросы никто не ответит. Издалека доносится шум схватки… люди из Красного Замка все еще держатся. Повелитель Зверей пошел быстрей, ему пришло в голову, что опьяненные кровью хищники не пощадят ни единого из подручных Прекрасного Принца и вопросы по-прежнему задать будет некому. Он просто не подумал о масштабах бойни — его твари забудут обо всем посреди этакого обилия крови, они обезумеют от ран и азарта битвы… Оставив волчат терзать тела на поляне, Лорд Тьмы двинулся в лес — туда, где все еще продолжалась схватка… Он торопился — возможно, придется вырывать необходимого свидетеля из клыков взбесившихся зверей… Сбоку едва слышно прошелестели листья. Кто другой, возможно, не расслышал бы шороха сквозь шум битвы, но Феттах обернулся. Волчонок с мечом бежал рядом. Перехватив взгляд Повелителя Зверей, щенок взмахнул оружием и тявкнул. Феттах чуть заметно кивнул. Парнишка — слишком человек, он не бросает игрушку и сумел преодолеть влечение, не остался у кровавой добычи. Зато он не бросил господина, это хорошо. Как жаль, что они взрослеют…
Лорд шагал через лес, идти было легко, потому что люди Прекрасного Принца проложили широкую тропу, выломали кустарник и свалили тонкие деревца. Потом они отступили, а звери шли следом. Там, где красные приняли бой, остались десятки задушенных, разорванных собак. Потом — люди. Их трупы образовали линию, перед которой громоздились окровавленные останки волков, образуя высокий серый вал. Поверх серых меховых бугров, будто камни в зарослях мха, громоздились медвежьи туши. Крупные звери ломились на выставленные копья, умирали и падали на врагов, разрушая строй красных, — уже издыхая, рвались сжать человека в смертельном объятии. Когда оборонительные порядки оказались проломлены, вассалы Прекрасного Принца побежали. После этого они были обречены. Потом возвратились птицы. Кружили над беглецами, нападали, криками звали хищников…