* * *
Очищенная луковица упала в миску с водой. Плюх!
Клёна вытерла локтем слезящиеся глаза, повернулась к Нелюбе и сказала:
— Да прям так он тебя и пустит!
Спор между подружками тянулся уже две миски репы и миску лука. Девушки чистили овощи и едва не оборот препирались о том, пустят ли их выучи, стоящие на страже каземата, поглядеть на кровососа, томившегося в одной из клетей.
— А я попрошу! — с жаром говорила девушка. — Ильгар там нынче, он парень незлобивый!
Цвета рассмеялась:
— Да уж, Ильгар только и ждёт, когда ты придёшь попросишь. И уж вовсе не кровососа казать будет.
Девушки прыснули, а Нелюба залилась жаркой краской.
— Сходи, сходи. Он давно, небось, тебя дожидается. Там в казематах кутов темных мно — о-ого, — продолжала насмешничать Цвета. — А Ильгар парень видный, можно и не краснеть.
После этих слов смеялись уже в три голоса.
— Они там, вроде, по двое стражу несут, — задыхаясь, вымолвила Клёна. — Не иначе, Цвета, и тебе идти придётся.
— Да ну вас! — топнула ногой Нелюба. — Трусихи! А я бы вот сходила, поглядела. Чего его бояться, он же…
— …лицом пригожий такой, — перебила Клёна и девушки снова закатились хохотом.
— Да не Ильгар! Вот же заладили! Я про кровососа вам! Чего его бояться? Он в темнице заперт и весь в наузах. А поглядеть‑то, страсть как любопытно!
Цвета хихикнула:
— Так и скажи, по Ильгару сердце истомилось. Поверю я, что ты на кровососа идешь любоваться.
Подружка снова залилась румянцем, однако отступать не подумала:
— Ну, давайте сходим? Коли я одна пойду — стыдоба ведь. А ежели втроем, может, пустят?
Девушки переглянулись.
— Не пустят, — убежденно сказала Цвета. — Нипочем не пустят. Но… сходить‑то и впрямь можно. Давайте, как стемнеет?
…Ночь принесла с собой снегопад. Мороз стоял уже не такой трескучий. Клёна смотрела в отволоченное окно на медленно падающие снежинки, куталась в шаль и досадовала сама на себя — зачем согласилась идти с подругами? Мало страху натерпелась летом, на дереве сидючи?
Снова разболелась голова, захотелось лечь на лавку, свернуться калачиком и ни о чем не думать. Подступала к горлу привычная уже тоска. Ну, Цвета с Нелюбой, ладно — их любопытство гонит, а пуще прочего красивые статные парни, которых они хотят уговорить показать казематы. А ей — Клёне — зачем с ними идти?
Однако заставила себя. Обулась, набросила на плечи шерстяную накидку. Едва закончила собираться — в дверь поскреблись.
— Ну, долго ты? — глаза подружек горели от возбуждения.
Нелюба сжимала в руках светец.
— Так уж оделась.
Девушки двинулись в сторону лестницы.
— Не заплутать бы, — громким шепотом сказала через плечо Цвета. — А то будем до утра ходить…
— Не будем, я слышала, как Матрела служке новому объясняла, где в казематы спускаться, — ответила Нелюба и махнула рукой.
Они отправились дальше. Миновали несколько коридоров, один переход, потом спустились на нижний ярус, где располагались мыльни.
Клёна шла последней, и с каждым шагом ей отчего‑то становилось всё страшнее:
— Нелюба, Цвета, — жалобно позвала она подруг. — Давайте не пойдём…
Девушки оглянулись.
— Ты что? Забоялась? — с пониманием спросила Цвета. — Да ведь мы ничего запретного не делаем.
Как сказать. А, если Клесх узнает, куда падчерица ходила? Вряд ли возрадуется и уж точно не похвалит. А при мысли о том, что там, в кромешной темноте, спрятанные всего за несколькими дверьми, сидят Ходящие…
Ноги подкосились.
— Нелюба, Цвета! — снова взмолилась Клёна. — Ведь и нам, и парням нагорит. Нас‑то только поругают, а их высекут. Пойдёмте обратно! Лучше на пряже погадаем или на лучинке, или просто пошепчемся…
Подруги переглянулись. И Клёна с опозданием заметила, что обе от нетерпения едва не подпрыгивают. Конечно, парни их не пустят в казематы, конечно, велят уходить, но ведь не ради кровососа Нелюба с Цветой переплели косы и не от страха так рдели их щёки.
— Ступайте одни, а я лучше спать пойду, — стараясь ничем не выдать досады и обиды, сказала Клёна.
Подруги даже отговаривать не стали. Только Нелюба спросила:
— Тебе, может, светец отдать? А то заплутаешь…
— Нет, — Клёна покачала головой. — Не заплутаю, а вам ещё вниз идти.
— Ладно, — легко согласилась девушка. — Мы тебе завтра всё расскажем.
С этими словами они развернулись и отправились дальше, а Клёна, чувствуя себя одинокой и покинутой, побрела в обратный путь.
Зря она не взяла светец. Видать, не туда свернула, прошла по душной непроглядной темноте, споткнулась о ступеньки короткого всхода, поднялась по нему, потом миновала узкий коридор и ещё один всход, который упёрся в невысокую дверь.
Девушка осторожно потянула створку на себя. В открывшуюся щель ветер забросил пригоршню снежинок. Уф… Лучше уж снаружи пройти, чем по подвалам скитаться.
Клёна запахнула накидку и вышла на тёмный крохотный дворик.
Тук! Кха — а-ась!
— Ой… — девушка испуганно отступила, потому что отлетевшее полено едва не приземлилось ей на ногу.
И лишь после этого Клёна разглядела сквозь паволоку снежинок мужчину, коловшего дрова. Он как раз разогнулся и теперь смотрел в её сторону.
— Ты не знаешь, как выйти на верхние ярусы? — спросила девушка. — Я заплутала…
Мужчина одним ударом вогнал топор в чурбак, на котором колол дрова, вытер лоб, и ответил:
— Отсюда не выйдешь. Это внутренний двор, тут только дровяник. Ступай назад, мимо мылен пройдешь, повернешь налево и по всходу такому длинному поднимешься как раз на первый ярус. Дальше сама разберешься.
Она кивнула:
— Спасибо. А… не проводишь меня? — по чести сказать, плутать впотьмах было страшно.
— Нет. Работаю. Видишь, куча какая, — он кивнул на березовые чурки. — А ещё сложить надо.
Девушка посмотрела туда, куда он указывал, и лишь теперь заприметила возле стены сложенную вкривь и вкось нескладную поленницу.
— Батюшки! — Клёна рассмеялась. — Это что ж такое?
Мужчина посмотрел, куда она указывала, и пожал плечами:
— Что, что. Дрова. Не видишь как будто.
Девушка прыснула.
— Это кто ж такую страсть сложил? Ты?
Он подобрал с земли разлетевшиеся поленца и понёс их к кладке, неловко припадая на правую ногу.
— Я, а кто же ещё? Плохо?
Он оглядел дело своих рук, словно не понимая, что с ним не так.
— Тебя разве не учили дрова складывать? — удивилась Клёна. — Давай, покажу.
Дровяник был — страх что такое. Чуть пальцем ткни, весь развалится. Клёна быстро разбросала поленья.
— Гляди, по бокам вот так, решеткой их укладываешь, чтобы держались, а середку вот эдак — сперва острым кверху, а новый ряд — острым книзу. Тогда не рассыплется. Понял?
Он кивнул:
— Понял, — и с улыбкой протянул ей полено. — У тебя хорошо получается.
Клёна рассмеялась. Каков хитрец!
Но обратно в свой покой идти не хотелось, а тут — живая душа. Хоть поговорить. Да и дрова она уже давно не складывала…
С неба, медленно кружа, падал снег. На маленьком дворике было темно и тихо.
— А ты что же не спишь? — спросила девушка, укладывая новый рядок. — Наказали что ли?
Мужчина ответил:
— Наказали. Меня Лютом звать.
— Меня Клёной, — просто сказала она, продолжая принимать у него поленья.
— А куда же ты, Клёна, шла на ночь глядя, что заблудилась?
Девушка вздохнула:
— Хотела с подружками в каземат спуститься, на кровососа живого поглядеть, но испугалась.
Лют присвистнул:
— Кто ж тебя пустит на него смотреть. Да и на кой он тебе сдался?
Собеседница пожала плечами:
— Любопытно… А ты не озяб?
На мужчине была только короткая шерстяная безрукавка поверх рубахи, да холщовые штаны.
— Нет. Работаю ведь.
— За что ж тебя наказали? — Клёна опустилась передохнуть на стоящий рядом с поленницей чурбан.
— Да язык, говорят, длинный, — хмыкнул Лют и тут же пояснил: — Не наказали меня. Просто дрова колоть для мылен приставили. А ты что же — уйдешь сейчас?
Она покачала головой. Зимняя ночь была чудо как хороша. Чёрное небо, белый снег, громада Цитадели, возносящаяся во тьму… Дыхание вырывалось изо рта белым паром, а на вдохе казалось, будто легкий морозец укрощает страдание, заставляет головную боль отступить.
— Тогда расскажи что‑нибудь… — предложил Лют. — А то мне одному тошно.
— Что рассказать? — не поняла она.
— Ну, хотя бы, откуда девицы такие красивые в Цитадели берутся, — мужчина снова взялся за топор. — Ты говори, говори, а я пока рубить буду.
Клёна улыбнулась:
— К отцу приехала. У нас деревню волколаки разорили. Я одна спаслась…
Он замер и повернулся к ней, облокотившись о топор:
— Как?
— Ночью ворвались. Я в погребицу спряталась, а на другой день на дерево забралась…
Мужчина смотрел на неё с удивлением, а потом вдруг рассмеялся.
— На дерево?
— Да, — растерянно кивнула она, не понимая, что его так развеселило. — А чего ты смеешься?
— Смекалке твоей удивился, — ответил собеседник. — Я б не догадался. На дерево…
Клёна не разделила его веселья, только судорожно вздохнула, вспомнив то, что довелось пережить.
— Ну… — теплая ладонь опустилась ей на плечо. — Что ты? Обидел?
Она покачала головой.
— Или озябла? — продолжал допытываться Лют. — Знаешь, ты иди. Мне ещё, вон, сколько работы. До утра не переделать. А ты в одной накидке. Даже рукавичек нет.
Он накрыл её окоченевшие ладони своими — шершавыми и горячими.
— Расхвораешься ещё… Ступай, ступай.
Девушке отчего‑то расхотелось уходить, она посмотрела на мужчину:
— А ты завтра здесь будешь?
— Куда ж я денусь, — вздохнул он и вдруг спросил: — Ты придёшь? Только оденься потеплее. И рукавички захвати. А то руки занозишь.
Против воли Клёна рассмеялась. Эх и ушлый!
— Не приду, — сказала она.
Он вздохнул:
— Жаль. Ну, ты запомнила? Мимо мылен, потом налево и по всходу на первый ярус.
Девушка кивнула. Она ушла, не оглядываясь, но затылком чувствовала — он смотрит ей в спину. Почему‑то от этого стало теплее на душе.
* * *
Лесана куда‑то уехала. Клесх целые дни проводил в покое Главы. Цитадель жила своей обычной жизнью: камень, холод, строгость. На поварне было скучно. Нелюба и Цвета после недавнего свидания с парнями в казематах ходили неразговорчивые и виноватые. Клёна едва дозналась, что случилось. Оказалось, обережники и слушать не стали нарядных девок. А Ильгар так напустился на Нелюбу, что та всю ночь проплакала у подружки на плече.
— Говорит, мол, чего пришли? Утра вам мало? Грозился за ухо из подземелья вывести и Главе на руки передать, чтобы вразумил, — гнусавым голосом жаловалась девушка.
Цвета стыдливо прятала глаза…
— Да чтобы я в его сторону ещё хоть раз поглядела? Да не дождется, упырь проклятущий! — в своём гневе Нелюба забыла, что Ильгар вовсе не звал её миловаться.
Клёна только утешала несчастную и вспоминала про себя Люта. Он её не прогнал. Хотя… Лют ведь не послушник. Одёжу‑то он носил самую обыкновенную, стало быть, простой служка, что ему её ругать?
А Нелюба с Цветой в своей обиде даже не спросили подругу, как она дошла до своего покоя в кромешной‑то темноте. Ну и ладно. Нелегко девкам пришлось. Крались на свидание, а ушли, словно хворостиной отстёганные. Обидно ведь!