Обрадованный Вонгыр сжал ее в медвежьих объятиях, и приподняв, собирался повалить на землю. Острая железячка скользнула по веревке на штанах незаконнорожденного сына старшего соратника. Оставшись без поддержки, штаны сбежали вниз, открыв взору волосатые ноги, бледные ягодицы и много чего интересного.
Зрители заржали от восторга.
Воспользовавшись заминкой противника, Александра вырвалась из захвата и откатилась в сторону, попутно загнав железку глубоко под траву.
Покрасневший Вонгыр, поддерживая одной рукой штаны, второй попытался ударить Алекс. Она легко уклонилась, чуть подправив полет тяжелого тела, и выставила ногу.
Противник упал, штаны снова слетели. Зрители неистовствали. Даже Чжанчол хохотал, стирая слезы с покрасневших глаз.
Вонгыр хотел подняться, опираясь на руки. Александра бросилась на него, ударив всем телом, перевернула на спину и, зажав руку в замок, заставила взвыть на этот раз от боли.
Он попытался встать, Алекс еще сильней вывернула руку.
Вонгыр бешено вращал покрасневшими от боли глазами:
— Убью! Слышишь, я тебя убью. Ты у меня кровью умоешься!
— Эй, почтенный Чжанчол! — крикнула Александра. — Долго еще нам валяться? А то пацан все хозяйство отморозит.
— Хватит! — закричал ключник, с трудом справляясь с хохотом. — Ты победил, Алекс!
Александра легко пружинисто вскочила, и наклонившись к покрытому угрями лицу, прошептала:
— Очередь займи, придурок!
Саша Дрейк попыталась бы просто избить парня. А вот Алексу уже было важно, чтобы месть была адекватна проступку.
Не скрывающий слез Вонгыр подхватил штаны и пошел прямо на смеющуюся толпу. Люди расступились, не глядя на вчерашнего кумира.
К Александре подскочили слуги, крестьянские парни, даже почтенные отцы семейств. Каждый норовил похлопать ее по спине, сказать что-то типа: «Ты не реально крут и т. д.»
Алекс не стала наслаждаться сиюминутной славой. Растолкав болельщиков, она подошла к ключнику.
— И где моя коза?
Чжанчол посмотрел на нее долгим, оценивающим взглядом. Теперь в старческих глазах уже не было смеха.
— Вон, привязана к колышку. Хочешь, возьми вместо нее три медяка?
Александра покачала головой.
— Хочу козу.
— А я помогу ее разделать, — предложил кто-то из слуг.
— Пожарим мясо на костре! — подхватил второй.
Алекс подошла к белой козочке, мирно пощипывающей травку.
— Право слово, не знаю, нужна ли кому такая жестокость? — спросила она у притихших парней.
В наступившей тишине Александра повела упиравшееся животное по дороге в деревню.
Вина и пива на столах оставалось еще достаточно много, поэтому происшествие с козой забылось быстро.
Алекс поймала несущегося в припрыжку мальчика лет семи.
— Слышь, малый, помоги мне.
— Ты Алекс? — в свою очередь спросило любознательное создание.
— Алекс, Алекс. Так поможешь?
— Это ты Вонгыра побил? — продолжал расспросы малолетний журналист.
«Ну, ни фига себе! Высокоскоростной Интернет да и только», — подумала Александра и задала вопрос, поставивший пацаненка в тупик:
— Ты меня проводишь до дома Лохуна? Или нет?
Мальчишка собрался спросить еще что-то, но Алекс уже шла в деревню.
— Стой! Алекс! Стой! Я покажу.
Крестьянские дома представляли собой срубы из тонких бревен, для тепла обмазанных глиной.
— Вот тут он живет, — мальчишка указал на покосившиеся ворота.
— Спасибо, — поблагодарила Александра. Она и на Земле была вежливой девочкой. Пацан хмыкнул, но остался стоять.
— Эй, хозяева, есть кто-нибудь! — крикнула Алекс.
В доме послышался шум, и на покосившееся крыльцо вышел Лохун.
— Алекс? — удивился мужчина. — Тебе чего?
— Вот козу привел, — сказала Александра, — Владей.
— Откуда она у тебя? — насторожился Лохун.
— А тебе не все равно? Я ее не украл.
— Ты выиграл борьбу! — догадался крестьянин. — Побил Вонгыра!
— Выиграл, — скромно согласилась Алекс. — Коза моя, и я тебе ее дарю. Ну, рассуди, куда мне на конюшне козы?
— Я не могу принять твой подарок, — заупрямился Лохун.
— Боишься Мирамо? А о дочке ты подумал?
Крестьянин колебался.
Александра наклонилась и прошептала:
— Скажешь, что купил ее у меня за четыре медяка.
— У меня нет таких денег! — зашипел Лохун.
— Но старший соратник об этом не знает, — подмигнула Алекс.
Гости стали съезжаться к обеду. Когда барон Токого вернулся с обхода полей, где он вместе со старейшинами деревень молился о ниспослании урожая, все приглашенные уже были в замке.
Баронесса представила Сайо золовке. Молодая, привлекательная женщина с золотой брошью в виде герба сегунов Канаго холодно кивнула девочке и потеряла к ней всякий интерес.
«Не очень то и хочет она со мной знакомиться», — подумала девочка, проходя в большую, светлую комнату, где уже собралось несколько десятков женщин. Как заметила Сайо, ее платье не выделялось на фоне нарядов других дам.
Празднование дня цветения риса у богатых землевладельцев шло совсем не так как в бедном Гатомо-фами. Мужчины во главе с хозяином замка пировали в одном помещении, женщины в другом. Между ними располагался зал, предназначенный для танцев и бесед.
Сайо усадили в самом конце длинного стола, уставленного разнообразными кушаньями. Вместо водки здесь подавали дорогое виноградное вино с далекого юга. Девочка пригубила из любопытства и нашла вкус очень приятным. Однако она не выпила за время застолья и половины бокала.
— Не нравится вино? — спросила полная соседка.
— Я еще слишком молода для него, — скромно ответила девочка.
Толстуха сразу потеряла к ней интерес. Сайо была жутко разочарована. И здесь благородные дамы вели точно те же разговоры, что и жены соратников в Гатомо-фами. Хвалились детьми, обсуждали наряды, сплетничали о знакомых и незнакомых.
Заметив, что кое-кто из женщин вышли из-за стола, девочка покинула говорливых соседок и отправилась рассматривать картины на стенах.
Возле одной она задержалась надолго. Увидев знакомую, к ней направилась дочь рыцаря Бадуро соседа Гатомо. Заметив, что Сайо внимательно рассматривает рисунок, она спросила:
— Нравится?
— Не очень, — ответила та, радуясь возможности поговорить хоть о чем-то кроме: «Родила, вышла замуж, купила, изменила, умерла».
— Посмотри, на картине очень тщательно прорисованы детали одежды, пейзаж, а лицо женщины словно маска. В нем нет жизни. Впрочем, это характерно для живописцев южной школы…
— Ты в этом разбираешься, Сайо-ли? — удивилась собеседница.
— Немного, — не смущаясь, ответила девочка. — Бывшая супруга моего опекуна увлекалась исскуством. Кое-что узнала у нее, кое-что из книг. Я заметила, тут большинство картин южной школы.
Не обращая внимания на робкую попытку знакомой отойти, Сайо подхватила ее за рукав и буквально подтащила к другой картине.
— Вот взгляни. То же самое, — замечательный пейзаж, можно рассмотреть каждую травинку. Но жизни нет…
— Что же тебе нравится, юное дитя? — Раздался приятный женский голос.
Сайо обернулась. На нее внимательно смотрела Айора, стоявшие за ней женщины затихли.
— Картина в углу, — ответила девочка. — Старик у потока.
— Покажи, — попросила женщина. И разноцветный табунок благородных дам потянулся вслед за ними.
— Вот, — протянула руку Сайо. — Скорее всего, школа сегуната Думмо. Картина или очень старая, или написана в старинной манере.
Айора взглянула на хозяйку замка. Пожилая баронесса важно кивнула сложной прической.
— Продавец уверял, что ей лет двести, и она действительно из Думмо.
— Как ты определила?
— Манера письма, — девочка наслаждалась вниманием окружающих. — Пейзаж и детали нарочито размыты. Фигура старика бесформенна, зато лицо прописано удивительно живо.
— Ты неплохо разбираешься в живописи, — похвалила ее придворная дама и, обернувшись ко всем, громко сказала:
— Прошу всех, кто не хочет танцевать, пройти в зал.
Таких набралось человек пятнадцать.
— Предлагаю устроить состязание! — громко сказала Айора. — А это — наш приз!
Она подняла над головой красивое ожерелье из серебряной проволоки, украшенное нефритовыми цветами и жемчугом. Женщины восхищенно заохали.
— Пусть каждая, кто хочет получить его, напишет короткое стихотворение. Чтобы все было честно, листы не подписывать и класть в эту вазу. Бумага и чернила уже на столе.
Нарядно одетая служанка негромко ударила в серебряный колокольчик, перевернув песочные часы. Дамы толпой бросились к столам, где часть блюд уже убрали.
Сайо опустила листок в числе последних. Колокольчик прозвенел во второй раз, и баронесса с важной гостьей удалились для подведения итогов.
Пока одни женщины писали стихи, другие танцевали или сплетничали за пиршественным столом, всем было весело.
Претендентки на обладание ожерельем с нетерпением ожидали возвращения судей.
— Мы отобрали три стихотворения, — объявила баронесса.
— Вот первое из них: «Осень печали»
Осенние печали
Вздыхаю: чем больше чувство любви,
тем больше потом тоска.
К тому же еще и ветер с луной наполнили осенью двор.
От спальни моей, как назло, вблизи звуки стражи ночной.
Ночь за ночью лампа горит,
и седеет моя голова.
Слушательницы зашептались. Сайо стихи понравились. Она уже запаслась бумагой, чернилами, и примостившись в углу, быстро покрывала листок знаками скорописи.
Дождавшись тишины, баронесса продолжила:
— Еще мы посчитали достойным вашего внимания вот это. Называется «Цветок».
Твоя листва — из яшмы бахрома —
Свисает над землей за слоем слой.
Десятки тысяч лепестков твоих,
Как золото чеканное горят…
О хризантема, осени цветок,
Твой гордый дух, вид необычный твой
О совершенстве доблестных мужей
Мне говорит.
Его Сайо не стала записывать.
— И, наконец, третье стихотворение. К сожалению, автор не указала название:
Он на глазах легко меняет цвет,
И изменяется внезапно.
Цветок неверный он,
Изменчивый цветок,
Что называют — сердце человека.
— Мы хотим, чтобы победительницу нашего соревнования выбрали те, чьи стихи не вошли в этот список, — сказала Айора. — Поэтому авторов я прошу покинуть нас.
Под пристальными взглядами проигравших три женщины вышли в зал для танцев. Сайо прислонилась взмокшей спиной к стене. Две другие женщины бросали на девочку уничижительные взгляды.
А по залу чинно ходили пары. Великолепный оркестр играл «танец колосьев». Нарядно одетые кавалеры придерживали дам за талию и, раскачиваясь, шли по кругу.
Заметив новых девушек, к ним устремились двое молодых людей. Не обратив никакого внимания на Сайо, они попытались пригласить двух других конкурсанток. Но девушки в ответ не очень вежливо огрызнулись. Парни пожали крылатыми плечами в парадных сикимо и отошли, обмениваясь нелестными отзывами о странных девицах.