Они не видели, как из тоннеля в пещеру ввалился Пустотник Даймон. И очень хорошо, что не видели, потому что такого Даймона они не видели никогда.
Пустотник был пьян. Никто так и не узнал, что именно послужило причиной опьянения: настойка Красного корня, дурман смолы йикининки или горькая смесь прошлого с настоящим.
Это было неважно.
Даймона трясло. Он метался по пещере, натыкаясь на стены, рот его неестественным образом растянулся до ушей, открывая острые белые зубы; и кожа толстой шеи пошла складками и начала шелушиться, напоминая скорее чешую. Потом он упал на колени, судорожно вцепившись в оставленную Солли кожаную куртку; плотная кожа треснула в его скрюченных пальцах, и этот звук, казалось, пробудил к жизни прежнего Даймона.
– Мальчики… – прошептал он, запрокидывая голову к каменному небу пещеры и мучительно хрипя, – бегите, мальчики… дальше бегите… Не могу больше, не удержу!… Старый я… старенький… Ах ты, тварь…
Шепот захлебнулся, и острые кривые когти располосовали куртку с поразительной легкостью. И стены пещеры отразили низкий, страшный рык.
Стар был Пустотник. Чудовищно стар.
Чудовищно.
* * *
…Сквозь кусты Сигурд Ярроу увидел знакомого бродягу, на этот раз соизволившего натянуть короткую тунику из грубой ткани, и рядом с ним – Солли.
Увидел – и не удивился.
Чуть поодаль, тихо ворча, сидели недовольные волки, а Изменчивый что-то горячо втолковывал бродяге, размахивая руками и поминутно тыча в сторону пещеры. Бродяга же со всей присущей молодости самоуверенностью пожимал плечами, морщился и наконец указал на свой тюк со спрятанным оружием – дескать, не волнуйтесь, отобьюсь в случае чего!…
Сигурд хотел было выйти и силой уволочь несговорчивого самоубийцу – для его же блага! – но тут случилось нечто странное.
Самый молодой из волков неожиданно вскочил, насторожив узкие уши и скалясь чужой, мертвой ухмылкой; затем глаза зверя приобрели оттенок мутного зеленого стекла – и волк прыгнул на спину Солли, подминая Изменчивого под себя!
Стаю словно пружиной подбросило. Ярроу готов был поклясться, что перед прыжком он услышал тихую заунывную мелодию, тягучую и похожую на вой, но сейчас ему было не до выяснения подробностей. Волки рычали, рычали на своего вожака; Вайл, покорная Вайл, исходила слюной, с ненавистью глядя на Солли, а Изменчивый в волчьем обличье стоял, прижимая передними лапами к земле непокорного зверя, дерзнувшего на неслыханное, и недоумение билось в таких человеческих глазах большого волка!
В следующую секунду бродяга резко нагнулся, хватая Изменчивого за холку и заднюю ногу, и с поразительной легкостью швырнул матерого волка в растущие неподалеку кусты дикого шиповника. Солли взвыл, обрушившись в колючую поросль, – и Сигурд одновременно с Зу вылетел на поляну.
Синяя сталь меча описала смертоносную восьмерку, и салар даже не успел удивиться, почувствовав, что возносится ввысь. Рука с мечом была намертво зажата в цепких пальцах бродяги, и Сигурд понял, что летит, летит вперед головой, а еще через секунду понял, куда летит.
Шиповник оказался на редкость колючим, его шипы мгновенно вцепились в широкий плащ и одежду салара еще похлеще, чем пальцы бродяги, а Зу свернулся в боевой узел между рычащими волками и пришельцем и шипел, – но почему-то шипел на волков, полностью игнорируя происходящее с людьми.
Сигурд и не подозревал, что его удав умеет так шипеть. Зу яростно бил хвостом, его тело свивалось в самых немыслимых вариантах, и еле слышная мелодия, исходящая из зарослей на другом конце прогалины, вступала в неясное противоречие с шипением огромной змеи; и стая замерла.
Стая перестала рычать.
Тихий холодный смех пронесся над поляной – Сигурд вздрогнул, услышав его, – и мерцающее, голубоватое облачко выплыло из кустов, медленно сгущаясь и принимая человеческие черты.
Бледный Господин – «варк» на калльском наречии – одернул свой балахон и снова рассмеялся.
– Я не знал, что такая змея может противостоять Зову, – сообщил он бродяге, нагнувшемуся над своим тюком. – Впрочем, я никогда и не видел столь больших змей. Она поистине заслуживает уважения… Да и ты, человек, тоже…
Варк почему-то избегал смотреть в сторону шиповника, где застыли Сигурд и Солли; но его взгляд, направленный на человека в тунике, был пристальным и оценивающим.
– Ты мне нравишься, человек. – Варк сделал шаг и снова остановился. – Ты достоин того, чтобы тебе открыли Дверь… Сегодня. Сейчас. Немедленно…
Бродяга выпрямился и выставил вперед руку с коротким, в локоть длиной, и очень широким лезвием, по краю которого шла тусклая гравировка. В левой он сжимал другой такой же нож – или что там у него было? – но держал его вдоль предплечья, так что клинок был скрыт и плохо различим.
– Хорошее оружие, – с видом знатока заявил варк, приближаясь. – Руби, парень… руби, не стесняйся…
Он прыгнул вперед, и бродяга выбросил перед собой правую руку. Острие вошло в живот варка, но тот не обратил на него ни малейшего внимания, словно нож разрезал ночной туман, а не живую плоть. Собственно, эта плоть и не была живой…
Ладони Бледного Господина легли на лицо бродяги, запрокидывая тому голову, и тогда лезвие второго ножа отразило свет молодого ущербного месяца, робко вышедшего на небо. Лезвие было необычно серым и блестящим, и серебристые блики заиграли на нем, когда нож вошел в тело варка.
Варк кричал. Он кричал, как кричит смертельно раненный человек, он выл, всхлипывал, он корчился на земле, а тело его горело призрачным, желтым огнем без дыма; и через минуту лишь обугленный труп лежал на поляне, лежал и казался одной из теней надвинувшейся ночи.
Солли первым выбрался из шиповника. Стая, повизгивая, ползла к нему на брюхе; самой последней ползла жалобно поскуливавшая Вайл, но Изменчивый даже не посмотрел в их сторону.
Он смотрел на бродягу. Сигурд встал рядом с Солли и открыл рот, собираясь выпалить все накопившееся за время сидения в колючках, но тут кусты снова раздвинулись, и на прогалину буквально выпал шатающийся Даймон.
– Мальчики! – радостно прохрипел он, увидя Изменчивого и салара. – Все, мальчики, все… все в порядке… Справился! Сам справился!… Значит, могу еще… Шалишь, тварь, не выйдешь… Пошли домой, мальчики, дома хорошо… дома бесы сидят… дома…
Бродяга неожиданно пригнулся и пошел мягким, звериным шагом по кругу, держа Пустотника в центре. Сигурд собрался было вмешаться, но его остановил взгляд Пустотника, прикованный к идущему человеку.
Сияющий, счастливый, безумно усталый и одновременно торжествующий взгляд…
…А потом они обнимались, хлопая друг друга по спинам и плечам, бормоча нечленораздельные фразы и целуясь по-мужски невпопад; а Солли и Сигурд стояли, переглядываясь, и чувствовали себя полными идиотами.
Наконец Даймон успокоился и вспомнил о них.
– Знакомьтесь, мальчики, – Пустотник указал на бродягу, укладывавшего свои странные ножи обратно в тюк. – Марцелл. Бес. Видимо, тоже последний…
Парень по имени Марцелл повернулся к Сигурду и одобрительно оттопырил большой палец.
– Хороший удар, – сообщил он, кивая на меч Сигурда. – Просто отличный удар. Мне очень понравилось…
– Я промахнулся, – уныло буркнул Ярроу. – И нечего издеваться.
– Почему – издеваться?! – удивился тот, кого звали Марцеллом. – И ничего не промахнулся! Ты меня убил. То есть как бы убил… понарошку… Считай, что мне опять повезло…
– А это… – хмуро заявил Солли, выдергивая очередную колючку. – Я имел в виду – в шиповник-то зачем?! Тоже понарошку?!
– Нет, – серьезно ответил Марцелл. – Шиповник – всерьез. Эти гады его почему-то терпеть не могут. Третьего дня заметил…
* * *
…Даймон и Марцелл, про которого Пустотник сказал, что тот – бес, шли впереди и шумно предавались воспоминаниям.
Солли и Сигурд уныло тащились за ними, и пережитое тяжким грузом лежало на их плечах. Солли очень расстраивался из-за бунта стаи. Он прекрасно помнил, как сам растворялся во властном потоке Зова; он не винил волков, плетущихся следом и ждущих неизбежного наказания от оскорбленного вожака, но былая ненависть в горящем взгляде Вайл преследовала Изменчивого по пятам. Зов зовом, но ведь это сидит в каждом из нас и в любую секунду готово выплеснуться наружу, неукротимым потоком захлестывая кричащее сознание… Варк лишь помог, подтолкнул спящего Зверя… Давно ли он сам бросался на Ярроу, плача злыми слезами бессилия? Кажется, вечность прошла… и действительно – прошла…
Сигурд поначалу пытался прислушиваться к разговору Даймона с новоявленным бесом – это, значит, с Отцом, что ли?! – но разобрать ничего не смог и бросил это бессмысленное занятие. Он шел, незряче глядя перед собой, и вновь и вновь прорывался сквозь кусты, взмахивал мечом, летел в шиповник; и смеялся надменный Бледный Господин, впуская в себя бесполезный клинок, и горел от второго удара, удара этого молодого, веселого парня, совершенно обычного, земного, своего…
Своего?!
Марцелл неожиданно замолчал и повернулся к Сигурду, внимательно глядя ему в лицо, – только не в глаза, а рядом и чуть мимо. Тяжелый взгляд, но не такой как у Даймона, а такой, какой был у наставника Фарамарза во время учебных боев…
– Ты мне не веришь, – отчетливо произнес Марцелл и вздохнул. И даже не вздохнул, а так! – набрал полную грудь воздуха и процедил его сквозь сжатые зубы. – Ты мне не веришь. Тебе нужен маскарад. Варку ты веришь – еще бы… туман, алые зрачки, неуязвимость… А мне не можешь. Ну хочешь – руку отрублю? Или ты мне отруби… Сигурд неверующий…
– Руку не надо, – помолчав, сказал Сигурд. – Дурость все это… Ответь на вопрос, Марцелл, – там, в Пенатах Вечных, они почему-то не хотят отвечать… Что было в начале? – нет, не в самом начале, а тогда еще, когда бесы были гладиаторами в Согде? Я так понимаю: арена, зрители, а они дерутся… Арена – понятно, зрители – понятно, дерутся – плохо понимаю, но в общем – ясно… А все вместе – не понимаю… Как это – драться на арене для зрителей? Сможешь объяснить – поверю, что ты бес.
Марцелл долго не отвечал, переводя взгляд с Ярроу на Солли, и желваки играли на его крутых скулах. Сигурд уже пожалел о сказанном, потому что чувствовал – сунул пальцы в живое, в кровь и мясо, в самое-самое… Но обратного пути не было.
– Объясню. Но потом не скулите… Стань сюда… нет, левее… а ты – сюда…
Солли послушно встал напротив Сигурда и посмотрел на Марцелла. Тот внезапно поднял голову, и его узкие глаза, похожие на суровые бойницы, распахнулись и обрушили на Изменчивого и Девятикратного небо – блеклое, выгоревшее, горбатое небо… а потом песок запорошил им глаза, и подбадривающие вопли огромной, немыслимой толпы накатились и растворились в жарком шелесте…
Срез памяти
Начало. Согд. Право на смерть
Желтый песок арены, казалось, обжигал глаза. Я поморгал воспаленными веками и медленно двинулся по дуге западных трибун, стараясь оставлять центр строго по левую руку. Я был левшой. Некоторых зрителей это почему-то возбуждало.
В центре арены бесновался бес. Хороший, однако, каламбур, не забыть бы… Аристократы ценят меткое словцо, и похоже, сегодня вечером я выпью за чужой счет… Бес протяжно выл на высокой, режущей слух ноте, взбрыкивал окованными сталью копытами и без устали колотил себя в оголенную волосатую грудь. Он уже разодрал себе шкуру в кровь шипами боевых браслетов, и их гравировка покрылась тусклым, запекшимся пурпуром. От когтей, равно как и от хвоста, отказались еще в Старой Эре, потому что их крепления вечно ломались, когти слетали с пальцев, а хвост больше путался в собственных ногах, чем подсекал чужие. После какой-то умник придумал шипастые запястья, и тогда же ввели узкий плетеный бич с кисточкой на хвосте – для сохранения традиций. Новинки прижились, бич так и прозвали «хвостом», но многие бесы все же предпочитали нетрадиционное оружие. Я, например, предпочитал, и ланисты нашей школы слова никогда поперек не говорили… А хоть бы и говорили… Я махнул рукой в адрес впавшего в амок беса, и солнце на миг полыхнуло по широкой поверхности моей парной «бабочки». Трибуны загудели от восторга, я незаметно поморщился и сделал еще один шаг. Второй тесак болтался на поясе, и мне было лень его доставать. И так сойдет…