Человек моргнул, а Креатин вырвался‑таки из лягушачьей головы.
Глава 13
Вместо страха, почувствовала обречённость и странную, непреодолимую тоску.
Я ведь почти поверила в добрые намеренья этой парочки, а они… Они ничем не лучше других. Обычные люди без стыда и совести. Удивляться тут совершенно нечему, а раскисать – некогда.
С хладнокровием, достойным матёрого киллера, нащупала мокрое платье и запихнула его на дно мешка. С горечью ощупала юбку: как в такой бегать – ума ни приложу. Зря послушалась Косаря и оставила джинсы в лачуге, надо было просто одеть их под платье. Впрочем, это уже неважно. Если начну вспоминать все свои ошибки, никогда отсюда не выберусь.
Добротные деревянные створки ставень действительно не поддались, даже не дрогнули, когда попыталась открыть. Вся надежда была на узенькую щель между ними – может удастся откинуть щеколду, запирающую снаружи?
Лезвие ножа с трудом вошло в щель, заскользило, но на середине встало мёртво. Если там и впрямь щеколда, то очень тугая, хотя, вероятнее всего, ставни всё‑таки забиты досками. К чему такая оборона? Ведь неудобно! И постояльцы вряд ли в восторге от пребывания в «гробу». Или это нововведение по заказу Хабыча? Чёрт, какая теперь разница?
Я подхватила заплечный мешок, прокралась к двери. Откинув щеколду, толкнула дверь, но ничего не произошло. Значит, её тоже закрыли снаружи. Что ж…
Опять попробовала применить нож, в этот раз получилось: через пять минут усилий, от которых испарина на лбу выступила и ладошки вспотели, снаружи негромко ухнуло. Оказалось, закрыли меня не на щеколду, а на небольшой деревянный засов, который выпал из пазов и благополучно шмякнулся об пол.
Я замерла на пороге, всматриваясь в темноту и вслушиваясь в окружающие звуки. К счастью, никто не проснулся. Более того, за соседней дверью зазвучал раскатистый молодецкий храп. На него тут же откликнулся ещё один «голос», с другого конца коридора.
Окно в коридоре мне не понравилось, несмотря на то, что открыть его просто – ставни заперты изнутри. В надежде, что всё‑таки удастся выйти через дверь, на цыпочках двинулась к лестнице. Внизу тускло мерцал свет.
Я пригнулась, воровато спустилась на несколько ступенек и разочарованно выдохнула. Увы, в комнате, которая совсем недавно кишела выпивающими и жующими людьми, теперь похрапывала пара мужиков. Не пьяницы, помощники трактирщика. Придётся прыгать…
Мне удалось бесшумно вернуться в коридор второго этажа и отпереть ставни. В лицо ударил сырой прохладный ветер, окружающая темнота чуть расступилась – на небе не осталось ни тучки, зато звёзды казались необычайно крупными и яркими. На их фоне даже толстый месяц смотрелся тускло и непрезентабельно.
Я глянула вниз: до земли метра четыре, и ничего, что могло бы смягчить паденье – просто голая, вытоптанная земля. Ладно, прорвёмся.
Перекинув ногу через подоконник, на пару секунд зажмурилась. Чёрт, а если сломаю что‑нибудь? Шею, например… Нет. Всё, что могло, со мной уже случилось. Без особой уверенности, пошарила ногой и всё‑таки нащупала небольшой уступ. Покрепче ухватилась руками за подоконник, опёрлась ногой на уступ и перекинула вторую.
Храп внезапно прекратился. Спина мгновенно покрылась потом, коленки задрожали так, что нога едва не сорвалась.
– Спокойно, Настя… – прошептала сама себе. – Спокойно. Всё хорошо будет. Ты ещё вернёшься в этот трактир… на танке. И объяснишь всем, что девушек из другого мира обижать нельзя. А сейчас нужно прыгать.
Легко сказать, а вот сделать… Всё‑таки переоценила свою храбрость. Да и цифра в четыре метра только на словах кажется маленькой, а когда болтаешься, держась за подоконник потеющими пальцами. И ещё котомка эта за спиной… Чёрт! Нужно было верёвку из простыни связать, а не воображать себя человеком – пауком. Ведь действительно что‑нибудь сломаю! Нет, даже при наличии верёвки, идея – дрянь. Надо лезть обратно. А вот завтра, на привале, сделаю вид, что живот прихватило, уйду в кусты и не вернусь. Хабыч с пособником ведь не знают, что я в курсе их планов!
Чёрт, а если меня свяжут? Нет, не посмеют. Связанной привлеку слишком много внимания. Любой встречный – поперечный определит во мне добычу и попытается отбить. Или примет меня за жертву бандитов и попробует спасти, впрочем, это вряд ли. В любом случае, их двое, рисковать они не будут.
Я уже начала подтягиваться, в решимости во что бы то ни стало влезть обратно, как сильный порыв ветра хлопнул ставнями. Пальцы разжались от болевого шока, зато голос, от того же шока, пропал. Я приземлилась с беззвучным криком.
Второй крик, уже осознанный, смогла сдержать сунув в рот кулак. Боль в правой ноге была невыносимой! Даже звёздочки перед глазами заплясали. Чёрт бы побрал этот проклятый мир, этот вонючий трактир и этот… ветер!
Будто по закону подлости, за стеной послышалась возня, вдалеке затявкала собака, а из ближайшего сарая вырвалось издевательское «И – и-и!».
– Ну я вам устрою… Армагеддон местного разлива! – сквозь зубы пробормотала я. Злость чуть приглушила боль в ноге, с трудом, но всё‑таки удалось подняться.
Изредка опираясь на раненую ногу, допрыгала до сарая. Дверь оказалась открыта, внутри обнаружились две лошадки: одна рыжая и потрёпанная – собственность ни то Хабыча, ни то возницы, и чёрная, как смоль, – либо хозяйская, либо кого‑то из постояльцев.
Как нормальная современная девочка, обращаться с лошадьми не умею. Ездить – тем более. Знаю только, что сзади подходить нельзя, иначе копытом припечатает.
И всё‑таки я решилась приблизиться к рыжей. Та сперва потянулась губами к протянутой руке, но, не обнаружив никакого угощения, больно цапнула. Ну и что же делать? Пешком я даже до ближайшего леса не доковыляю.
– Помочь? – вкрадчиво спросил кто‑то.
Крик застрял в горле, мозг взорвался паникой. Я резко обернулась, готовая сразиться с тем, кто посмел встать между мной и свободой, но нога предательски подогнулась и я рухнула на землю.
Дверной проём загородила огромная мужская фигура. В полумраке лица не различить, но я и так чувствую – скалится, подлец. Конечно, ему легко улыбаться! Вон какой здоровый! И сильный, поди, как пара быков.
– Не подходи, – глухо прорычала я. – Живой всё равно не дамся!
Человек заржал. Но не громко, а тихонечко так… будто совсем не собирался меня выдавать. Смех показался знакомым.
– Настя, ты чего? Головой стукнулась?
Несколько секунд ошарашено хлопала ресницами, потом пришла к выводу – да, стукнулась. Причём до сотрясения и полной потери разума. И всё‑таки спросила:
– Косарь?
– А кто ж ещё?! – хохотнула фигура и сделала шаг вперёд.
Я, наконец, смогла рассмотреть лицо: широкое, довольное, щедро покрытое щетиной.
– Косарь…
– Признала‑таки! – расплылся парень, осторожно подхватывая на руки. – Я, между прочим, за тобой пришел.
– Косарь!
Я обхватила массивную шею руками и замерла, с трудом сдерживая слёзы. От Косаря пахло сыростью, потом и грязью. Жилетка, которой он так гордился, куда‑то делась. Парень тем временем деловито пощупал мою ногу, тут же поясняя:
– Пришел я, значит, в эту деревню. Смотрю на трактир и размышляю – где же тебя разместили. И тут раз, окошко открывается, из него вываливаешься ты. Я хотел подбежать, поймать, да не успел. Потом подумал – подходить близко нельзя, ты ж сперва заорёшь и уж опосля признаешь. Да и интересно стало, чё дальше сделаешь…
Слова Косаря вызвали лёгкую досаду – я что, на цирковую обезьянку похожа? Но вслух сказала о другом:
– Нам уходить нужно. Но пешком не смогу, нога болит.
– Да понял я, понял… Только верхом на этой, – Косарь кивнул на рыжую лошадку, – далеко не уедешь. Придётся брать чёрную.
– Но… Она ведь… чужая.
– А рыжая, стало быть, своя? – беззлобно усмехнулся парень. – Успокойся, Настя. Хабыча этим всё равно не накажешь. Такие как он даже в проруби не тонут. К тому же, сейчас совсем неважно чью лошадь брать – завтра сюда горанцы придут.
– Так быстро?
– Ага, – пробурчал парень, вновь ссаживая меня на землю. Седлать лошадь, когда у тебя на шее девушка висит, действительно трудновато. – Они мчатся, как ужаленные. Будто не в войне, а тараканьих бегах участвуют.
– А нам‑то что делать?
Косарь заметно помрачнел, ссутулился. После сказал невесело:
– Бежать нужно. И от торговца этого, и от архиепископа, и от горанцев. Ни от кого добра не будет. Теперь сами по себе живём, сами по себе ищем.
– А как же я? – спросил третий голос, в проёме показалась ещё одна мужская фигура.
Я невольно подпрыгнула и едва не заорала. Косарь развернулся резко, в звёздном свете глаза блеснули злостью, в руке появился нож. Казалось, ещё мгновение и Косарь бросится на внезапного гостя. Тот и сам это заметил – отступил на полшага и заметно растерялся. И хотя темнота скрывала лицо, я могла поклясться – у человека дрожат губы. Чёрт, а если он сейчас закричит?
Но тот не закричал, наоборот – зашептал торопливо:
– Эй, да вы чего?.. Я же ничего. Это же я. А вы. Да вы…
Деревенский верзила резко остановился и выдохнул.
– Что? – взвизгнула я.
– Настя, познакомься! – парень выбросил руку, поймал худосочного парнишку и заставил того, описав приличную дугу, предстать пред мои очи. – Это Креатин!
Я прищурилась. Парнишка оказался невысоким, худым и бледным. Лицо чуть вытянутое, брови вразлёт, тонкий птичий нос. Зато губы пухлые, мясистые. Короткие чёрные волосы вьются красивыми, крупными локонами. Простая деревенская одежда категорически не сочетается ни с лицом, ни с фигурой, ни с осанкой. На пугале комплект «рубашка плюс шаровары» смотрелся бы на порядок лучше.
– И откуда он взялся? – осторожно спросила я.
– После расскажу, – сверкнув зубами, сообщил парень. А Креатин снова попятился, на меня глядел с несвойственным простому селянину высокомерием.
Украсть чёрную лошадку оказалось гораздо легче, чем взгромоздить меня в седло. Я отчего‑то сразу потяжелела килограммов на десять, стала угловатой и напрочь утратила гибкость. По крайней мере, так говорил Косарь. Наконец, парень пристыковал меня к лошади, взял несчастное животное под уздцы и повёл прочь от трактира.
Копыта громко хлюпали, утопая в дорожной грязи. В ночной тишине этот звук почему‑то напоминал об упырях, русалках и прочей нечестии, но никак не о конокрадах. Вот и славненько!
Новый приятель Косаря тащился сзади, познакомиться поближе не пытался. То ли мы ему не интересны, то ли… решил проявить такт, дать возможность пообщаться наедине. А может просто стесняется?
Я сосредоточенно жевала губы – за прошедший день почти убедила себя, что Косарь не вернётся, теперь прошлая обида боролась с радостью, а нужные слова старательно обходили язык. Наконец, нашла в себе силы сказать:
– Прости меня. И спасибо… спасибо, что вернулся.
Взгляд деревенского здоровяка стал странным, на мгновенье будто остекленел.
– Ты решила, что я обиделся и ушел? – в голосе Косаря прозвучала боль.
Сердце пропустило удар, потом ещё один. Я во все глаза глядела на приятеля. Тот горько ухмыльнулся и начал рассказывать о том, что произошло на самом деле.