– Ты это почувствуешь, если захочешь, мой мальчик, – улыбнулся жрец. – Только нужно узнать момент смерти, подготовиться к нему. Тело смертного угасает, и над ним появляется облачко… Облачко ясности… Облачко чистоты, прозрачности. Ты наклоняешься к нему, тянешь в себя, вдыхаешь его… И сила пронизывает твои мышцы, тебя словно тянет ввысь, ты… Ты становишься всесилен… Достаточно принять чужую силу один раз – и ты уже сам начинаешь к этому стремиться. И с каждым разом все получается проще и проще.
– Ты опять ворожишь над кровью, шаман? – В ворота святилища ступил низкий, широкоплечий дикарь, сжимающий в руке толстое копье с тяжелым каменным наконечником. С шеи вошедшего свисало длинное ожерелье, плотно набитое медвежьими и волчьими клыками. Из-за спины местного вождя выглядывали еще двое лохматых охотников.
– Приветствую тебя в храме всесильной Аментет, номарх, – поклонился Изекиль, после чего махнул рукой на ученика. – Иди, выброси его и искупайся в реке, пока кровь не засохла.
– Пришло время сельди, шаман, – заявил вождь. – Нам пора идти в море на лов. Ты должен пообещать нам спокойную воду, без штормов и враждебного ветра.
– Это нетрудно испросить у богов Дуата, номарх, – пожал плечами Изекиль. – Но сперва нужно сделать так, чтобы они услышали меня. Мне нужна жертва.
– Зачем мне сельдь, шаман, если ею некого будет кормить?! – повысил голос дикарь. – Ты все время требуешь жертвы и жертвы! Люди не успевают вырасти и получить обещанные тобою милости, как ты норовишь уложить их на свой стол! Духи прежнего шамана были не так исполнительны, но и не так кровожадны!
– Я не прошу именно твоих людей, номарх. Ты можешь напасть на соседей, захватить пленников и привести их мне.
– Как я могу на кого-то напасть, если ты иссушаешь наш корень, шаман? – скрипнул зубами. – Наш род с твоим приходом более не растет. Ты исполняешь любые просьбы, шаман, но берешь такую плату, что желания теряют смысл! Почему ты не хочешь принять от нас волов, оленей, шкуры? Хочешь, я приведу тебе лося?! Возьми его, возьми всего себе. Но пообещай нам спокойное море и не отнимай у нашего рода сильных охотников!
– Лосиная жертва призовет лосиных богов, – спокойно возразил Изекиль. – А они не услышат твоих просьб. Коли тебе жаль охотников, то отдай богам кого-нибудь из стариков. Всесильная только порадуется такой жертве…
Неожиданно откуда-то издалека прозвучал протяжный звук рога. Спустя некоторое время – еще и еще раз. Вождь, прислушиваясь, покачал головой.
– Я еще приду к тебе, шаман, – сказал он. – Я уже не верю, что нашему племени нужны твои боги.
– Смертным не дано выбирать, номарх. Смертным надлежит смиряться с волей всемогущих.
– Посмотрим, – перекинул копье в другую руку дикарь и решительно развернулся.
– Посмотрим, – согласился с ним Изекиль.
Служитель Небесного храма тоже давно сомневался, нужно ли ему это крохотное племя. Всего пара сотен семей, меньше полутысячи смертных. Изекиль так и не смог построить настоящий храм в честь всесильной Аментет: дикари не умели возводить здания, а сам жрец не проходил такого учения. Как, впрочем, он не умел и выделывать лен, ковать ножи и топоры, вырезать статуи и еще многое другое, что делали в Небесном храме бесчисленные мастеровые. Он так и не смог возвысить культ богини: дикари мало общались с соседями, и слава о всемогущем шамане за несколько лет так и не разошлась дальше, нежели на два перехода вверх по реке. Он не смог накопить силу: смертные слишком редко приносили жертвы. Иногда у жреца появлялось ощущение, что за минувшие после пробуждения годы он потерял больше силы, нежели приобрел.
На холм поднялся мокрый, трясущийся от холода Тилбур.
– Ну что, приходили к тебе духи реки, мой мальчик? – не скрывая ехидства, поинтересовался Изекиль.
– Н-нет, учитель… – замотал головой мальчишка. – Т-т-только мальки к-крутились.
– Это хорошо, – кивнул жрец. – А ты не знаешь, что может означать протяжный рев, словно олени зовут друг друга на бой? Сейчас вроде не время для гона.
– Наверное, меняльщики из мира духов приплыли, – предположил ученик. – Давно не появлялись. Они привозят бусины цветные, иглы тонкие, но камня крепче, нити длинные, крюки. На поляне перед излучиной складывают. Мы забираем, а им мед несем, камушки желтые прозрачные, что море выносит, мясо копченое. Они опосля забирают и назад плывут.
– Бусины, говоришь, привозят? – заинтересовался Изекиль. – Вот, значит, они тут откуда… А где поляна с излучиной, ты знаешь? Покажи, хочу на духов этих посмотреть. Может, знакомого кого разгляжу…
Служитель всесильной Аментет появился на длинной песчаной косе, когда дикари уже уносили предложенные торговцами товары, выставляя взамен выжженные раскаленными камнями из цельного ствола дубовые колоды с медом, туески с каким-то более мелким товаром, пахнущие дымком корзины, застеленные крапивой. Нельзя сказать, чтобы появление шамана сильно ободрило вождя – но когда смертный понял, что тот не претендует ни на какую долю, глава племени сразу успокоился. Решение же ненавистного поклонника кровавых духов остаться с товарами даже обрадовало дикаря.
– Ты скажи, предков мы чтим, шаман, – попросил напоследок вождь. – По обычаю, с приплода осеннего пиво варим, с приплода весеннего мясо печем, да всех по именам вспоминаем.
– Передам, номарх, – пообещал Изекиль, поджал ноги и уселся рядом с колодами прямо на песок. Шаги дикарей постепенно затихли в кустарнике, а примерно через час жрец услышал плеск весел.
Вопреки его надеждам, на стремнине показался не корабль, связанный из папирусных лент, а всего лишь небольшая лодка. Однако это была не дикарская долбленка, а плоскодонка, с надставленными на высоту локтя дощатыми бортами. Гребцы обходились без уключин, гребя обычными лопатообразными веслами – но каждый из них имел тунику из парусины, перехваченную на поясе ремнем с медной пряжкой; волосы были чисты, расчесаны и укреплены расшитыми цветной нитью тряпочными лентами. Из оружия Изекиль увидел легкие боевые топорики на длинных ручках и плетеные щиты. И это уже точно доказывало, что он имеет дело не с дикарями, а с кем-то из торговцев с Зеленого моря.
– Глянь, братва, – приподнялся со скамьи один из гребцов. – Никак, вонючки немронские невольника нам за бисер отдать хотят? Кормить, что ли, нечем?
– Какая разница? – хмуро ответил другой. – На весла посадим. До Аджакии не сдохнет, и ладно.
Плоскодонка с разгону выскочила на песок, гребцы начали выпрыгивать на берег, оставляя деревянными сандалиями глубокие следы. Изекиль поднялся, двинулся навстречу.
– У тебя руки-ноги нормальные? – требовательно поинтересовался первый из гребцов. – Ты понимаешь мою речь?
– Где ваш хозяин? – спросил в ответ жрец.
– Согни локоть… – Гребец пощупал его мышцы, потом полез в рот осматривать зубы. Этого Изекиль вынести не смог, перехватил его за ладонь и быстро повел мизинцем правой руки от запястья к плечу. Потом обошел смертного и остановился перед следующим:
– Где ваш хозяин?
– Ты понимаешь нашу речь, дикарь? – удивился голубоглазый торговец со шрамом на виске.
– А-а-а! – зашелся в крике первый из гребцов, поняв наконец, что рука перестала ему подчиняться: не опускается, не сгибается в локте, и только пальцы продолжают слабо шевелиться. Прочие торговцы моментально схватились за топоры, пока еще не очень понимая, с кем нужно сражаться.
– Нет-нет… – Изекиль поднял палец и покачал им из стороны в сторону. – Никаких битв. Или вы везете меня к хозяину, или я превращу вас в жаб, а потом подожду, когда он приплывет узнать, что случилось.
– Это колдун, колдун! У меня рука окаменела! Рубите его, братва, это колдун!
Крики несчастного возымели прямо противоположное действие – гребцы попятились, косясь на свою лодку.
– Давай так, – предложил тот, что со шрамом. – Мы заберем твои товары, а там к хозяину и поплывем. Лады?
– Да будет так. – Изекиль повернулся к первому гребцу и опять быстро провел по руке мизинцем – но теперь от запястья к плечу: – Хватит орать. Иди, работай…
И забрался в лодку, выбрав себе место на второй от кормы скамье.
Выменянные товары торговцы загрузили в середину плоскодонки, где между скамейками имелось свободное место, после чего столкнули глубоко просевшую лодку на воду и, взявшись за весла, стали выгребать против течения. Стараясь держаться русла, гребцы прошли одну излучину, вторую, третью, пересекли мелководный плес. Там, над омутом за еще одной отмелью, мирно покачивалась громадина мореходного корабля – не меньше чем полусотни локтей в длину и двадцати в ширину. Пузатое судно, сшитое из положенных внахлест досок, было не нильским, однако Изекилю уже доводилось видеть такие, и не раз.
– Шарданы, – тихо пробормотал он. – Морской народ, проклятый Великим.